— Только не в этом случае. Плечи Мередит устало опустились. Куда девалась напускная смелость.

— Почему ты так поступаешь со мной? Что я тебе сделала? Зачем ты так безжалостно губишь мою жизнь?

Мэтт не мог ничего ответить Мередит, не мог сказать правду — она либо рассмеется ему в лицо, либо снова выйдет из себя.

— Скажем так… я считаю, что между нами что-то есть, какое-то притяжение, и хочу видеть, насколько глубоко это чувство.

— Боже, я просто поверить не могу! — охнула она, обхватив себя руками. — Между нами ничего нет! Ничего, кроме ужасного прошлого!

— И последнего уик-энда, — без обиняков напомнил он.

Мередит вспыхнула от стыда, но решила не сдаваться:

— Это… это был просто секс, ничего больше!

— Неужели?

— Тебе лучше знать! — выпалила она, вспомнив кое-что, о чем успела забыть:

— Если половина всего, что я читала о тебе, — правда, ты держишь первое место в мире по дешевым интрижкам и бессмысленным оргиям! Господи, как ты только мог спать с этой розововолосой рок-звездой?!

— Марианной Тайбелл?

— Вот именно! И посмей только отрицать! Описание заняло всю первую страницу «Нэшнл Тэттлер».

Мэтт проглотил взрыв смеха, наблюдая, как она медленно вышагивает по комнате. Господи, как он любил эту женщину! Любил каждое грациозное движение, манеру резко цедить слова в гневе, жаркое дыхание и беспомощно откинутую голову, когда она лежала в его объятиях. Как она стискивала его плечи, словно моля подарить наслаждение и боясь, что он не пожелает сделать этого! Вероятно, ее любовники не всегда были способны на такое…

Она была великолепной, страстной женщиной, и Мэтту следовало бы помнить об этом, а не надеяться, что она не, успела перебывать в постели с дюжиной мужчин. Оставалось мечтать о том, что все они были скучными, неумелыми эгоистами. Возможно, и тем, и другим, и третьим сразу. И к тому же импотентами.

— Ну?! — вновь вскинулась Мередит. — Как ты мог спать с этой… этой женщиной?

— Я был приглашен на вечеринку в ее дом. И никогда не спал с ней.

— И я должна верить в это?

— Очевидно, нет.

— Это не важно, — выдохнула Мередит, мысленно ругая себя за дурацкую несдержанность. — , Мэтт, пожалуйста, — попросила она в последний раз, пытаясь заставить его забыть о безумном плане, — я люблю другого.

— Но забыла об этом в воскресенье, когда мы с тобой были в постели…

— Перестань говорить об этом! Я люблю Паркера Рейнолдса, клянусь! И любила его едва ли не с самого детства! Задолго до того, как появился ты!

Мэтт хотел было отмахнуться от этой тирады, словно от чего-то совершенно невероятного, но тут Мередит добавила:

— Только он обручился с другой девушкой, и я перестала надеяться.

Слова Мередит ранили слишком глубоко, и Мэтт, вскочив с кресла, резко бросил:

— Ты слышала мое предложение, Мередит, принять его или не принять — дело твое.

Мередит удивленно уставилась на него, сознавая, что Мэтт внезапно снова стал равнодушным и отчужденным. Он не шутит, не притворяется — спор закончен. Стюарт, тоже поняв это, уже шагнул к офису Мэтта, натягивая на ходу пальто, но остановился в дверях, поджидая Мередит. Подчеркнуто повернувшись к Мэтту спиной, Мередит подошла к столу за сумочкой, испытывая мстительное удовольствие при мысли о том, что позволяет ему считать, будто отвергает его предложение. На самом же деле она была охвачена паническим ужасом. Стараясь не выдавать, как испугана, Мередит взяла со стола сумочку, чувствуя, как взгляд Мэтта сверлит спину, и с деланным спокойствием направилась к дивану, где лежало манто.

Позади раздался ледяной, зловещий голос:

— И каков твой ответ, Мередит?

Но Мередит лишь плотнее сжала губы и попыталась сглотнуть застрявший в горле ком. Как заставить Мэтта понять, тронуть его сердце? Бесполезно. У него нет сердца. Страсть — все, на что он способен, страсть, самолюбие и месть — вот что он носит в душе.

Она взяла манто, перекинула его через руку и, так и оставив Мэтта стоять в одиночестве, не оглянувшись, шагнула к Стюарту.

— Пойдем, — попросила она. Пусть Мэтью Фаррел хотя бы минуты две думает, что она швырнула его ультиматум ему же в лицо…. Она не осмеливалась признаться самой себе, как надеется, вопреки всему, что он окликнет ее, признается, что блефовал, и никогда не поступит подобным образом ни с ней, ни с отцом.

Но в зале стояла тишина. Ничем не прерываемая тишина.

