Ширл Хенке - Рай земной

– Да, – прозвучал простой ответ на ее же собственный вопрос. Она улыбнулась легкой улыбкой, спряталась в его объятиях и уснула.

Они вернулись в деревню с первыми лучами рассвета. Магдалена завернулась в большой кусок хлопковой ткани, которой они вчера вытирались, а он шел в своей набедренной повязке.

На улицах в тот день было много народа, поскольку предстоял особый религиозный праздник. Магдалене было любопытно увидеть его. Ее отношение к этим великодушным и добрым людям постепенно менялось. Она от природы обладала живым и любознательным умом, который стал еще более отточенным за слишком короткие месяцы дружбы с Бенджамином Торресом. Она хотела синь ближе к мужу и доставить ему удовольствие и поэтому, стремилась понять таинцев, которые примяли его всем сердцем.

Они для нее больше не были голыми дикарями, хотя где-то глубоко в душе она подшучивала над двойной моралью, к которой ее приучил Аарон. Женщины в деревне в половом отношении были неразборчивы и ходили обнаженными, пока не вступали в брак. Он же всегда осуждал ее за то, что несправедливо считал безнравственным, и приходил в ярость, когда она обнажала руки или ноги.

Она улыбнулась и кивнула людям, хлопотавшим возле домов.

Аарон ревновал! Ни один мужчина, кроме него, не должен видеть ее раздетой. Это наполняло ее сердце радостью, особенно после его нежных ласк прошлой ночью. Он искупал свою вину за то, что послал ее работать на полях. Половину его злости составляло чувство вины, а другую – чувство испуганного собственники. Это наверняка означало, что он начинал отвечать взаимностью на ее чувства. «Может, это займет у меня много времени, муж мой, но я поклялась, что заставлю тебя любить меня, и этого добьюсь!»

Ближе к полудню медленно и упорно стали бить барабаны. Каждый житель деревни, вне зависимости от ранга, был чисто вымыт и одет в лучшие церемониальные одежды, волосы украшены перьями. На каждом было много красивых золотых и медных украшений, ожерелий и красивых, затейливо расшитых поясов.

– Что мы должны делать? – нервно спросила Магдалена, когда увидела, что улицы заполняются торжественными таинцами, выстраивающимися в очередь, чтобы войти в храм, расположенный по соседству с бохио Гуаканагари.

– Я уже говорил тебе, что лучше всего будет, если ты останешься здесь, – тревожно ответил он. Это праздник в честь их земи, а это может оскорбить твои религиозные чувства.

Она настороженно посмотрела на него:

– Уж не собираются ли они подавать рыбьи глаза или какой-нибудь подобный деликатес?

Аарон улыбнулся:

Нет, ничего подобного. Только хлеб из кассавы, освященный особым способом.

– Тогда я пойду. Мне надоели эти занудные священники в Изабелле, которые обвиняют таинцев, что у них языческие обычаи, но при этом никогда не приезжают в деревню, чтобы убедиться, во что именно верят таинцы. Как мы можем научить их нашей вере, если сами не знаем их религии?

– Брат Рамон учит их язык и обычаи. Со временем, думаю, он в этом лучше преуспеет, если они сами первыми не обратят его в свою веру, – с улыбкой ответил Аарон.

Брат Рамон – хороший человек, может, чересчур книжный, но я не думаю, что он один может многое сделать. Адмирал посылает много прошений прислать сюда еще священников, но никого до сих пор не прислали. А между тем я не думаю, что мне будет вредно узнать религию таинцев. Она вопросительно посмотрела на него.

– Я сомневаюсь, что тебе грозит опасность оказаться обращенной в языческую веру! – Но тут с его лица сбежала улыбка, он подошел к ней и погладил ее длинные огненные волосы. – Если ты пойдешь, то увидишь там некоторые неприятные вещи, – не такие, как рыбьи глаза, но… – Он умолк и вынул две небольшие тыквенные ложки из горшка, стоявшего в углу, а потом вручил одну ложку ей, – Здесь принято перед этим высоким празднеством опорожнить желудок у входа в храм, чтобы очиститься.

Она выглядела смущенной:

– Я решила, что их вчерашнее купание было средством очищения в честь храма. Что они еще должны сделать – может, поститься?

– Ну, можно так сказать.

Но когда Аарон попытался объяснить жене, в чем дело, он по-настоящему понял, насколько он растворился в культуре таинцев. И не потому, что он преклонялся перед земи, но он согласился с их восприятием Бога и не видел смысла обращать их в христианство.

