— А почему Паркер отказал вам?

— Потому что сам банк сейчас нуждается в деньгах и не может ссужать огромные суммы погрязшим в долгах клиентам. Не удивлюсь, если бедняга Паркер тревожится, сможет ли «Бенкрофт» выплатить проценты по уже полученным ссудам.

— Он уже достаточно взрослый, — холодно бросил Мэтт, сунув бумаги в портфель, — пусть сам разбирается. Если он раздал в кредит больше денег, чем следовало, значит сам виноват.

Каждый раз при упоминании Рейнолдса ревность разъедала душу Мэтта, словно кислотой, и сейчас его настроение мгновенно испортилось.

— Тебе нужно хорошенько выспаться, — сказал он Мередит, и по резкому тону она поняла, что Мэтт собирается уходить. Удивленная столь неожиданным решением, Мередит тем не менее проводила Мэтта до двери, ругая себя за то, что обременяет его своими неприятностями.

В дверях Мэтт обернулся:

— Когда мы собираемся, чтобы отметить твой день рождения?

— В половине восьмого, — предложила она.

— Идет.

Мэтт шагнул в коридор, и Мередит остановилась в дверях.

— Кстати, насчет завтрашнего вечера, — сказала она, — поскольку это мой день рождения, я бы хотела просить тебя об одном одолжении.

— Каком именно? — спросил он, ставя на пол портфель и натягивая пальто.

— Не могли бы вы с Паркером разговаривать, вместо того чтобы замыкаться в каменном молчании, как вчера перед пресс-конференцией. Согласен?

Опять она заботится о своем драгоценном Паркере! Мэтт кивнул, попытался спросить что-то, поколебался, шагнул к ней, все-таки высказался.

— Кстати о Паркере, — с обманчивым спокойствием начал он. — Ты все еще спишь с ним? Рот Мередит сам собой раскрылся.

— И что, спрашивается, это означает? — вспыхнула она.

— Все очень просто: я предполагаю, что ты с ним спишь, поскольку вы помолвлены, и поэтому решил спросить.

— Какое право ты вообще имеешь спрашивать? И кем себя считаешь, черт возьми?!

— Твоим мужем.

По какой-то причине категоричность этого утверждения заставила ее сердце чаще забиться. Мередит судорожно сжала ручку двери, боясь, что сейчас упадет.

Но Мэтт заметил, в каком она состоянии, и с легкой улыбкой добавил:

— Поверь, это неплохо звучит, как только привыкнешь.

— Вовсе нет! — мятежно вскинулась она, хотя в глубине души признала, что он прав… хотя и не слишком. Мэтт перестал улыбаться.

— Тогда позволь объяснить тебе, что есть слова, которые звучат намного хуже. Если ты по-прежнему спишь с Рейнолдсом, это Называется «супружеской неверностью».

Мередит захлопнула дверь с такой силой, что она наверняка бы сорвалась с петель, не успей Мэтт вовремя подставить ногу. Схватив Мередит за плечи, он буквально вытащил ее в коридор. Жесткий рот завладел ее губами в грубом и одновременно нежном поцелуе, руки притягивали ее все ближе к широкой мужской груди. Постепенно ошеломительный натиск сменился осторожным прикосновением губ к губам, легким, мучительно сладостным касанием, которому было еще труднее противиться. Зубы слегка прикусили мочку уха, хриплый шепот посылал дрожь озноба по спине:

— Я знаю, ты тоже хочешь поцеловать меня. Почему бы не поддаться порыву? Я более чем готов и весь в твоем распоряжении…

К ужасу Мередит, дразнящие, обольстительные слова заставили забыть о гневе и возбудили странное и совершенно неуместное желание засмеяться и сделать именно то, о чем просил Мэтт.

— Если я погибну в катастрофе по пути домой, — тихо уговаривал он, снова скользя губами по щеке к ее рту, — подумай, какие угрызения совести будут тебя терзать при мысли о том, как ты отказала мне в последнем утешении.

Пытаясь заглушить рвущийся из горла смех, Мередит открыла рот, чтобы сказать что-то, шутливое, а еще лучше, язвительное, но в эту секунду его губы впились в ее. Одной рукой он поддерживал ее голову, другой сжимал бедра, не давая шевельнуться. И Мередит забыла обо всем. Потеряла голову. Прижатая к сильному телу, чувствуя себя во власти его губ, рук, языка, она почувствовала, что сдается без борьбы. Стиснутые, упиравшиеся в его грудь кулаки расслабились, ладони скользнули под пальто, рубашку, пальцы гладили теплую, поросшую волосами грудь. Его язык проник в рот, встретился с ее языком, губы неумолимо раздвигали ее губы, и Мередит с неожиданной радостью приветствовала вторжение его языка, безвольно отвечая на поцелуи, охваченная страстью и смущением. И руки Мэтта конвульсивно сжались еще сильнее. Он со свирепой настойчивостью словно стремился поглотить ее заживо, вобрать в себя, и Мередит ощутила, как желание буйным пламенем загорелось в крови.