Секретарь Мэтта, очевидно, уже отправилась домой, и когда Стюарт закрыл смежную дверь, Мередит остановилась и с трудом выдавила:

— Он может сделать с отцом все, чем угрожал? Обозленный и рассерженный происходящим, особенно тем, какое неимоверное давление оказывалось на Мередит, Стюарт вздохнул:

— Мы не можем воспрепятствовать ему затеять процесс, и потащить Филипа в суд, но не думаю, что Фаррел многое приобретет, разве что сумеет отомстить. Однако выиграет он или проиграет, скандал разразится невероятный. Имя твоего отца вываляют в грязи. Как у него со здоровьем?

— Недостаточно хорошо, чтобы подвергаться подобному риску. Она рассеянно взглянула на документы в руках у Стюарта, подняла на него умоляющие глаза:

— Нет ли там просчетов, которые мы могли бы использовать?

— Ни одного. Но и ловушек тоже. Все изложено крайне просто, прямо и откровенно, так, как объясняли Пирсон и Левинсон.

Он положил документы на стол секретарши, давая время Мередит прочесть их, но она покачала головой, словно самый вид напечатанного текста был ей невыносим, и, взяв со стола ручку, нацарапала внизу свою подпись.

— Отдай ему и заставь тоже подписать, — выдохнула Мередит, с отвращением отбрасывая ручку, словно ком грязи. — И потребуй, чтобы этот маньяк точно указал все дни недели И подписался под исправлениями. Пусть все прочтет, если он пропустит один день, чтобы не мог вписать другой.

Стюарт с трудом сдержал улыбку, но все-таки покачал головой, когда Мередит вручила ему бумаги:

— Тебе нет нужды проходить через это, если только не хочешь получить пять миллионов и хаустонский участок. Мне кажется, он блефует насчет твоего отца.

Лицо Мередит мгновенно осветилось страстной надеждой.

— Почему ты так думаешь?

— Интуиция. Шестое чувство.

— Но основанное на чем-то?

Стюарт подумал о необычайной нежности во взгляде Фаррела, когда тот держал Мередит за руку, о выражении его лица, когда Мередит дала ему пощечину, и о том, как мягко он обошелся с ней потом. И хотя Стюарт вначале посчитал, что Фаррел имел в виду одиннадцатинедельную оргию, тот, казалось, был искренне потрясен подобными обвинениями. Но вместо того чтобы выложить ей столь туманные доводы, он сказал нечто более конкретное:

— Если он достаточно безжалостен, чтобы поступить так с твоим отцом, почему сделал тебе такие щедрые предложения? Почему просто не пригрозил судебным процессом, чтобы заставить тебя сдаться?

— Должно быть, посчитал, что получится куда забавнее, если я буду меньше сопротивляться. Кроме того, ему нравится, что и я и мой отец будем сознавать, как он и глазом не моргнув может выбросить на ветер такую кучу денег. Стюарт, когда Фаррелу было двадцать шесть, мой отец ужасно унизил его, да и теперь пытался, и могу представить, какую злобу испытывает Мэтт к Филипу!

— Однако готов побиться об заклад, что этот человек и шагу не ступит на порог суда, независимо от того, согласишься ты или откажешься.

— Хотела бы я поверить тебе, — выдохнула она уже немного спокойнее. — Приведи мне вескую причину, и мы выйдем отсюда вместе и швырнем бумаги в корзину для мусора.

— Это звучит странно, понимаю, особенно учитывая репутацию, которой пользуется Фаррел, но не думаю, что он способен ранить тебя.

Мередит рассмеялась коротким, горьким смехом.

— Тогда как же ты объяснишь запугивание и унижение, не говоря уже о шантаже? Как назовешь то, чему он меня подверг?

Стюарт беспомощно пожал плечами:

— Только не шантаж! Он платит тебе деньги, а не вымогает. Я бы назвал это использованием любых методов и средств, чтобы добиться своего, того, что так сильно желаешь. Думаю также, что беседа пошла не по тому руслу из-за несчастной склонности Пирсона к театральным эффектам. Я почти не спускал глаз с Фаррела и заметил, что как только Пирсон пытался тебя прижать, тот сильно злился. По-моему, он выбрал не тех адвокатов, если хотел подойти к делу как можно деликатнее. Пирсон и Левинсон привыкли сразу вцепляться в глотку, как бульдоги, и ни за что не разжимать зубов. Они действуют наверняка.

Сердце Мередит упало: рассуждения Стюарта не выдерживали никакой критики.

— Я не могу ставить жизнь отца на карту на основе столь шатких доводов. Вот что я скажу тебе, — грустно добавила она. — Мэтт выбрал адвокатов, которые делают лишь то, что приказывает он. Ты, возможно, прав, утверждая, будто Мэтт не хочет причинить мне зло, но неверно представляешь, что ему надо. Я поняла это только после нашего ухода. Она прерывисто вздохнула. — Мэтту нужна не я. Он даже не знает меня по-настоящему. Просто рвется отомстить отцу, а для этого есть два пути — либо потащить его в суд, либо взять реванш куда более приятным способом — использовать меня. Такая месть куда слаще! Вынудить отца видеть нас вместе после стольких лет, заставить его считать, что у нас есть шанс остаться вместе… для Мэтта это означает «глаз за глаз». Поэтому, — закончила она, положив руку на его плечо, — прошу, сделай мне одолжение и отнеси это к нему. Стюарт кивнул и накрыл ладонью ее руку:

— Что от меня требуется?

