Я даже не ожидал, что его последние слова меня так зацепят. Конечно, лучше брать маленьких щенков прямо из корзинки, зная родителей, и воспитать из них надежных, крепких работяг. Но таких сложно найти, и они довольно дороги. А у всех приютских когда-то были хозяева, и очень немногие собаки привыкли к работе на ранчо. Владельцы думали, что бордер-колли – милые и забавные существа. Однако люди понятия не имеют, сколько те требуют внимания и труда. Очень часто в приют попадают собаки с дефектами и разными отклонениями. Короче, канители не оберёшься.

Наконец я остановил свой выбор на паре двухлеток - Эзре и Изекиле, а пока Трэвис выписывал чек, уже звал их по-свойски: Эз и Зик. Мне нравятся короткие клички, чтобы было легко подзывать во время работы. Я имею в виду, работы этих мальчиков. Когда-то их подарили двум маленьким девочкам, но потом от собак отказались, мотивировав это тем, что они слишком взбалмошные. Не в плохом смысле, просто очень суетливые, в отличие от других представителей своей породы; никак не хотели слушаться команд и успокаиваться. Теперь бедняг не брали ни на одно ранчо или ферму, так как на натаскивание ушло бы слишком много времени, да и то без особой надежды на полный успех.

Ну и хлебнули мы с ними хлопот на обратном пути. Только перевезти их на «Неизвестность» уже оказалось проблематично. Пришлось три раза останавливаться и отпускать погулять. Трэвис не сошел с ума только потому, что я сидел с ними сзади. Заметьте, это ведь его грузовик, а я там раскорячился, закинув одну ногу на переднее сиденье, обе собаки всю дорогу лазили по мне и облизывали, демонстрируя свою неуемную симпатию. Спустя примерно час они наконец унялись; один - улёгшись поперек моей груди, а другой - придавив мне пах, и задремали.

Я, должно быть, тоже, потому что очнулся уже на подъезде к ранчо, оттого что Трэвис, поглаживал мое бедро.

Минул почти месяц, прежде чем псы научились мне подчиняться, однако ни о каких победах на собачьих выставках можно было и не мечтать. Запомнили, где стоят миски с кормом – и то ладно. Эз и Зик все равно хорошие псы, кроме того, служат мне напоминанием, что работу надо заканчивать вовремя. У меня на душе теплеет, когда я возвращаюсь домой и вижу, как они несутся навстречу, спеша сообщить, что тоже рады меня видеть.

* * *

Рождественским утром Эз и Зик нетерпеливо вертелись вокруг нас и недоумевали, почему им не дают никаких заданий. Положение усугубилось присутствием «чужаков» - Тори с семьей. В итоге я был вынужден дать собакам немного побегать, а потом и вовсе отпустил кувыркаться в снегу.

Приближаясь к дому, я заметил на ступеньках Хейли – бледную, с покрасневшими глазами и поникшими плечами. Последнюю неделю девушка вообще вела себя непривычно тихо, как будто ей нездоровилось. С родителями к нам не пришла, и я подумал, что та могла зависнуть на ночь где-нибудь у друзей. Увидев ее на пороге, я сразу понял, что это не так.

И каким-то непостижимым образом обо всем догадался ещё прежде, чем она сама открыла причину. Наверное, шестое чувство - как хотите, но я просто знал, что случилось. В общем, когда Хейли сказала «я бременена» и разрыдалась, это меня не удивило. Было просто ужасно жаль, что мои подозрения оправдались.


Глава 9


В первую минуту я испугался за Хейли – она же такая добрая и мягкая, по-моему, самая милая на свете девушка. А еще у нее железная воля. Знаю, это звучит странно – милая и с железной волей, - но в ней как-то уживались обе черты. Хейли мягко соблазнит вас видимой легкостью ситуации, но в то же время не даст запутаться, с упорством помогая. Впервые в жизни у меня появился друг, и этим другом оказалась Хейли. Мне еще не приходилось работать на лучшего управляющего, чем ее отец, да и с Трэвисом я стал очень близок. Однако моим настоящим другом стала Хейли. С ней можно было шутить, заниматься чем угодно и даже разговаривать. Хотя говорила, в основном, она, временами я отвечал ей тем же.

За несколько недель до Рождества я рассказал ей о письмах из дома.

Не специально. Просто так получилось. Однажды вечером, когда Трэвис уехал верхом, мы с ней сидели на кухне и готовились к экзаменам. Хейли снова пыталась объяснить мне, как писать эссе, но я постоянно возвращался мыслями к письму, а потом, сам не знаю как, излил на бумагу всю свою подноготную. В каких-то шести предложениях я выложил о себе гораздо больше, чем когда-либо произносил вслух, и примерно на полминуты мы оба просто застыли от потрясения.

