Джудит Макнот - Рай. Том 2

Мэтт послушно заставил себя сесть и, прислонившись головой к спинке кровати, провел рукой по волосам, пытаясь стряхнуть с себя остатки странного сна.

— Это все таблетки, — объяснил он. — Сразу две действуют с силой ядерной боеголовки.

Мередит взяла пузырек и прочла инструкцию.

— Тут написано, что нужно принимать по одной. Мэтт, не отвечая, потянулся к кружке, выпил почти все содержимое и вновь, откинув голову, прикрыл глаза, ожидая, пока кофеин сотворит чудо, к счастью, совершенно забыв о видениях, терзавших его ночью.

Мередит, помнившая, что сразу после пробуждения Мэтт обычно неразговорчив, встала и неспешно расставила вещи на ночном столике, а потом рассеянно подняла халат и положила его в ногах кровати. Когда она повернулась, глаза Мэтта приняли более осмысленное выражение, черты лица расслабились и выглядели почти мальчишескими. Он казался сейчас совсем молодым. И очень красивым.

— Тебе получше? — улыбнулась она.

— Гораздо. Ты делаешь прекрасный кофе.

— У каждой женщины должно быть хотя бы одно коронное блюдо. То, что она может продемонстрировать, когда представится такая возможность.

Мэтт заметил веселые искорки в ее глазах и лениво усмехнулся:

— И где ты это вычитала?

— В журнале, который видела в приемной дантиста, — лукаво объяснила она. — Мое коронное блюдо — кофе. Что хочешь на завтрак?

— Это зависит от того, собираешься ли ты снова открывать консервные банки, — пошутил он.

— На твоем месте я призадумалась бы, прежде чем оскорблять кухарку. Под кухонной раковиной стоит чистящий порошок, который выглядит совсем как сахар, если положить его в овсянку.

Плечи Мэтта затряслись от смеха, и он поскорее допил кофе.

— Нет, серьезно, — повторила Мередит, улыбаясь ему от изножья кровати, — золотистая богиня в голубых джинсах, ангел с лукавым блеском в глазах. — Что бы ты хотел на завтрак?

«Тебя», — подумал он, и желание вновь охватило его буйным огнем. Он хотел ее к завтраку. Хотел протянуть руки, схватить ее, затащить в постель, зарыться пальцами в измятый шелк волос, соединить свое изголодавшееся тело с ее телом. Хотел чувствовать прикосновение нежных ладоней, войти в нее одним рывком, заставить стонать от исступленного экстаза.

— Все, что сможешь приготовить, — сухо обронил он вслух, закутываясь в одеяло, чтобы скрыть, как возбужден. — Я поем внизу, как приму душ.

После ухода Мередит Мэтт закрыл глаза и стиснул зубы, разрываемый яростью и неверием. Несмотря на все, что случилось в прошлом, она по-прежнему обладает властью над ним! Если бы все, что он испытывал к ней, можно было назвать всего лишь похотью он мог бы простить себя, но это внезапное тоскливое, безумное желание снова стать частью ее жизни… быть любимым ею…

Одиннадцать лет назад он влюбился в нее с той минуты, как увидел, и все это время не смог избавиться от образа смеющейся, чинной, заносчивой восемнадцатилетней девчонки.

За эти годы в его постели перебывали десятки женщин, гораздо более опытных, чем Мередит. Они неизменно удовлетворяли его, получая в ответ столь же головокружительное наслаждение. Но с Мередит… с Мередит чисто плотское соитие становилось волшебством. Мукой. Жгучей пыткой. Радостью и счастьем.

Да-да, именно так он, вероятно, чувствовал себя в то время, иначе почему сходил по ней с ума до такой степени, что не понимал и не хотел знать разницы между воображением и реальностью? Она пленяла в восемнадцать лет, но в двадцать девять стала куда опаснее, потому что изменилась, и эти перемены манили и интриговали Мэтта. К девической утонченности добавился лоск элегантности, однако в глазах по-прежнему светилась беззащитная уязвимость, а улыбка в зависимости от настроения становилась то солнечной, то зазывной. В восемнадцать лет она обладала наивным чистосердечием, удивлявшим и чаровавшим его, в двадцать восемь Мередит превратилась в талантливую деловую женщину, и все же казалась такой же естественной и непринужденной, как и раньше. Как ни удивительно, Мередит, по-видимому, была совершенно безразличной к собственной красоте или просто ее не сознавала. Вчера она ни разу не остановилась у зеркала, висевшего в столовой, даже мельком не взглянула в него, проходя мимо. В отличие от других прекрасных женщин, которых он знал, она не пыталась кокетничать, не рисовалась, не приглаживала свои роскошные волосы, чтобы привлечь его внимание. Ее красота стала более зрелой, и фигура приобрела законченные формы, в джинсах и простом свитерке она выглядела так же соблазнительно, как в черном платье и норковом манто, в тот день, когда он пригласил ее на обед.