— Попытайся заставить Мэтта дать слово, что эта сделка и наш брак останутся в тайне. Он, вероятно, не согласится, это отчасти лишит его ожидаемого удовольствия, и месть будет неполной, но все же постарайся.

— Обязательно.

Когда Мередит ушла, Стюарт открыл вторую страницу, перечислил условия, под которыми надеялся уговорить Фаррела подписаться, выпрямился и вместо того, чтобы вежливо постучать, просто открыл дверь. Увидев, что Фаррела нет в офисе, он бесшумно направился в конференц-зал, надеясь застать Мэтта врасплох, подсмотреть, что он чувствует, оставшись один, увидеть выражение лица. По крайней мере, это даст некоторое представление об истинном лице Фаррела. Занавеси были открыты. Фаррел стоял у окна со стаканом в руке, глядя на ночной город, и Стюарт с некоторым удовлетворением отметил, что он выглядел словно человек, потерпевший самое жестокое поражение в жизни и теперь пытающийся справиться с собой.

Стоя здесь, среди окружающей роскоши, он выглядел невероятно, мучительно одиноким.

Мэтт поднял стакан и вылил в себя содержимое, словно пытаясь заглушить горький вкус проигрыша, но тут заговорил Стюарт:

— Мне следовало постучать?

Голова Фаррела резко дернулась, и даже в этот момент изумленного молчания адвокат не понял, было ли промелькнувшее на лице Фаррела выражение неимоверным облегчением или просто огромным удовлетворением — так быстро маска вновь вернулась на свое обычное место. Совсем легко было понять его мысли в присутствии Мередит, но теперь лицо Фаррела стало совершенно непроницаемым, а глаза потухли. Мельком взглянув на бумаги в руке Стюарта, он направился к бару.

— Я как раз собирался налить себе, — объявил Фаррел, не проявляя особого рвения поскорее заполучить подписанные документы. — Хотите выпить или не терпится поскорее перейти к делу?

Голос звучал так равнодушно, словно Мэтту было все равно, что предпочтет Стюарт, но адвокат тут же ухватился за возможность выяснить, каковы истинные чувства Фаррела к его клиентке.

— Деловая часть много времени не займет, — заметил он, шагнув следом за Фаррелом. — Пожалуй, приму ваше предложение выпить.

— Снова перье? — осведомился Фаррел, ступив в зеркальный полукруг.

— Бурбон! — отчетливо объявил Стюарт. — Неразбавленный.

— В самом деле? — с сомнением покачал головой Фаррел.

— Неужели я стал бы лгать такому умному, беспощадному магнату, как вы? — сухо осведомился Стюарт.

Фаррел бросил на него саркастический взгляд и потянулся к графину с виски.

— Да вы бы ради клиентки самом дьяволу солгали! Удивленный и раздраженный частичной правдивостью его слов, Стюарт отставил портфель и выложил документы на стойку бара.

— В этом вы правы, — признал он. — Мы с Мередит — старые друзья. Собственно, — продолжал Стюарт, стремясь создать более доверительную атмосферу, — когда-то я был без ума от нее.

— Знаю.

Удивившись еще больше и почти убежденный, что Фаррел лжет, Стюарт воскликнул:

— Учитывая то, что сама Мередит вряд ли об этом знает, должен сказать, вы удивительно хорошо информированы. Что вам еще известно?

— О вас? — небрежно бросил Фаррел. И, дождавшись кивка, бросил в стакан кубики льда и начал спокойно, бесстрастно рассказывать подробности из жизни Стюарта, от которых совершенно потрясенному адвокату стало немного не по себе.

— Вы старший сын в семье, где, кроме вас, еще четверо детей. Ваш дед и два его брата основали фирму, в которой вы сейчас являетесь старшим партнером, поскольку последовали семейной традиции и стали адвокатом. В двадцать три года окончили гарвардскую юридическую школу, где были лучшим студентом на своем курсе, — также семейная традиция. За время учебы отличились еще и тем, что были старостой группы и выпускали журнал «Ло Ревью». После окончания хотели работать в конторе окружного прокурора, и специализироваться в ведении дел, связанных со злоупотреблениями землевладельцев, но поддались давлению семьи и вместо этого стали работать в семейной фирме, где занимаетесь делами богатых корпоративных клиентов, в основном из вашего же круга. И хотя вы ненавидите корпоративное право, считаетесь блестящим специалистом по части переговоров, гениальным стратегом и хорошим дипломатом… если, конечно, в дело, как сегодня, не вмешиваются личные чувства. Вы аккуратны и скрупулезны, но не производите впечатления на присяжных, поскольку стараетесь излагать сухие факты и не уделяете внимания эмоциональной стороне вопроса. По этой причине вы предварительно готовите дело и доверяете его помощникам, когда настает время передавать его в суд.