Но в конце концов она все же отважилась начать задавать вопросы, на которые получила исчерпывающие ответы. Постепенно я выложил основную часть истории. Поведал ей, как меня выгнали из дома. О тюрьме. О Кайле и болезнях моих родителей, о бесплодии Билла. И признался, что не могу к ним вернуться. Выслушав все, она просто обязана была меня возненавидеть.

Вопреки моим ожиданиям, Хейли этого не сделала. Она, конечно, здорово разозлилась. А как ругалась! Но костерила не меня, а мою семью с братом, и я подумал, что Кайле лучше никогда не попадаться ей на глаза, иначе кого-то из них двоих точно посадят за решетку. Если честно, я далеко не все понял, потому что Хейли скоро ударилась в философию, и многое из сказанного мне в одно ухо влетело, а в другое вылетело. Вкратце, её речь сводилась к тому, что мои близкие охотно жалуются мне на судьбу, в то время как моя собственная судьба их абсолютно перестала волновать, с тех пор как я открылся. Раз я гей, значит, соответственно, моя жизнь - дерьмо. Подобная мысль уже приходила ко мне в голову.

Прежде я чувствовал себя с Хейли довольно комфортно, но после того вечера она стала… знаете, как старая перчатка. Да, Хейли помогала мне учиться, но после занятий частенько не спешила домой и болтала о всякой ерунде, типа о музыке. Она могла часами сидеть и говорить, говорить о поэзии, о лирике. Клянусь Богом, она даже проигрывала мне некоторые мелодии, где какая-нибудь нота трогала ее прямо до слез. Это была хорошая музыка. Что-то вроде кантри, но не совсем. Хейли записала диск со своими любимыми песнями, и я иногда слушал их, пока работал на кухне.

Хейли никогда не вела себя со мной свысока, хвалила, когда я того заслуживал, причем без всякой снисходительности. Хейли - реально высший класс. Поэтому я просто не мог спокойно смотреть на нее, такую несчастную.

На улице было ужасно холодно — наверное, градусов двадцать мороза, да еще с ветром, — а она стояла на пороге беременная, без пальто, с таким видом, словно земля рушится у нее под ногами. Я понял, что первый узнал о том, что случилось, Хейли специально выбрала момент, чтобы прибежать и рассказать мне все без свидетелей. Я понятия не имел, какие слова, бога ради, она от меня хочет услышать, но главным образом догадывался, что ей просто нужно перед кем-то выплакаться. Честно, я испугался. Черт! Но это же была Хейли. И мне следовало что-то сделать.

Я снял пальто, накинул на нее, поцеловал в щеку и ободряюще сжал ее плечо:

- Ступай в мою квартиру над сараем. Включи отопление на полную мощность и грейся. Я только предупрежу Трэвиса, где мы, чтобы остальные не волновались, и сейчас же приду.

Та кивнула, вытерев глаза о рукав моего пальто. Мне показалось, что она ждет от меня хотя бы дружеского объятия, я и хотел обнять ее, но вспомнил, что тоже продрог до костей, поэтому просто ласково и твердо повторил: «Иди». И она пошла к конюшне. Я немного расслабился, увидев, как Эз и Зик потрусили к лестнице следом за ней. И как прикажете прикрывать ее плачевное состояние, если я в курсе всего этого безумия?

Трэвис уже отправился меня искать; я встретил его в коридоре возле рабочего кабинета.

- Пришла Хейли, я должен побыть с ней немного. Она в моей квартире.

Тот нахмурился, однако, скорее, потому что я опять ляпнул «моей». Он совсем недавно спрашивал, какого черта я продолжаю держать там вещи, тогда как в доме полно свободного места. На это у меня были свои причины, но я не собирался сейчас с ним спорить.

- Она в беде, - сообщил я, понизив голос, но тут же подумал, что выбрал неудачные слова. Сейчас он возразит, что отец с матерью имеют право знать, что за проблемы у их дочери, и, не успев сообразить, что делаю, выпалил: - Хейли беременна.

На душе у меня стало скверно - я знал, что Хейли хотела сохранить свой секрет, однако в то же время чувствовал, что не могу не сказать Трэвису. И у меня точно от сердца отлегло.

Трэвис и сам понял, что это тайна. Он перестал хмуриться, но вид у него все равно был усталый и грустный:

- Дерьмово. Что она собирается делать?

