Тетя Аня засмеялась:

– Да уж, Максимилиан Максимилианович, если живешь в стеклянном доме, не стоит швыряться камнями.

– Я не стесняюсь своего имени, но пребывание в средней школе научило меня не сообщать его людям без крайней необходимости. Все одиннадцать лет я был Голлербах-Прибабах, дети очень жестоки. А в институте вообще… Не хочу даже вспоминать. – Он улыбнулся Христине.

– Sticks and stones may break my bones, but names will never hurt me[6], – усмехнулся Руслан, и Максу вдруг стало неприятно, что брат щеголяет своим английским.


Христина встала и собрала тарелки. Один чайник горячей воды она взяла для посуды и вымыла ее, пока поспевал следующий. Тетя Аня накрыла чай, а Макс сидел и ничего не делал.

– Анна Спиридоновна сказала, вы психиатр? – вдруг спросила Христина, а Макс покраснел, будто его обвинили в чем-то нехорошем, и промямлил, что в общем да.

– Не скромничай, Максимилиан Максимилианович. На сегодняшний день, Христина, мой брат лучший в Петербурге психиатр и психотерапевт. Если бы я сошел с ума, то обратился бы только к нему.

– Звучит двусмысленно, – рассмеялся Макс. – и похвала сильно преувеличена, я самый обычный врач, а психотерапевт так и вовсе никакой.

– Вам не нравится психотерапия?

– Почему же, нравится! Как источник дохода. Но как метод лечения – извините.

Анна Спиридоновна сухо кашлянула.

– Макс, не думаю, что присутствующим интересны тонкости твоей профессии.

– Какие ж это тонкости? Элементарные вещи. Психотерапия не меняет ни человека, ни мир вокруг него, только немного и на короткое время облегчает жизнь, но алкоголь ничуть не хуже справляется с этой задачей.

– Макс, ну что ты говоришь… Наша гостья подумает о тебе бог знает что.

– Не-не-не, нi в якому разi![7]

Поймав взгляд Христины, Макс приосанился и продолжил:

– Психотерапия – это эффективный метод лечения, когда речь идет о пограничных расстройствах, то есть человек действительно болен и нуждается в помощи. Но штука в том, что большинство наших психотерапевтов бегают от таких пациентов как черт от ладана, потому что работа с ними – это тяжелый и не всегда благодарный труд. Гораздо проще и эффективнее с точки зрения заработка ловить в свои сети здоровых, но слабых людей, и подсаживать их на себя.

– А ты, конечно, так не делаешь?

– Стараюсь не делать. Я работаю или с настоящими больными, или с людьми, переживающими психотравмирующую ситуацию в настоящий момент, и в любом случае вижу свою роль не в пустопорожней болтовне, а в том, чтобы помочь человеку найти себе занятие по душе. В сущности, разговоры и нытье – это дело второстепенное, улучшение наступает тогда, когда пациент реализует себя в каком-нибудь деле.

Выразительно взглянув на часы, Анна Спиридоновна заметила, что пора собираться в город.

– А если человек, наприклад[8], травмирован, но давно? Тогда как?

– Как при любой другой травме. Сломал руку, потом кость срослась, но мозоль осталась и ноет к перемене погоды. И тут уже ничего не поделаешь, надо терпеть.

– Так по-вашему, только божевильный имеет право на терапию ходить? – спросила Христина строго.

– Как вы сказали?

– Сумасшедший.

Макс покачал головой:

– Интересное слово… Дело в том, что пограничное расстройство потому так и называется, что непонятно, куда его отнести, к болезни или здоровью. А если серьезно, то среди популяции психически здоровых людей от терапии становятся зависимыми те, кто не хочет ни переживаний, ни страданий, ни усилий, между тем это ведь в основном и есть жизнь.

– Жизнь-боль, понятное дело, – сказал Руслан, резко поднимаясь и тем самым прекращая дискуссию. – не хочу показаться невежливым, но если мы хотим ночевать дома, то пора ехать.


После первой встречи с Христиной Макс почему-то решил, что она любит поболтать, но за всю поездку девушка едва сказала два десятка слов, а на обратном пути так и вовсе молчала. Он пытался завязать разговор, но она отвечала односложно, тетя Аня безучастно смотрела в окно, Руслан дремал, и в машине царила унылая атмосфера, странная после чудесно проведенного дня.

Под предлогом позднего времени и возможных хулиганов он настоял на том, чтобы проводить ее до двери квартиры. Хотел завязать разговор, напомнить об их первой встрече, но девушка сухо простилась с ним и быстро ушла.

