— Что может быть шикарнее? — хвасталась Саманта.

Платформы обуви были угрожающе высокими, даже опасными.

— У моделей даже может пойти кровь из носа, — говорила американка.

В перерывах между оглушающей музыкой, ослепляющим светом стробоскопа и бликами фотоаппаратов в модную толпу кидали лепестки цветов, искусственный снег, а в конце показа — ярко-розовые подарочные пакеты с косметическими новинками и маленькими бутылками шампанского.

Потом на подиуме появилась Саманта в костюме «укротительницы»: узкий черный шелковый смокинг, длинные чулки в сетку и высокие-превысокие каблуки. На голове — шелковый цилиндр, в руке — кнут. Ярко-красные губы расплылись в огромной улыбке, зубы сверкают.

— Bienvenu[120] в «Хатчинс — Рив»! — крикнула она.

Щелкнула кнутом — и нечаянно ударила по щеке женщину средних лет, сотрудницу шведского журнала по вязанию. Позже дамы помирились.

Pièce de résistance,[121] двух воздушных гимнастов, одетых как раввин и католический священник, нашел Клаус. Фотограф быстро снял джинсы, оставшись в черных колготах. Они с Самантой взобрались по очень скользкой веревочной лестнице на платформу трапеции высоко над кольцом.

Там молодые люди и «поженились» перед роскошной толпой зрителей.

— А как же скромная церквушка и белые голуби в стиле Одри Хепберн? — крикнула девушка.

— Это больше похоже на тебя! — проорал в ответ парень. — Зрелищность — часть твоего образа жизни!

«Раввин» и «священник» махали над ними руками, благословляя новобрачных, а трапеция небезопасно качалась.

— Я знал, что пустяковая церемония в Сити-Холле ничего для тебя не значит.

— Ах, Клаус, это чертовски романтично! — Саманта крепче схватилась за веревочную лестницу и согнула ногу, чтобы продемонстрировать фигуру. — Если бы мадемуазель была здесь, она бы гордилась мной! Она была бы в восторге!

— Но свадьба — это совсем не в духе Шанель! — съязвил парень.

Он и вправду сомневался, что мадемуазель одобрила бы все это.


Антуаны были среди зрителей, счастливая бабушка держала Габи на руках. Рядом с ними сидел отец Саманты, который только вчера прилетел. Он гордо смотрел на дочь и зятя с первого ряда. Его кардиостимулятор отлично работал.

Клоунов было почти невозможно отличить от моделей. Старомодный оркестр заиграл танго — временное облегчение для ушей.

Жислен де Рив ворковала с Пьером, своим новым молодым красивым любовником. Кристофер и Софи наблюдали за представлением стоя, держась за руки.

— Баленсиага говорил, что дизайнеру не нужно бояться вульгарности, — шепнула Моник Гаю. — Но может, Саманта переборщила?

Мадемуазель бы перевернулась в гробу в Лозанне, увидев этот взрыв роскоши и — да — вульгарности. Из-за подарочных пакетов началась возня: многие журналисты хотели заполучить два.

Гай обнял Моник.

— Это будущее: Шанель умерла, и мода превратилась в шоу-бизнес!

Девушка кивнула, стараясь не расплакаться из-за нахлынувших эмоций. Она станет directrice «Шанель». Скромница из Анжера приехала в Париж, ожидая… чего? Намного меньше!

Катрин переедет к ним через месяц.

— Хочу вниз, голова кружится! — крикнула Саманта Клаусу.

Фотографии слишком усердного папарацци, стоявшего внизу, когда экстремалка спускалась по веревочной лестнице, на следующий день украсили множество первых страниц журналов.


Несколько недель спустя они сидели на террасе большого кафе на бульваре Сен-Жермен. Воскресенье. Солнечный день.

— Ба! Мы научились жить без Шанель? — размышляла Саманта, восхищенно разглядывая свое обручальное кольцо. — Конечно, это было непросто.

Она отпила кофе со сливками и глянула на свое платье от «Хатчинс — Рив».

— О боже, ребята! Посмотрите! Я не в «Шанель»! — крикнула она. — Я победила зависимость! Меня зовут Саманта, и я больше не Коко-наркоманка!

— Аплодисменты? — предложил Клаус.

Друзья вежливо захлопали в ладоши.

Софи покачивала дочку на колене.

— Как прелестно дитя моды! — Саманта посмотрела на малышку.

— А ты когда заведешь своего? — спросила молодая мама.

— «Шанель» не делает одежду для беременных. — Американка состроила рожицу. — Наверное, мы усыновим кучу африканских сироток разных оттенков… скажем, от темного шоколада до карамели.

— Но детей не выбирают, как аксессуары! — возмутилась модель.

— Ах… — приуныла Саманта. — Но разве не здорово, если они подходят к нарядам?

Софи покачала головой и отпила citron pressé.[122] Она поняла, что инстинктивно защищает честь и достоинство сирот, потому что до сих пор считает сиротой себя. «Но я была желанным ребенком», — напомнила себе манекенщица. Отец пожертвовал любимой женщиной, чтобы спасти дочь, тайком увез малышку из Германии и доверил Антуанам.

Ее любили, и, осознав это, Софи навсегда изменилась.

Кристофер встретился взглядом с любимой и улыбнулся. Теперь она совсем не походила на ту измученную женщину, которая пыталась убить себя. Софи ходила к врачу, а мадам Антуан рассказывала ей об отце (они хорошо друг друга знали). Парень ликовал: наконец-то бунтарка приняла свою жизнь, происхождение, будущее.


Моник сидела рядом с Гаем. Она пила чай, он потягивал пастис.[123] Оба взяли отпуск, чтобы подыскать квартиру побольше где-нибудь между «Шанель» и «Ив Сен-Лоран».

«Как странно, — подумала девушка. — Я приехала в Париж научиться ремеслу, чтобы стать лучшей портнихой в Анжере. А в итоге стала directrice „Шанель“ и нашла своего Единственного. Пожалуй, я меньше всех стремилась достичь чего-то. Наверное, в этом есть какая-то мораль».

Ей перестали сниться надежные объятия любящего мужчины постарше, лица которого она не видела. В последний раз швея подняла глаза и увидела, что это Гай.

Наблюдая за проходившими мимо парижанами, друзья не уставали комментировать одежду.

Кристофер дотянулся до руки Софи.

— Мы — рабы моды, соединяющие страсть с профессией, — заявил он.

— Фанаты, которым не нужно бороться с зависимостью? — сказала Саманта.

— Мы профессионалы, которых кормит мода, — проговорил Гай.

— Что может быть лучше? — согласились остальные.

Саманта медленно оглядела друзей, допивая кофе.

— Ба… — Она тряхнула головой. — Все счастливы. А у меня чувство, что семидесятые будут еще роскошнее шестидесятых!

БЛАГОДАРНОСТИ

Благодарю за помощь и поддержку:

— Джоан Маркюс, Моник Хэй, Жана Заки, Ширли Кеннеди, Сьюзен Френд, Патрицию Леки, Барб Берг Шиффелин, Каталину Эстареллас, Марию Антоник Ллулл, Элизабет Сатер, Джоан Орлен и Бонни Фримэн;

— а также Кейт Миллс за превосходное редактирование;

— и Джейн Тернбулл, самого лучшего агента.