– Не хочу быть брюзгой, Стивен, но предположим, что ты прав и когда-то здесь была птица работы Доути. Как это поможет нам найти оставшиеся панели триптиха? С ней могло случиться все что угодно. Летиция могла забрать ее с собой во Францию, она могла достаться Томасу; возможно, ее продали или пожертвовали музею. Мы установим только то, что она когда-то здесь стояла. Кроме того, в этой комнате лет двадцать не убирали. Что ты будешь исследовать? Остатки краски? Или пыль?

Финч видел, что Стивен немного скис.

– Кто знает, Финч. Даже если она никак не связана с картинами, такая находка сама по себе представляет интерес. Это может быть важным.

– Что же, ключевые слова ты назвал. Она будет интересной и важной только в том случае, если ты сумеешь ее найти.

Стивен пнул ковер носком туфли, и Финч невольно представил его ребенком, плетущимся в хвосте любой компании и пытающимся найти в себе что-то, что позволило бы ему пробиться в круг. Искра вины пробежала по внутренней проводке Финча.

– Думаю, оптимальным вариантом будет сделать тесты и посмотреть, что получится.

Стивен просиял:

– Ну, если вы думаете, что этим стоит заняться…

– Полагаю, Крэнстон захочет, чтобы мы проверили каждую зацепку. Будем тут еще что-то искать? Я надеялся найти какие-нибудь бумаги, возможно, с адресами, но письменный стол вычистили под ноль. Кто бы ни закрывал коттедж, он потрудился на совесть.

– Я только быстренько сделаю пару снимков главной комнаты, – сказал Стивен, лицо которого на треть скрылось за фотоаппаратом. – Если вы не хотите, чтобы я попробовал собрать отпечатки пальцев.

– Ты можешь это сделать?

– Технически нет. Полагаю, это значит, что нам придется вернуться в машину.

Идея катапультироваться из этого мрачного дома и оставить позади зловещие снежные заносы подняла Финчу настроение.

– Если нам удастся пройти кордоны безопасности, не замарав чести, поедем ужинать в одно чудное местечко в Сиракьюс[27]. Когда-то там подавали отменную жареную свинину со специями и яблоками. Горячая еда тебя взбодрит. Выспимся хорошенько, а с самого утра отправимся за картинами сестер Кесслер.


Насколько видел Стивен, погодные условия никак не влияли на стиль вождения Финча: он ехал слишком быстро, слишком редко смотрел в зеркало заднего вида и слишком много внимания уделял замечаниям по поводу превышения скорости проезжающими мимо. Когда колеса поймали гололед и машина завиляла хвостом, Стивен схватился за подлокотник.

– Помни, Стивен, когда заносит, убирай ногу с газа, тормоза избегай и поворачивай руль в том направлении, куда хочешь ехать.

– Я хочу домой. В каком это направлении?

– Молодец! Чувство юмора помогает водителю сохранять спокойствие в неблагоприятных условиях.

– А я думал, что отказ от вождения в неблагоприятных условиях помогает водителю сохранять спокойствие.

Финч, как видно, страдал от галлюцинации на тему планов Стивена научиться водить, хотя на самом деле каждая минута, проведенная в машине, внушала тому еще большую любовь к общественному транспорту. Когда профессор наконец припарковался у гостиницы, Стивен еле выкарабкался из салона. Под ним подгибались колени. Страх, мороз, затекшие суставы – ничто не умаляло того благословенного факта, что он твердо стоял на земле.

За ужином они целых пять минут потратили на то, чтобы подытожить достижения. Почему Байбер хотел, чтобы они начали с коттеджа, если там ничего нет? Стивен не ждал, что будет легко – или ждал? – но надеялся, что им хоть изредка будут попадаться подсказки. Перед отъездом он не один час просидел в Интернете в поисках намека на то, где сейчас могут быть сестры, но информации оказалось на удивление мало. Натали и Элис Кесслер. Родители скончались в 1969 году, живых родственников не осталось. Две молодые женщины двадцати шести и двадцати трех лет, в 1972 году они исчезли из дома на Стоунхоуп-вэй в Вудридже, штат Коннектикут. Две привлекательные молодые женщины, а значит, их тем более должен был кто-то заметить.

– Мы не можем вернуться с пустыми руками, – сказал он Финчу. Официант попытался убрать со стола корзину, в которой еще оставалась корочка хлеба, вынудив Стивена отвоевать корзину обратно (пришлось упомянуть о последствиях, которыми преждевременный унос еды может обернуться для размера чаевых). Стивен принялся грызть горбушку, задумчиво вытирая пальцы о салфетку.