Он посмотрел на ее озадаченное лицо.

– Вот так, – он поднял маленькую ложку, – мим пользуются у входа в храм.

Он вставил ложку в горло, но не нажал на нее.

– Ты должна очистить себя рвотой. Она побледнела.

– Я могла бы попоститься, но… – Она философски пожала плечами. – Это будет самым интересным. Гуаканагари – священник и в то же время касик, не так ли?

Да. Он возглавит процессию, – ответил Аарон.

«Тогда с ним будет Алия».

– Я пойду с тобой и обещаю не опозорить тебя или себя. После рыбьих глаз это будет намного лучше – все равно что ранней весной есть незрелые яблоки, – озорно сказала она.

В такие минуты, как сейчас, Аарон чувствовал, что все больше подпадает под ее чары. Он забывал, что ее отцом был Бернардо Вальдес, что она могла быть замешана в трагедии его семьи. Она не была его врагом, но женой.

– Давай пойдем. Но смотри, делай так, как я покажу, – сурово сказал он.

Длинная процессия, состоявшая примерно из тысячи человек, медленно двигалась. В ней были свободные люди всех рангов – от ремесленников до представителей королевской семьи, и все они шли под звуки барабана. Гуаканагари, его брат, его жены и сестры возглавляли процессию. Все женщины из королевской семьи несли на голове огромные корзины, наполненные хлебом из кассавы. Алия несла свою корзину с королевской грацией. На бедре она легко несла Наваро.

Магдалена заметила, как глаза Аарона устремились к сыну. «Он хочет ребенка. Я должна с этим смириться». Но она знала, что ни за что не смирится с тем, чтобы ее муж продолжал отношения с Алией!

Она взяла себя в руки, когда они подошли к большим урнам, расположенным по обе стороны широких дверей, поспешно проделала то, чему научил ее Аарон, а потом с благодарностью приняла глоток воды от служки.

Сделанное из тростника и крытое соломой сооружение было огромным, чуть ли не пятьдесят ярдов длиной и двадцать шириной. Гости входили внутрь и садились на пятки с непринужденностью людей, рожденных проводить часы в таком удобном положении. Магдалена, подражая другим, села поближе к Аарону, моля Бога, чтобы церемония не затянулась.

Вскоре наступила тишина, а женщины, несшие хлеб, вынесли его на середину храма и поставили корзины вокруг большой фигуры земи Гуаканагари и нескольких других поменьше.

И, словно по сигналу, все начали петь. Мелодия была медленная, слаженная, она исходила от многих верных голосов, поющих в унисон. Аарон сидел с почтительным видом, но молчал. Магдалена не знала достаточно по-таински, чтобы понимать слова, и вдруг ясно осознала, что должен чувствовать пятнадцатилетний мальчик, которого насильно обратили в новую веру и впервые привели в собор в Севилье. С рождения Аарон был евреем, изгоем в Кастилии, потом обращенным, смущенным христианской верой. Для него это был уже не новый опыт. Но для Магдалены было все внове. Она тоже склонила голову и постаралась сохранять приличествующую тишину.

Потом, словно понимая, насколько ей интересно, Аарон прошептал ей, что песня эта – пожелание доброго здоровья и хорошего урожая для всех людей племени Гуаканагари.

Когда пенис закончилось, Гуаканагари встал и начал молиться над хлебом, стоявшим перед земи. Он благословляет ею для всех людей. В следующем году это принесет им пищу, – прошептал ей Аарон.

Когда касик закончил, женщины из королевской семьи стали раздавать хлеб из кассавы, аккуратно разламывая его на маленькие кусочки так, чтобы глава каждой семьи смог подойти и взять кусочек, чтобы съесть его, вернувшись домой. Даже работавшим на полях и рабам было позволено отведать этого освященного хлеба.

Это сходство со святым причастием не уклонилось от внимания Магдалены, которая повернула вопрошающие глаза к Аарону, объяснявшем) ей что к чему.

Благословение хлеба так же старо, как мир, и оно распространено по всему свету среди христиан и евреев, мавров и даже тех людей с материка, о которых писал Марко Поло, – у всех есть схожие с этим обычаи. Я предупреждал, что это будет трудно для твоего восприятия, тихо сказал он, ибо таинцы стали потихоньку выходить из храма, получив свою порцию благословленного хлеба.

Улыбка Магдалены была искренней.