– Господи, что ж ты за дурак, Максимилиан Максимилианович! – накинулась на него тетя Аня, как только он вернулся в машину. – Кто просил тебя встревать со своими откровениями!

– Не понял…

– Какого черта ты полез срывать покровы со своих профессиональных тайн? Христина ходит на терапию, чтоб ты знал, а теперь, после твоих откровений бывалого психиатра, будет думать, что зря это делает. Оно и так ни черта не помогает…

Макс изумился:

– Но она выглядит такой жизнерадостной!

– Вот именно, товарищ гениальный психиатр! Выглядит жизнерадостной, между тем на ее долю выпало столько несчастий, что с лихвой хватило бы на десять человек!

– О!

– Не окай! Вам с Алиной полезно было бы узнать ее историю, может быть, тогда вы перестали бы трепать друг другу нервы из-за всякой ерунды, которую вы называете горем, и страдать тем, что вы называете страданиями.

Макс спросил, что же случилось с девушкой.

– Так я тебе и сказала! – фыркнула тетя Аня. – Она мне доверилась, а я буду трепаться о ней ради того, чтобы вразумить двух великовозрастных идиотов. Правильно это, сам как считаешь?

Он покачал головой.

– Вот именно. Просто поверь мне, если использовать ваш термин «травма», то у бедной девочки, считай, переломаны все кости. Другая давно бы спилась или подсела на наркотики, а Христина прекрасно устроила свою жизнь, при том, что у нее не было банды заботливых родственников, которые бы складывали все ей в клювик, как у некоторых здесь присутствующих. Она исключительно собственными силами построила карьеру, значимый человек и на работе, и в литературных кругах. Поверь, Макс, она не пыталась убежать от боли и усилий, это я тебе точно говорю. Один бог знает, сколько страданий она перенесла, а мне кажется, утолить свою боль – это естественное и вполне простительное желание человека, не так ли? Но тут появляется наш гений и спускает психотерапию в унитаз! Это все равно, как если бы главный онколог заявил на всю страну, мол, не волнуйтесь, граждане, рак неизлечим! Химия и все остальное – это так, чисто способ заработать докторам, а вы все равно умрете, или лечитесь силой воли, ну, керосин там пейте на всякий случай!

Макс так разволновался, что еле успевал следить за дорогой.

– Тетя Аня, мне стыдно за свои слова, честное слово! Но я и подумать не мог, что она ходит на терапию! В конце концов, вы могли бы меня остановить.

– Я пыталась, – холодно сказала Анна Спиридоновна. – три раза я просила тебя переменить тему, но ты не остановился, пока не обгадил все: психотерапию, психотерапевтов и особенно пациентов!


Руслан все время думал о том, как их переписка оказалась у Ингиного мужа. Он знал, что ничего не отсылал ему, но все же в глубине души шевелился неприятный червячок вины. Нужно было сразу же удалить все сообщения или вовсе заблокировать Ингу, как делали со своими провинившимися друзьями его обидчивые знакомые. Сознание его словно раздвоилось: как профессор Волчеткин он ненавидел ректора Ингу Валерьевну и от всей души желал ей провалиться в тартарары, но как мужчина и бывший любовник думал о ней едва ли не с нежностью и переживал оттого, что у нее начались такие нелады в семейной жизни.

Если рассуждать здраво, то Стрельников – придурок редкой силы, что устраивает жене аутодафе за прежние романы, но он ее муж, а Инга заслужила немного счастья, что бы там ни говорила на сей счет Полина. «В свое время ты принял решение и выбрал остаться с семьей, а не со мной, поэтому не имеешь никакого права упрекать меня», – так бы сказал Руслан, будучи на месте Инги, а на месте Стрельникова безусловно с этим согласился бы, но, увы, такие вещи, как логика и справедливость, обычно не употребляются в семейном обиходе.

Руслан пытался найти способ как-то исправить ситуацию, прекрасно понимая, что любое его вмешательство только усугубит конфликт. Будь Стрельников обычным алкашом, он бы пришел в гости, сначала подрались, потом распили бутылку, и проблема решена! Но Виктор Викторович – интеллигентный человек, следовательно, не утихомирится, пока не измотает жену до того, что у нее разовьется невроз. Желательно, комплекс вины, чтобы он мог располагаться в лоне семьи совершенно свободно и ни в чем себе не отказывать.

