— А твой отец упрекал тебя в том, что ты завалила все порученные тебе дела в универмаге?

Вынимая буханку хлеба, Мередит ослепительно улыбнулась, но улыбка отчего-то не осветила ее огромные выразительные глаза:

— Только когда он в необычайно хорошем настроении.

Мередит заметила промелькнувшее в его взгляде сочувствие и немедленно решила доказать, что это вовсе ни к чему.

— Знаешь, очень неловко, когда он обрушивается на меня в присутствии других администраторов, но все уже к этому привыкли. Кроме того, время от времени каждый оказывается под его обстрелом, хотя не так часто и не таким образом, как я. Видишь ли, они понимают, что мой отец из тех людей, кто терпеть не может, когда сталкивается с тем, что кто-то способен справиться с любой проблемой без его помощи и вмешательства. Он нанимает компетентных, знающих людей с прекрасными замыслами, но тут же запугивает их, унижает и заставляет подделываться под собственный образ мыслей. Если идея сработает, он приписывает заслугу себе, если же оказывается неудачной — они становятся козлами отпущения. Те, кто смеет противоречить ему и гнет свою линию, получают повышение и прибавки к жалованью, если их предложения оказываются успешными, но никогда не слышат слов благодарности и уважения. И «каждый раз, когда они предлагают что-то новое, их снова ожидает такая же битва.

— А ты, — спросил Мэтт, прислонившись плечом к стене, — как ты справляешься с делами, когда играешь первую роль?

Мередит, вынимавшая столовые приборы, обернулась и взглянула на Мэтта, неожиданно вспомнив о совещании, которое он проводил в тот день, когда она пришла в офис, но, к несчастью, отвлеклась видом его обнаженной груди, открывшейся в разошедшихся бортах халата. Почему ее так волнуют эти мышцы под бронзовой кожей, покрытой порослью темных курчавых волос? Внезапно задохнувшись, она поспешно подняла глаза и странное состояние постепенно исчезло… но не прошло ощущение интимности мгновения.

— Точно так же, как ты, — тихо сказала она, не пытаясь скрыть восхищение, которое испытывала к нему.

Мэтт вздернул темную бровь.

— Откуда ты знаешь, как я справляюсь с делами?

— Поняла в тот день, когда пришла в твой офис. Я всегда знала, что следует обращаться со служащими гораздо лучше, чем это делает отец, но боялась, что покажусь слишком слабой и женственной, если попытаюсь вести более открытый диалог, когда стану президентом.

— И?.. — допрашивал он, слегка улыбаясь.

— И ты вел себя со своими служащими точно так же, только никто не обвинял тебя в слабости и женственности. И поэтому, — закончила она с приглушенным смущенным смехом, снова обернувшись к ящику со столовым серебром, — я решила стать такой же, как ты, когда вырасту.

Молчание повисло в комнате, ощутимое, словно нечто теплое, живое и дышащее. Мередит делала вид, что очень занята, а Мэтт был доволен ее похвалой гораздо больше, чем хотел признать.

— Ты мне льстишь, — чопорно выговорил он наконец, — но все равно спасибо.

— Пожалуйста. Ну а теперь почему бы тебе не посидеть, пока я приготовлю ужин?

После ужина они вернулись в гостиную, и Мередит подошла к книжному шкафу, рассматривая старые книги и игры. Она провела прекрасный незабываемый день, и теперь ее терзали угрызения совести из-за Паркера и еще какое-то странное чувство, которому не было названия. Нет, конечно, было, признавалась она себе с беспощадной прямотой, только она не понимала, почему оно так действует на нее. В этом доме царила такая атмосфера всепобеждающего, мужского обаяния, что в сердце невольно проснулись старые воспоминания. Она совсем не предвидела этого, когда ехала сюда. Не ожидала, что вид обнаженной груди Мэтта пробудит грешные мысли о тех мгновениях, когда она так часто видела эту грудь: по ночам, лежа на спине…. и Мэтт… над ней… и в ней… глубоко, почти болезненно глубоко…

Мередит рассеянно провела пальцами по пыльным корешкам книг, не видя ни одного названия. Интересно, сколько еще женщин вместе с ней хранят интимные воспоминания о теле Мэтта, сливающемся с их телами. Десятки, решила она, если не сотни. Но ни гнева, ни ненависти она не испытывала. Стоит ли осуждать Мэтта за его сексуальные подвиги, как, впрочем, и женщин, так охотно предлагавших ему себя? Нет, теперь, став взрослой, она понимала, что Мэтт поистине излучает чувственность и неотразимую притягательность. А если к этому добавить огромное богатство и приобретенную власть, нетрудно понять, почему женщины ни в чем не могут ему отказать.