- Не знаю. Мы же еще с ней не разговаривали. – Тут я опять занервничал, и протянул к нему руку. - Я очень боюсь сказать что-нибудь не то.

Он погладил мои пальцы своими, невесело улыбаясь:

- Я бы посоветовал ничего не говорить, просто выслушай. И будь с ней ласков. Наверное, она и так сильно мучается.

Я кивнул, а поскольку уже допустил кучу промашек, то в благодарность быстро чмокнул его в губы. Он поймал мой подбородок и поцеловал меня тягуче и сладко.

Этот вкус еще оставался у меня на губах, пока я бежал через двор.

* * *

На полпути к конюшне я вернулся, чтобы забрать из машины диск с альбомом одного из исполнителей, что Хейли мне проигрывала. Я часто слушал его в дороге. Если во время нашего разговора будет играть ее любимая музыка, это может ей понравиться.

Хейли и правда понравилось. Она рассмеялась и спросила, сам ли я купил диск. Я ответил, что, конечно, сам; и она улыбнулась так счастливо, словно ей сделали неожиданный подарок, и я тоже очень обрадовался. Вставил диск в плеер, приглушил звук и достал из мини холодильника бутылку с содовой. Себе взял пиво. Просто предположил, что оно мне понадобится.

Хейли я усадил на свою кровать, а сам, с собаками у ног, занял продавленный стул возле телевизора. И приготовился слушать.

За все то время, что она говорила, ее взгляд не отрывался от ковра, что на нее совсем не похоже.

- Это Кэл. - Хейли поморщилась. - Но он обвиняет меня в том, что я не только с ним спала, поэтому никогда не поверит, что ребенок его. Так или иначе, я не хочу, чтобы он имел к этому отношение. Вообще от него ничего не хочу. Не знает он, вот пусть и катится к черту. - Голос надломился, она всхлипнула и вытерла глаза пальцами.

- Сочувствую.

Моя позиция на стуле предоставляла относительную безопасность, но Хейли была слишком далеко. Поднявшись, я перешагнул через собак и нерешительно сел рядом с ней. Та сразу спрятала лицо у меня на груди и залилась тихими слезами:

- Ро, мне так страшно. Все пойдет насмарку. Учеба. Будущее. Вся моя жизнь. Ну, разве я уже не жуткая мать, если это единственное, что меня сейчас волнует? - Она издала надтреснутый колючий смешок. - А самое кошмарное, знаешь что? Я наивно надеюсь, что, если голодать, загонять себя и постоянно плакать, то у меня обязательно будет выкидыш и проблема решится сама собой. Вот какая я ужасная.

Этим она меня окончательно растрогала:

- Эй. Ты не ужасная. Перестань, не надо. - Механизм, который сразу после ее признания на ступеньках дома начал медленно поворачиваться у меня в мозгу, щелкнул и встал на место. – Ты же… то есть, ты что… собираешься избавиться от него?

На сей раз смех был так горек, что я содрогнулся.

- Ты имеешь в виду аборт? Я попыталась. Вчера. Отправилась убивать моего ребенка в Сочельник.

- Не говори так. - Получилось резче, чем я думал. Но я просто не мог казаться ласковым, говоря на такую острую тему. – Как это «вчера»? Хочешь сказать, что твоя мама уже знает?

- Я ездила одна, - ответила та.

Я был так зол, что пришлось вскочить с кровати, потому что меня всего трясло, а руки непроизвольно стискивались в кулаки. Собаки тоже забеспокоились, поднялись и залаяли. Перестав плакать, Хейли удивленно отпрянула.

- Ты пошла на аборт в одиночку? Какого дьявола, Хейли! Так просто взяла и поехала? В Рапид-Сити?

- В Скотсблаф. Я помню о законе об аборте в Южной Дакоте. Вроде бы этот закон аннулировали, но не знаю, там могли дежурить пикетчики. Поехала в женский медицинский центр. У меня пока еще третий месяц. - Она понурила голову. - Я не смогла этого сделать. Не смогла довести до конца. Никто меня не останавливал, я просто не смогла. Думаю, если бы кто-то попытался мне помешать, я бы это точно сделала, несмотря ни на ничьи увещевания. Скорее, наоборот, они только больше разозлили бы меня – никто не имеет права указывать мне, что делать. Но там никого не оказалось, кроме вежливых и понимающих сотрудников. И я не смогла. Не смог… - Снова захлебнувшись рыданиями, она обхватила руками колени и сжалась в комочек. - Я даже не думала о крошечных детских пальчиках, ручках и ножках. Не чувствовала за собой никакой вины. Просто не смогла.