– Ты ведь заметил, что это не бумага? – спросил Финч. Стивен убрал салфетку в карман, и Финч покачал головой. – Стивен, позволь спросить у тебя кое-что. Что именно ты хочешь найти?

– Две оставшиеся панели, конечно. А вы нет?

– Нет, не совсем, – Финч откинулся на спинку стула и знаком попросил у официанта счет. Отпив кофе, он поднял вверх палец, потом промокнул верхнюю губу салфеткой. – Я знаю Томаса. Он чего-то хочет.

– Он хочет, чтобы мы нашли недостающие части картины.

– Зачем?

Вопрос Финча поставил Стивена в тупик. Он предпочитал решать проблемы по мере их поступления: искать две панели триптиха, вместо того чтобы гадать о побуждениях Байбера.

– Наверное, потому, что они часть его наследия. Представьте худший вариант развития событий. Мы найдем сестер Кесслер, а они не захотят продавать картины, – Стивен действительно не мог представить ничего хуже, ибо при таком сценарии он был обречен вернуться в офис к оценкам кукольных коллекций и реликвий Гражданской войны. – В крайнем случае их официально внесут в список его работ. Может быть, это для него важно. Чтобы все, что он создал в жизни, было учтено.

– Когда по твоим оценкам написана картина, лет тридцать назад?

– Оригинальная панель – да. Верхние слои нанесены через несколько лет после этого.

– Почему он только теперь решил искать две другие панели?

– Честное слово, Финч, – сказал Стивен, переставляя баночки с солью и перцем, – я не думаю, что это наша забота.

– Я просто не хочу, чтобы ты тешил себя напрасными надеждами, Стивен.

Пораженческий тон Финча поверг Стивена в панику.

– Кажется, вы не понимаете всей серьезности моей ситуации, профессор. Вы слышали Байбера. Он продаст работу только целиком. Если мы не найдем эти панели, какой смысл будет Крэнстону меня держать?

– Твои умения. Твои знания.

Стивен покачал головой:

– Люди переоценивают значение этих факторов для своей карьеры.

Стивен осознал, что у Финча много общего с его отцом: не ждет похвал, хотя достоинств у него в избытке; окружен родными и друзьями; смешно шутит; рассказывает студентам байки, которые те рады слушать снова и снова, с каждым повторением находя их еще более забавными. Случалось ли Финчу наблюдать, как люди смущенно переглядываются в его присутствии, или чувствовать, что его голос начинает ни с того ни с сего повышаться, пока все головы в комнате не поворачиваются в его сторону? Высказывал ли он когда-нибудь логическую оценку ситуации, чтобы услышать в ответ, что он бессердечный? Как объяснить Финчу, что это шанс всей его жизни? Найти пропавшие панели, и тогда, быть может, его снова помажут на головокружительный путь к успеху; люди потянутся к нему независимо от того, симпатичен он им или нет.

– В плане карьеры, Финч, я сейчас копошусь в самом глубоком подвале. Еще одно падение, и я стану иллюстрацией к роману Жюля Верна[28].


Вудридж был небольшим городком на северной оконечности округа Фэрфилд в Коннектикуте. Дом Кесслеров стоял в конце длинной, извилистой аллеи, обсаженной платанами и каркасами[29], причем облупленная, пятнистая кора первых навевала мысли о болезни, которой чудом не заразились вторые. Только когда они с Финчем преодолели половину аллеи, Стивен увидел дом: трехэтажное желтое строение в неоколониальном стиле, которое когда-то, наверное, смотрелось веселым солнечным шаром на фоне вечнозеленых растений. Теперь же дом потускнел до цвета дижонской горчицы, парадное крыльцо просело по центру, двор был захламлен колесным транспортом на любой возраст и вкус: автофургон «вольво», старый «мерседес» на кирпичах, два мотоцикла, обычные велосипеды и один трехколесный с грязными лентами на ручках. Когда Стивен с Финчем вышли из машины, из глубины двора раздался лай собаки.

Финча это не обрадовало, но решимости он не утратил и преодолел парадную лестницу с энтузиазмом капитана пограничной службы. Карточка, посаженная на канцелярскую кнопку под дверным звонком, гласила: «Не работает. Пожалуйста, стучите громко». Финч уронил голову на грудь и махнул Стивену. Тот снял перчатки и забарабанил по двери кулаками, глядя, как куски краски осыпаются на щетинистый, заляпанный грязью дверной коврик с надписью «Добро пожаловать».