Охваченная нерассуждающей паникой, она отпрянула и, вырываясь из его объятий, отступила к двери, тяжело дыша, вновь сжимая кулаки.

— Как ты можешь спать с Рейнолдсом, когда целуешь меня так? — тихо, обвиняюще бросил он.

Мередит с трудом удалось принять гневно-презрительный вид:

— А ты? Как мог ты нарушить обещание вести себя прилично?

— Но мы уже не у тебя дома, — откликнулся он, и эта способность вывернуться из любого положения и обернуть каждый нечестный поступок в свою пользу оказалась последней соломинкой.

Мередит отступила, подавляя желание хлопнуть дверью перед носом Мэтта, и все-таки, не удержавшись, с громким стуком закрыла ее. Оказавшись в безопасности, она привалилась к косяку и в тоскливом ужасе повесила голову. Уже того, что он шантажировал ее и принудил подписать это соглашение, было достаточно для любой женщины, обладающей силой воли, чтобы выстоять против него эти три коротких месяца. Но только не для нее! — с бешенством думала она, отходя от двери. Не для нее! Она не продержалась и трех недель, несчастная, безвольная дурочка, марионетка в руках Фаррела!

Полная отвращения к себе, Мередит поплелась к дивану, остановившись, чтобы взять в руки снимок Паркера. Он смотрел на нее, красивый, надежный, улыбающийся, верный и честный. И он любил ее! И сотни раз говорил ей об этом! А Мэтт… Мэтт ни разу. Никогда! Но спасет ли это ее от потери гордости и самоуважения в объятиях Мэтью Фаррела? Вероятно, нет с горечью вздохнула Мередит. Не в этих обстоятельствах.

Стюарт считает, что Мэтт не хочет ранить ее. Если вспомнить, как он бросился спасать ее вчера, Мередит готова поверить этому даже сейчас, сжигаемая чувствами, которых не хотела и не умела побороть. Нет, Мэтью не хочет причинить ей боль. По каким-то странным и неясным ей причинам Мэтт почему-то стремился вернуть ее. Но именно тут и начнутся ее беды и несчастья. Репутация Мэтта как неотразимого покорителя сердец всем известна, кроме того, он был совершенно непредсказуем и абсолютно ненадежен, и сочетание этих качеств, вне всякого сомнения, разобьет ее сердце.

Мередит опустилась на диван и закрыла лицо руками. Он не хочет причинить ей боль…

Несколько минут она решала, не стоит ли возбудить в нем защитные инстинкты — те самые, что заставили его перевернуть небо и землю, чтобы помочь ей. Может, стоит сказать честно: «Мэтт, я знаю, что ты не хочешь ранить меня, поэтому уходи, пожалуйста.

У меня впереди своя жизнь, планы на будущее, и не нужно становиться мне поперек дороги. Я ничего для тебя не значу, совсем ничего. Просто очередное завоевание, еще одна победа, мимолетное увлечение…»

Да, она может так сказать, но это будет простой тратой времени. Мередит уже объясняла Мэтту нечто подобное, но другими словами. Он намеревался бороться до конца и выйти победителем и делал это по причинам, ясным лишь ему одному.

Подняв голову, Мередит уставилась в огонь, вспоминая его слова: «Я подарю тебе рай на золотом блюде. У нас будет семья, дети… Я бы хотел шестерых, но соглашусь и на одного…»

Если она признается, что не может иметь детей, Мэтт скорее всего откажется от своих планов. Но едва Мередит поняла, что такое вполне возможно, сердце сжалось такой тоской, что казалось, вот-вот остановится, и Мередит неожиданно разозлилась на него и на себя.

— Будь ты проклят! — воскликнула она вслух. — Будь проклят за то, что вновь заставил меня почувствовать себя уязвимой!