Кровь Мэтта снова жарко закипела, а руки просто зудели от желания ласкать и гладить эту гладкую кожу, упругую грудь, изящные изгибы бедер и талии. И неожиданно предательский разум подсказал ему соблазнительное решение: возможно, если он овладеет ею еще один, последний раз, то сможет утолить ненасытную жажду и навеки избавиться от этого яда…

Выругавшись себе под нос, Мэтт встал и натянул халат. Боже, да он поистине безумен, если снова осмелился думать о близости с ней!

Снова?

Мэтт застыл.

Впервые после приезда Мередит он оказался способен думать ясно, без бредовых видений и фантазий, вызванных болезнью или действием проклятых таблеток. Спрашивается, за каким чертом ее принесло на ферму?

Она сама ответила на вопрос:

— Я хочу мира…

Прекрасно, он согласился на предложение перемирия. Так почему же она все еще здесь? Они никогда не жили одним домом, не вели хозяйство, но зачем же она торчит на ферме? Приносит ему кофе в постель и делает все возможное, чтобы очаровать его и обезоружить?

И тут в лицо ему словно ударила струя ледяной воды — ответ пришел с необычайной ясностью и силой, потрясая его собственной глупостью.

— Я хотела получить хаустонский участок, — сказала она, — но мы не можем позволить себе платить тридцать миллионов.

Господи, да она действует на него сильнее любого наркотика! Совершенно одурманила его разум! Мередит хотела получить землю по первоначальной цене и, очевидно, готова на все, чтобы добиться этого, даже пресмыкаться перед ним. Ее сокрушенные извинения, нескрываемое желание мира, супружеская забота о нем — все это притворство с целью заставить его капитулировать.

Изнывая от отвращения, брезгливо поражаясь собственной доверчивости и ее двуличности, Мэтт подошел к окну и откинул занавеску, глядя на заметенную снегом подъездную аллею, но перед глазами возникла Мередит, покорно стоявшая у постели:

— Я принимаю это как наказание…

Наказание? — разъяренно думал он. Покорность? Да в Мередит никогда не было ни капли послушания, ни унции покорности, и она и ее отец пройдут по трупам тех, кто осмелится встать на их пути, и делали это словно по данному Богом праву. Единственное, в чем изменилась Мередит, — усвоила упорство и настойчивость. Она, без всякого сомнения, ляжет с ним в постель, если будет уверена, что получит эту землю.

И сейчас в Мэтте не было вожделения, желание угасло, осталось лишь омерзение.

Мэтт, повернувшись, поднял свой портфель, открыл его и вынул сотовый телефон, с которым никогда не расставался. Когда Сью О'Доннел с соседней фермы подняла трубку, Мэтт нетерпеливо ответил на расспросы о семье и спросил:

— Здесь все завалило снегом. Не попросишь Дейла утрамбовать дорогу трактором?

— Ну конечно, — согласилась она, — он сегодня дома, и я попрошу его сразу же выехать.

Рассерженный на досадную задержку, бессильный что-либо изменить, Мэтт повесил трубку и направился в душ. Пока похоть не довела его до крайности и не толкнула на глупость, которая будет стоить ему того малого остатка гордости и самоуважения, которые, как он считал, еще живы в нем, нужно немедленно выпроводить Мередит отсюда!

Он смутно припомнил, что видел в вечер ее приезда. Она вышла из машины… и нагнулась у переднего колеса, будто потеряла что-то. Перспектива шарить в снегу казалась куда менее неприятной, чем терпеть ее под своей крышей еще день. Или ночь. Если он не сможет найти ключей, попросту замкнет накоротко провода для запуска мотора. Да, но что, если в машине установлена сигнализация, которая тут же выключит двигатель, если он попытается сделать это? Ничего, придумает что-нибудь еще, но выпроводит Мередит в два счета. Как только дорога будет очищена от снега, даст ей пять минут на сборы и распрощается.

Застегивая на ходу рубашку, Мэтт решительно устремился вниз. Мередит обернулась и, видя, что он, натягивая легкую кожаную куртку, направляется к двери, удивилась:

— Куда ты идешь?

— Попытаюсь найти твои ключи. Помнишь, где ты уронила их?

Губы Мередит удивленно приоткрылись при виде окаменевшего лица Мэтта.