У мужчины, который в конце концов вышел на порог, были прямые каштановые волосы до плеч, шерстяная рубашка в шотландскую клетку и очки с самой толстой черной оправой, какую только видел Стивен. Финч коротко обрисовал цель их визита, но мужчину, как видно, не тревожило, что к нему в дом явились незнакомые люди. Он отбросил челку со лба, пожал Финчу руку и впустил их.

– Уинслоу Эделл, – произнес он. Затем повернулся к темной лестнице и завопил: – Эсме!

Его голос эхом разнесся по лестничному колодцу. Несмотря на обилие транспорта снаружи, в доме стояла полная тишина, за исключением отдаленного лая собак, которые теперь заливались дуэтом.

– Она сейчас спустится. Почему бы нам не подождать в гостиной?

Стивен и Финч последовали за Эделлом через коридор в большую комнату и подождали, пока он сбросит газеты, застилавшие всю мебель, на пол. Стивен не мог понять, почему комната такая яркая, пока не заметил, что на окнах нет ни штор, ни портьер, ни ставен, ни жалюзи. Свет, струившийся в комнату, отражался от снега снаружи.

– Так вы друзья Кесслеров?

Финч прочистил горло. На сей раз у Стивена не было желания вмешиваться: он до сих пор был поглощен окружавшим его тотальным беспорядком.

– Мы пытаемся найти Натали и Элис Кесслер по просьбе близкого друга семьи.

Уинслоу Эделл нахмурился.

– Сомневаюсь, что мы сумеем вам помочь. Мы видели Натали Кесслер всего один раз, и это было тридцать пять лет назад, когда мы приехали смотреть дом в семьдесят втором.

– И вы сразу же его купили?

– О, нет. Мы только снимаем. Владельцами по-прежнему являются Кесслеры.

Женщина в потертых джинсах и с длинной рыжевато-каштановой косой вошла в комнату и опустилась на ручку кресла, в котором сидел Эделл:

– Мы влюбились в этот дом с первого взгляда. Я тогда была беременна нашим первенцем, а Натали – мисс Кесслер – спешила уехать. Я слышала, что была еще младшая сестра, но, по-моему, она болела или была в отлучке, когда мы переехали. Мы с ней так и не увиделись. Кстати, я Эсме, – она встала, подошла к Финчу и чмокнула его в щеку, потом повторила ту же процедуру со Стивеном. – Ты можешь в это поверить, Уинслоу? Что мы здесь так давно?

– Шестеро детей и одиннадцать внуков. Сколько всего мы здесь пережили.

Дом представлял собой странное сочетание вкуса и запустения. Из подлокотников кресел с изящно изогнутыми ножками торчала набивка, кофейный столик был ободранным, но крепким. В углу, под кипами журналов, стояло пианино.

– Вы играете на пианино, миссис Эделл? – спросил Стивен.

– Миссис Эделл? – хихикнула Эсме. – Я уж решила, что в комнату на минутку проскользнула моя свекровь. Пожалуйста, зовите меня просто Эсме. Мы не любим формальностей. И детей так вырастили – приучали называть нас по именам. Мы хотели показать, что относимся к ним как к равным.

Уинслоу кивнул.

– С самого начала. Они такие же люди, как и мы. Только маленькие.

Так вот оно, место упокоения альтернативной культуры. Стивен избегал смотреть на Финча, и без того зная, какое у него сейчас выражение лица.

– Не возражаете, если я на него взгляну?

– Нисколько.

Эсме освободила крышку пианино от журналов, и Стивен с изумлением увидел, что это редкий инструмент «Мейсон и Хэмлин», сделанный из черного дерева.

– Мы на нем играем, – сказала Эсме. – Наша семья не из музыкальных. Но мы подумали, раз уж оно здесь, почему бы не попробовать? – она несколько раз ударила по ноте «ре», как будто хотела приучить клавишу к нажатому состоянию. Плечи Финча взлетели к ушам. – Но детям не пошло.

– Оно было здесь?

– О, пианино не наше. Оно принадлежит Кесслерам. Как и все остальное в доме. Мы сняли его с мебелью.

Финч казался таким же смущенным, как и Стивен.

– Простите, мистер и миссис Эделл, – начал Финч, подчеркнуто называя их по фамилии, – но вы арендуете дом в течение тридцати пяти лет? И за все это время ни разу не контактировали с Элис или Натали Кесслер?

– Что ж, – Эсме понизила голос до заговорщического шепота. – Нам самим верится с трудом. Перебираясь в этот дом, мы даже не подозревали, что проживем в нем так долго. Первые несколько лет арендная плата была для нас высоковата, но родители Уинслоу оставили ему немного денег, так что мы справились. За то время, что мы здесь, плата поднималась весьма скромно. Уинслоу у нас мастер на все руки, содержит дом в порядке.