Он вовсе не желает никакой семьи, вероятно, его влечет новизна, стремление добиться своего и заставить ее жить с ним. Но в постели она надоест ему через несколько дней. Мэтт слишком чувственный по натуре человек, он спал с десятками звезд и самых известных моделей. У Мередит же нет никакого опыта, она сексуально подавлена, ни на что не способна. Кому это знать, как не ей! Она чувствовала себя так в постели с Мэттом одиннадцать лет назад, и после развода потребовалось больше двух лет, чтобы вернуть хотя бы какое-то подобие чувства собственного достоинства и способность ощущать желание. Лайза считала, что единственный способ излечиться до конца — переспать с кем-то еще, и Мередит честно попыталась. Она легла в постель с университетской звездой по бегу на длинные дистанции, самоуверенным молодым человеком, преследовавшим ее не один месяц, и эта ночь оказалась настоящим несчастьем. Он тяжело дышал и лапал ее так, что Мередит выворачивало от омерзения, а ее неловкость и холодность, в свою очередь, злили его. До сих пор она не могла без стыда вспомнить его насмешки, от которых становилось еще противнее:

«Ну же, детка, не лежи как бревно, шевелись хоть немного! Да что это с тобой, черт возьми… выглядишь такой горячей штучкой, а на самом деле кусок льда…»

И когда он попытался овладеть ею, внутри у нее что-то перевернулось, она начала бешено сопротивляться, схватила одежду и сбежала. После этого Мередит решила, что секс не для нее.

Единственным любовником, кроме Мэтта, был Паркер — нежный, милый, нетребовательный. Но даже он не был удовлетворен ею в постели, правда, никогда не упрекал Мередит, но она все понимала.

Мередит положила голову на спинку дивана, глядя сухими глазами в потолок, отказываясь дать волю сжимавшим горло слезам. Паркер никогда бы не заставил ее чувствовать себя такой жалкой и ничтожной. Никогда. На такое способен лишь Мэтт. Но даже сознавая это, Мередит хотела его.

Это озарение, ужасающее, непрошеное, неоспоримое, невыносимое, оглушило ее.

Всего лишь за несколько дней Мэтт сумел довести ее до полной и позорной капитуляции. Слезы стыда и безнадежности сверкали в глазах Мередит. Он даже не признался ей в любви, чтобы заставить ее отказаться от всех планов на будущее и пожертвовать своей жизнью.

Старинные напольные часы пробили десять. Для Мередит этот звон означал конец ее спокойствию и умиротворению.

Мэтт провел «роллс-ройс» между двумя грузовиками, почти перекрывшими полосу движения, и взял трубку. Часы на приборной доске показывали десять, но Мэтт не посчитал, что звонить в такой час неудобно. Питер Вандервилд ответил после второго звонка, немного испуганный и польщенный столь поздним звонком.

— Моя поездка в Филадельфию полностью удалась, сэр, — начал он, почти уверенный в том, что босс звонит именно поэтому.

— Не важно, — нетерпеливо бросил Мэтт. — Я хочу знать, не произошла ли каким-то образом утечка информации, утечка, которая могла вызвать на Уолл-стрит слухи, что мы пытаемся захватить компанию?

— Не может быть! Я принял все обычные предосторожности, чтобы ни одной душе не было известно О том, что мы скупаем акции, пока не придет срок представить данные в Комиссию по ценным бумагам и биржам. Акции «Бенкрофт» неуклонно растут в цене, поэтому, естественно, последнее время они обходятся нам дороже.

— Я думаю, в игру вступил еще один игрок, — сухо бросил Мэтт. — Необходимо его обнаружить, черт возьми! Займитесь этим!

— Кто-то еще хочет прибрать их к рукам? — удивился Питер. — Я уже думал об атом, но почему? Совершенно невыгодное сейчас вложение, если только у этого неизвестного нет каких-либо личных причин, как у вас.

— Питер, — предупредил Мэтт, — постарайтесь не совать нос в мои дела, если не хотите заняться изучением объявлений в разделе «Работа».

— Я не хотел… то есть… я читал в газетах… простите…

— Вот и прекрасно, — перебил Мэтт. — Срочно проверьте, верны ли эти слухи, и если действительно кто-то решил поживиться, немедленно узнайте его имя.


Роскошный лайнер медленно скользил по тяжелым волнам Атлантики, то поднимаясь на гребни, то медленно опускаясь, и это непрерывное движение доводило Филипа Бенкрофта однообразием и монотонностью почти до бешенства. Сидя за капитанским столом между женой сенатора и техасским нефтяным магнатом, он с деланным интересом слушал, что говорит соседка:

— Мы прибудем в порт послезавтра, к концу дня. Надеюсь, вам нравится круиз?

— Чрезвычайно, — солгал он, украдкой бросая взгляд на часы. В Чикаго уже девять вечера. Вместо того чтобы оказаться узником в этом плавучем отеле, ему следовало бы сейчас смотреть новости по телевизору или играть в карты в загородном клубе.

— Вы навестите друзей, когда мы будем в Италии? — поинтересовалась жена сенатора.

— У меня нет там друзей, — буркнул Филип. Несмотря на изнуряющую скуку, он с каждым днем чувствовал себя лучше, сильнее и увереннее. Его доктор оказался прав — необходимо было полностью отрешиться от тревог и забот, и особенно от всего связанного с бизнесом.