– Для меня это вовсе не затруднительно, – тихо сказала она. – «Бенджамин, друг мой, ты был прав, так прав насчет многих вещей…»

– Я нужен Гуаканагари как представитель Кристобаля, к нему пришел гонец от его старого врага Каонабо, который хочет обсудить важные вещи с касиком Марьены, – сказал Аарон, входя в дом, взял свой арбалет и несколько колчанов, висевших на крючках на стенах.

– Что за важные веши? Война? – испуганно спросила Магдалена, выронив лопатку, которой она помешивала пишу в горшке, стоявшем на огне. Аарон пожал плечами:

– Возможно. Каонабо – это касик, который приказал убить золотоискателей из Навидада, то есть тех, кто не разорвали друг друга на куски от жадности и корыстолюбия.

– Но Гуаканагари наверняка не примкнет к нему, чтобы воевать против колонистов в Изабелле! – Магдалена вдруг почувствовала себя такой незащищенной, такой отторгнутой от цивилизованных белых людей.

– Гуаканагари всегда был нашим верным другом, но люди, подобные Маргариту и Хойеде, давно испытывали его терпение своей жестокостью. Братья Колоны оказались неспособными сдерживать их. Гуаканагари не доверяет Каонабо. Я посмотрю, что замыслила эта старая лиса, и потом доложу обо всем Кристобалю.

Магдалена нерешительно положила руку на плечо мужу, когда он проходил мимо нее. Аарон остановился, и она спросила:

– А мне что делать? Он улыбнулся:

– Здесь ты будешь в безопасности. Здесь спокойнее, чем в Изабелле. Просто жди. К вечеру мы вернемся. Каонабо предпринял долгое путешествие с Веги только ради того, чтобы встретиться с Гуаканагари.

С этими словами он удалился.

Магдалена удрученно склонилась над горшком. За те недели, что она провела с таинцами, она немного научилась готовить, хотя по-прежнему уклонялась от плетения корзин, равно как и от вышивания.

– Чудесно! Я только что положила в горшок целый кусок мяса. Думаю, он наверняка придет обедать не раньше, чем оно сгорит. О Господи, как долго мне не придется говорить по-кастильски!

Она знала, что единственный человек, кто говорил на ее языке, кроме ушедшего сейчас с Гуаканагари и его советниками, была Алия.

– Я бы скорее отрезала себе язык, чем стала говорить с этой… – угрюмо сказала она.

Она снова вспомнила, каким красивым был маленький Наваро и насколько его смуглое детское личико напоминает лицо его отца. Сверкающие голубые глаза – верный признак рода Торресов, несмотря на черные как смоль волосы и коричневато-желтую кожу мальчика. «Вот если б я смогла подарить Аарону сына!» Но она понимала, что это все равно не лишит ее мужа ответственности перед первенцем. Ее двойственное чувство по отношению к Наваро с каждым днем все больше беспокоило ее. Могла ли она взять сына любовницы Аарона к себе и любить его, как своего? Чтобы их хрупкие отношения переросли в настоящие семейные узы, именно так ей и следовало бы поступить.

– Что толку от того, что я буду сидеть здесь и жалеть себя? – подавленно вздохнув, сказала она.

Она растерла корни маниока и скатала их в плоские пироги, чтобы потом запечь и высушить. Она взяла заостренную палочку титтити и начала свое трудоемкое дело, аккуратно собирая сок из растения в глиняный горшок.

К тому времени, когда Магдалена выставила остудить последний темный рассыпчатый хлебец из кассавы, ей показалось, что она тяжело трудилась целый день. Но несмотря на боль в спине, был еще только полдень. Потирая поясницу, она посмотрела на горку грязной льняной одежды и решила постирать ее. На этот раз непристойные набедренные повязки Аарона показались ей привлекательными – их стирать было намного легче, и она оценила это, став семейной прачкой. Если бы кто-нибудь в Севилье сказал, что Магдалена Вальдес будет жить среди племени дикарей, готовить и стирать, как крестьянка, она расхохоталась бы над такой абсурдной идеей. Она выругалась про себя на мужа, взяла белье и пошла к реке.

На плоском каменистом пространстве на мелководье таинские женщины стирали. Там было множество гладких камней, которыми они скребли одежду из грубого хлопка, надеваемую от случая к случаю или используемую в качестве постельного белья или полотенец.

Магдалена остановилась у края джунглей и набрала немного свежего фруктового мыла. Каждый раз, когда это делала, она вспоминала, как Аарон познакомил ее с этим чудесным растением и как они занимались любовью возле водопада.