— Я… я… они выпали где-то у переднего колеса, но тебе не стоит выходить сейчас…

— Стоит, — коротко ответил он. — Спектакль продолжался достаточно долго. И не делай такой удивленный вид! — рявкнул он. — Тебе так же надоело играть в супружеское счастье, как и мне.

Мередит резко втянула в себя воздух, словно от удара, но Мэтт холодно добавил:

— Я восхищаюсь твоей настойчивостью, Мередит. Ты хочешь получить хаустонский участок за двадцать миллионов и в придачу спокойный быстрый развод по взаимному согласию и без всяких сложностей. Поэтому и провела здесь два дня, всячески угождая мне, чтобы добиться своего. Ты честно пыталась, но ничего не вышло. Теперь возвращайся в город и веди себя, как подобает настоящей деловой женщине. Судись со мной за хаустонский участок и подавай на развод, только давай покончим с этим омерзительным фарсом! Роль покорной, любящей жены тебе не идет, и тебя от нее, должно быть, тошнит так же, как меня.

Повернувшись, он почти вылетел из комнаты. Мередит смотрела на то место, где он только что стоял, сердце разрывалось от боли, разочарования и унижения. Так он неожиданно решил, что два последних дня были всего-навсего омерзительным фарсом!

Смаргивая навернувшиеся против воли слезы, кусая губы Мередит, снова повернулась к сковороде. Очевидно, она потеряла всякую возможность рассказать ему правду о ребенке и, ужаснее всего, не имела ни малейшего представления, откуда такая перемена и почему он ведет себя так, словно внезапно возненавидел ее. Боже, как ей отвратительна эта изменчивая непредсказуемость в настроениях Мэтта! И он всегда был таким! Никогда не знаешь, о чем он думает, что собирается сделать через пять минут.

Но прежде чем покинуть его дом, она обязательно расскажет правду о том, что случилось одиннадцать лет назад! Но теперь Мередит казалось, что ему будет совершенно все равно, если даже он поверит ей.

Мередит взяла яйцо и с такой силой стукнула его о край сковороды, что желток оказался на плите.

Минут десять Мэтт шарил в снегу у переднего колеса «БMB»в бесплодной попытке отыскать ключи, рыл и разбрасывал мокрые комья, пока не промокли перчатки и не заледенели руки, но потом сдался и, заглянув в окно, проверил, установлена ли на машине сигнализация. По всей видимости, да. Если взломать дверной замок и соединить провода напрямую, сигнализация тут же отключит мотор.

— Завтрак готов! — сухо окликнула Мередит, входя в гостиную, когда раздался стук входной двери. — Ты нашел ключи?

— Нет, — бросил Мэтт, пытаясь держать себя в руках. — В городе есть слесарь, но по воскресеньям мастерская закрыта.

Мередит подала яичницу и села за стол напротив Мэтта. Отчаянно пытаясь воскресить подобие прежних дружелюбных отношений, она сдержанно и спокойно спросила:

— Не желаешь ли сказать мне, почему ты внезапно решил, что весь этот уик-энд был с моей стороны всего-навсего утомительным фарсом?

— Скажем, вместе с выздоровлением ко мне вернулась способность мыслить, — коротко ответил он.

Минут десять, пока они ели, Мередит пыталась вовлечь его в беседу, но в ответ получала лишь неприветливые, односложные ответы. Проглотив последний кусок, он встал и объявил, что собирается продолжать укладывать вещи в гостиной.

Мередит с упавшим сердцем посмотрела ему вслед и начала механически убирать кухню. Когда последняя тарелка была вымыта и поставлена в сушилку, она вошла в гостиную.

— Тебе многое нужно успеть, — сказала она, полная решимости преодолеть вновь выросшую между ними стену враждебности. — Я могу тебе помочь.

Мэтт услышал нежную мольбу в ее голосе, и тело отозвалось новой волной желания. Выпрямившись, он взглянул на нее:

— Ты могла бы подняться наверх со мной и предложить мне свое соблазнительное тело.

— Как хочешь.

Почему, печально думала Мередит, он так чертовски непредсказуем, и отчего внезапно посчитал ее утомительной и надоедливой? Его отец сказал, что Мэтт обезумел от печали и скорби, узнав о ее предполагаемом аборте, но когда Мередит якобы отказалась видеть его, сердце его едва не разбилось. В тот день Мередит подумала, что Патрик преувеличивает, но теперь поняла, что он был прав, и эта уверенность вызывала в ней странные, неописуемые, мучительные ощущения. Однако это ее не удивляло. Мэтт всегда старался взвалить на себя огромную ответственность, но никто не мог узнать о том, что он в действительности думает, и чувствует.