Руслан так волновался за Ингу, что почти не думал о том, что теперь она считает его конченым подлецом. С другой стороны, какой смысл размышлять об этом, если нет способа доказать свою непричастность и вообще решить эту загадку – кто же все-таки влез на его страничку?

Несмотря на молодость, Волчеткин был весьма консервативным человеком и не увлекался всякими девайсами. Он никогда не играл, не лазал в блогах и живых журналах в поисках жемчужин мысли и не регистрировался в социальных сетях, потому что всю жизнь сторонился суррогатов, в том числе суррогатов общения.

Потом Инга уговорила его создать эту страничку. Что ж, это оказалось действительно удобно: валяясь на диване с айпадом, набирать сообщения и одновременно присматривать за Олей. Но ничего, кроме переписки с любовницей, он от социальной сети не хотел, поэтому указал фамилию не полностью и год рождения неверный, а про учебные заведения вовсе умолчал. Когда Оля заболела, большинство друзей не то чтобы отвернулось от него, но как-то устранилось, растворилось в собственных заботах, Руслан не обижался на них, но и становиться виртуальным другом после того, как умерла дружба реальная, не видел смысла.

В общем, у него не было интернет-зависимости, в отличие от мамы, которая целыми днями могла торчать в Сети, обмениваясь мнениями и впечатлениями с разными незнакомыми людьми.

Не чувствуя потребности быть всегда на связи, он пользовался допотопным телефоном и айпад никогда не таскал с собой, так что злоумышленник, по идее, должен был проникнуть к нему в дом, нигде в другом месте он получить его планшет не мог.

Но это предположение не выдерживало никакой критики и вообще попахивало паранойей. Мама? Она даже в детстве никогда не трогала его личных вещей, даже дневник не открывала без его согласия. Сколько себя помнил, Руслан мог принести домой портфель, под завязку набитый сигаретами, и ни секунды не волноваться, что тайна раскроется.

Макс? Тоже бред полнейший! Вдруг братец встал не с той ноги и решил: а дай-ка я отомщу за детские обидки! Возьму-ка я планшет этого негодяя и испорчу жизнь незнакомой женщине и ее мужу, и пусть они считают моего брата подлецом! Шикарный план!

Подобный ход событий тоже невозможен. Макс – человек своеобразный, но глубоко порядочный. Он крайне щепетилен во всем, а уж если дело касается чести женщины, на него можно всецело положиться.

Нет, родственников он подозревать не будет и вообще не станет больше ломать голову над этой загадкой! Что толку, если он и найдет виновника, Инга все равно не станет его слушать. У Руслана были и мотив, и возможность, и подлая натура – для любого суда достаточно оснований, чтобы признать его виновным.

Он оставил надежды оправдаться, но хотел увидеть Ингу, поговорить с ней и услышать, что Стрельников опомнился, и в семье снова воцарились мир и покой.

Иногда он встречал ее на пути к ректорскому кабинету или, наоборот, к машине, вежливо здоровался и отступал. Инга проходила уверенной и легкой, несмотря на беременность, походкой, слегка вздернув носик, как делают все люди маленького роста, уверенно и любезно улыбаясь, со своим новым стальным блеском в глазах.

Если бы Руслан не знал ее железного самообладания, ни за что бы не подумал, что ректор переживает тяжелый период в семейной жизни…


Словно влюбленный подросток, он спустился в вестибюль, чтобы якобы невзначай повидать Ингу, когда она пройдет к машине, чтобы ехать домой. Вышел на улицу, стрельнул сигарету у малознакомого терапевта и медленно выкурил, потом постоял возле лотка с газетами. Только после этого догадался посмотреть, что служебного автомобиля ректора нет на стоянке, значит, Инга уже уехала.

Руслан вздохнул и, купив в автомате шоколадку, пошел в приемный покой проведать Полину.

Девушка встретила его довольно холодно.

– Ты занята? – спросил Руслан. – Работай, я тогда попозже зайду.

– Нет, ты угадал, пришел в самое затишье, – Полина скупо улыбнулась. – насколько я могу судить из этой норы, на улице прекрасная погода, может быть, выйдем, подышим воздухом?

– Давай!

Вечер действительно выдался тихим и теплым, будто последний привет ушедшего лета. Клены больничного садика даже в сумерках переливались теплой гаммой от золотистого до багряного, под ногами приятно шумел толстый ковер опавших листьев, а на клумбах кое-где еще среди пожухлой травы вдруг возникали красные цветы, названия которых Руслан никогда не знал.