Но ей самой подобная опасность не грозит. Ни чуточки! Мередит не хватает только неожиданного вторжения в ее жизнь этого коллекционера женских сердец, сексуального атлета, привыкшего видеть у своих ног любую женщину! Лично Мередит предпочитает спокойных, надежных, высокоморальных мужчин вроде Паркера. Правда, нужно признать, она прекрасно проводит время в обществе Мэтта. Возможно, даже слишком прекрасно.

Мэтт с дивана наблюдал за Мередит, надеясь, что она не сможет отыскать подходящую книгу и не погрузится в чтение на весь остаток вечера. Заметив, что Мередит чересчур долго задержалась у полки с играми, Мэтт подумал: она, возможно, смотрит на» монополию «… и вспоминает тот вечер, когда они все вместе играли.

— Хочешь поиграть? — спросил он. Мередит, резко повернувшись, воззрилась на него со странной настороженностью:

— Поиграть? Во что?

— Мне показалось, ты смотришь на одну из игр… ту, что наверху.

И тут Мередит разглядела» монополию «, и все заботы и тревоги исчезли при мысли о том, что следующие несколько часов можно провести в таком глупом и легкомысленном занятии, как игра в» монополию «. Улыбнувшись, она потянулась к коробке:

— А ты хочешь?

И Мэтт неожиданно захотел этого так же сильно, как, по-видимому, и сама Мередит.

— Неплохо бы, — решил он, сбрасывая покрывало с дивана, чтобы было удобнее сидеть вдвоем, поставив доску между ними.

Два часа спустя поле доски почти все покрылось» домами»и «отелями» Мэтта, так что Мередит была вынуждена платить аренду каждый раз, когда ее фишка приземлялась на выигранный им участок.

— Ты должна мне две тысячи за последний ход, — напомнил он, страшно довольный проведенным вечером и совершенно очарованный женщиной, обладающей способностью превратить игру в «монополию»в одно из самых восхитительных развлечении, которые ему доводилось видеть за много лет. Он протянул руку:

— Отдавай-ка долг.

Мередит наградила его ясным, невинным взглядом, вызвавшим у Мэтта невольный смешок, прежде чем она объявила:

— У меня осталось только пять сотен. Не откроешь ли кредит?

— Ни за что. Я выиграл. Отдавай все.

— У некоторых жадных хозяев трущоб совсем нет сердца! — прошипела она, почти швыряя деньги в протянутую руку, и попыталась угрожающе нахмуриться, но кончила тем, что улыбнулась:

— Следовало бы знать, когда мы в последний раз играли в эту игру и ты скупил все подряд и отобрал у нас последние деньги, что рано или поздно ты станешь известным магнатом.

Но вместо того чтобы улыбнуться в ответ, Мэтт взглянул на нее и спокойно спросил:

— А если бы ты знала, это имело бы какое-то значение?

Сердце Мередит, казалось, перестало биться: слишком неожиданно-мучительным оказался этот прямой вопрос. Отчаянно пытаясь найти подходящий случаю легкомысленный ответ и вернуть прежнее настроение, она окинула его комическим взглядом несправедливо оскорбленной жертвы и начала укладывать доску в коробку. — — С вашей стороны очень мило намекнуть на то, что в далекой юности я была завистливой и корыстной, мистер Фаррел. Ты и так достаточно унизил меня, выиграв все мои денежки!

— Ты прав, — подражая ее беззаботному тону, ответил Мэтт, потрясенный вырвавшимся у него вопросом и взбешенный на себя за то, что неожиданно начал интересоваться, по каким причинам она так долго оставалась замужем за ним. Поднявшись, он начал разбрасывать уголья, чтобы ночью они не вспыхнули и не наделали пожара, а когда поднялся с колен, уже успел полностью овладеть собой.

— Кстати о деньгах, — заметил он, пока она водворяла коробку обратно на полку, — если ты собираешься снова выступить гарантом долга компании, по крайней мере не мешало бы настоять, чтобы банк твоего жениха согласился освободить тебя от гарантии через два-три года. Это достаточно долгий срок, чтобы убедиться в платежеспособности клиента.

Обрадованная сменой темы, Мередит обернулась:

— А банки имеют право делать это?

— Спроси своего жениха.

Мэтт расслышал сарказм в собственном голосе и мгновенно возненавидел себя за неуместную глупую ревность, но тут же, не успев опомниться, выпалил:

— И если он не согласится, найди другого банкира. Мередит поняла, что оказалась на зыбкой почве, но не могла сообразить, как там очутилась.

— «Рейнолдс Меркентайл», — терпеливо объяснила она, — оставался банком Бенкрофтов почти целое столетие. Уверена, знай ты состояние наших финансов, сам согласился бы, что Паркер более чем сговорчив.

Совершенно нелогично раздраженный настойчивой защитой Паркера, Мэтт намеренно холодно сказал то, что хотел сказать весь вечер:

— Это он подарил тебе кольцо, которое ты носишь на левой руке?

Мередит настороженно кивнула.

— У него паршивый вкус. Чертовски уродливая штука.

Он объявил это с таким великолепным презрением и, честно говоря, был настолько прав относительно кольца, что Мередит едва сдержала рвущийся наружу смех. Мэтт стоял неподвижно, вызывающе подняв брови, словно подначивая ее возразить, и Мередит закусила губу, пытаясь не хихикнуть.

— Это фамильная драгоценность.

— Настоящая дешевка.

— Но фамильная ценность это…

— Это любой предмет, — перебил он, — дорогой нам по воспоминаниям, слишком уродливый, чтобы попытаться продать его, и слишком ценный, чтобы выбросить.

Но вместо того чтобы разозлиться, как ожидал Мэтт, Мередит разразилась смехом, бессильно прислонившись к стене.

— Ты прав, — едва выдавила она.

Мэтт, не сводя с нее взгляда, пытался внушить себе, что она ничего для него не значит. Напрасно. Лишь сверхъестественным усилием воли удалось ему отвести глаза и посмотреть на стоявшие на камине часы:

— Уже начало двенадцатого. Пожалуй, пора спать.

Неприятно удивленная резким тоном, Мередит быстро выключила бра над диваном.

— Прости. Мне не следовало задерживать тебя так надолго. Совсем забыла о времени.

И словно карета Золушки, превратившаяся в тыкву с последним ударом часов, веселое, дружелюбное настроение, царившее в комнате весь вечер, неожиданно исчезло. Они молча направились наверх. Мередит почувствовала неладное, но не могла понять, что произошло. Мэтт тоже ощущал это, но в отличие от Мередит точно знал причину. С холодной вежливостью проводив ее до двери спальни Джули, он пожелал спокойной ночи.

Глава 37

Стрелки часов показывали полночь, но Мэтт по-прежнему не спал, лежа с закрытыми глазами. Мозг неотступно изводила лишь одна мысль — Мередит рядом, совсем близко, спит в комнате чуть дальше по коридору.

В половине первого Мэтт перевернулся на спину и в полном отчаянии вытряхнул из пузырька одну из таблеток, обладающую снотворным действием. В час пятнадцать он снова сорвал колпачок с флакончика и принял еще одну таблетку.

Лекарство в конце концов погрузило его в сон, тревожный, тяжелый, наполненный грезами о ней… О, эти бесконечные жаркие фантазии, в которых Мередит лежала в его объятиях, обнаженная, задыхавшаяся от страсти, осыпавшая Мэтта ласками, заставлявшими его стонать от невыносимого наслаждения. Он брал ее снова и снова, пока не испугал ненасытной жаждой обладания…

— Мэтт, прекрати, мне страшно! Он врезался в нее все с большей силой, хотя Мередит умоляла его остановиться.

— Мэтт, пожалуйста, хватит! Почему она угрожает позвать доктора?

— Если ты немедленно не проснешься, я вызову доктора!

Он не хотел доктора, он хотел Мередит. И пытался снова лечь на нее, вдавить в матрац, но она удерживала его и положила руку на лоб… И предлагала кофе…

— Пожалуйста, проснись! Я принесла тебе кофе!

— Кофе?

Она нежно погладила его по щеке и прошептала в самое ухо:

— Черт возьми, да проснись же! Ты улыбаешься во сне!

Именно проклятие привело Мэтта в себя. Мередит никогда не ругалась, значит, тут что-то неладно. Что-то неладно…

Мэтт вынудил себя открыть глаза и взглянуть в ее ослепительно прекрасное лицо, пытаясь сообразить, где находится. Мередит с встревоженным видом наклонилась над ним, сжимая его плечи.

— Что случилось? — пробормотал он. Мередит разжала руки»и со вздохом облегчения почти рухнула на постель.

— Ты метался и так громко кричал, что в моей комнате было слышно. Я прибежала сюда и попыталась разбудить тебя, но ты не просыпался. Я ужасно перепугалась, но лоб у тебя оказался холодным. Вот я принесла тебе кофе, выпей.