На кухне он заметил, что Христина выглядит иначе. Длинные густые волосы, по цвету напомнившие ему старый коньяк, она убрала в высокую прическу и сменила рабочее одеяние, вид которого Макс так и не сумел вспомнить, на светлые джинсы и блузку в нежный цветочек.

Он был воспитан в убеждении, что джинсы – это рабочая одежда, и надевать их с какими-то другими целями крайне вульгарно. Но сейчас это не имело никакого значения.

Христина поставила перед ним тарелку с борщом, а в центр стола блюдо с пампушками. Они были такие легкие и крепенькие, действительно как облачка, и упоительно пахли травами и немножко чесноком. В тарелке обнаружился вовсе не очередной вариант жижи разных оттенков красного цвета, от кирпичного до неестественно розового, которую ему приходилось едать раньше в качестве борща, а удивительная композиция, где каждый элемент находился как бы отдельно и в то же время на своем месте.

Сметану Христина налила в старую соусницу толстого фаянса с аляповатым рисунком в виде райских птиц. Вспомнив, как в детстве восхищался этими птицами, Макс улыбнулся и попробовал суп.

– Как вкусно! – воскликнул он искренне.

– Кушайте, кушайте, а то вон вы какой худышка! Пампушечку не забудьте.

Макс обещал, что не забудет. Девушка не садилась за стол сама, а он стеснялся попросить ее. В самом деле, он тут не хозяин, а угощать Христину ею же приготовленным обедом просто верх невоспитанности. Поэтому он просто наслаждался великолепным борщом и в один прекрасный момент почувствовал, что ситуация, когда он сидит за столом на манер барина, а девушка хлопочет тут же по каким-то мелким хозяйственным делам, его совершенно не конфузит. Кажется, от непривычно вкусной, сытной и горячей еды он немного опьянел.

– Я вас, наверное, сильно напугал, когда подкрался?

– Само собою! – засмеялась Христина. – Я ж в наушниках, не слышу! Чуть не сверзилась…

– Простите меня. Но я был крайне удивлен, обнаружив у себя на окне совершенно незнакомого человека.

Девушка вдруг нахмурилась и погрустнела, будто вспомнила что-то плохое:

– А как вы думаете, почему мне Анна Спиридоновна ничего про вас не сказала?

– Вероятно, забыла, – предположил Макс.

– Та верно… Кто я ей, чтобы мне рапортовать?

– Ну что вы! Это я не та фигура. Не уверен, что Анна Спиридоновна помнит, что я у нее гощу, когда меня не видит. Просто она чтит обязательства перед семьей, вот и все.

– Не-не-не! Вы главнее, бо вы родич! – Христина энергично покачала головой. – Даже не думайте иначе.

– Хорошо, не буду, – улыбнулся Макс, – я в принципе стараюсь не думать, какого мнения обо мне люди. Сколько ни предполагай, а все равно ошибешься.

– Отож! – Христина засмеялась. – Но ваша тетя самая лучшая, она по-злому ни о ком не думает, уж это я точно говорю.

– Да, тут вы совершенно правы. Анна Спиридоновна всегда судит по-справедливости, в этом на нее можно положиться.

Христина ловким движением приняла у него пустую тарелку и предложила добавки, от которой Макс решительно отказался.

– Тю! Как говорит мой деда Коля, вас хорошо за харчи нанимать. Чай?

Не дожидаясь ответа, она захлопотала, и Макс снова удивился, как это у нее получается делать все так быстро и словно само собой.

– Знаете, от меня недавно перевелась сестра, с которой я вел амбулаторный прием. Хорошая сестра, всегда вежливая, доброжелательная, я был убежден, что она мне искренне симпатизирует, а перевелась сугубо из меркантильных соображений. А потом случайно узнал, как она всем говорит, что ей понадобится двадцать лет, чтобы прийти в себя после работы с этим… – Макс запнулся, – в присутствии дам скажем, чудаком.

– Может, она влюблена в вас была?

– Это крайне маловероятно, поверьте. Я просто хотел сказать, что если трудно составить правильное мнение о человеке, то понять, какое мнение он составил о вас, попросту невозможно. Поэтому давайте не будем гадать, почему Анна Спиридоновна не рассказала нам друг о друге, уверен, есть объяснение, не обидное ни для вас, ни для меня.

– Да какие обиды, что вы! А вы врач?

– Некоторым образом, – почему-то ему не захотелось называть свою специальность. Многие люди думают, что психиатры сами не совсем нормальны, даже прибаутка есть: кто первым халат надел, тот и врач. А бывало и наоборот: собеседник приписывал Максу необычайную проницательность, умение в самых невинных вещах распознать признаки душевного расстройства – и замыкался, начинал осторожно подбирать слова, следить за своими жестами, и в результате беседа затухала. Максу очень не хотелось, чтобы так произошло сейчас. Пусть девушка думает, что он хирург, как Руслан. – а у вас какая специальность?

– Я бренд-менеджер, прямо и сказать-то стыдно.

– Почему?

– Ну здрасьте! Вы доктора, а я макаронами торгую!

Макс горячо заверил девушку, что снабжение населения продуктами питания не менее важное дело, чем лечение этого самого населения.

– Тю! – Кажется, Христина хотела возразить ему, но вдруг посмотрела на часы и заспешила. Стремительно убрав со стола, она схватила легкую курточку и убежала прежде, чем Макс придумал способ ее остановить.

Оставшись один, он впал в странное состояние, когда человек слишком взволнован и для того, чтобы отдыхать, и для того, чтобы сосредоточиться на каком-нибудь полезном деле.

Макс прилег у себя на диване, но тут же вскочил и полюбовался окном, какое оно чистое. Уселся на подоконнике с журналом, но быстро понял, что не понимает ни слова из написанного в статье.

Перед глазами все стояло лицо Христины…

Девушка сказала, что познакомилась с тетей Аней в Сети. Что ж, это он мог себе легко представить. Анна Спиридоновна женщина прогрессивная, от нее не услышишь фразы «вот в наше время…». Нет, она справедливо считает, что, пока жива, все время – ее, и с удовольствием осваивает всякие новые штуки. Вероятно, думал он, тетя решила взять помощницу по хозяйству и нашла Христину, которая просто великолепна в этой роли. Ну а потом женщины прониклись друг к другу симпатией. Наверное, Христине неловко было сказать, что она домработница, хотя что тут стыдного… Макс невольно улыбнулся трогательному и наивному снобизму девушки.

Потом вспомнил, с какой искренней симпатией Христина отзывалась о тете Ане, и снова улыбнулся. Макс с детства любил тетю и в гости к Волчеткиным любил ходить именно из-за нее, а не из-за двоюродного брата. Руслан был ярким представителем того дикого племени мальчишек, которое никак не хотело принимать его в свои ряды, и хоть послушно отсиживал положенное время с младшим братом, не умел скрыть своей скуки. Совсем другое дело тетя Аня. Она обладала редким даром, оставаясь самой собой, не сюсюкая и не приседая, быть интересной детям.

И тетка, и племянник были страстными книгочеями и с упоением обсуждали любимые произведения, причем Анна Спиридоновна никогда не впадала в назидательность и не пыталась, пользуясь моментом, впихнуть в голову ребенку как можно больше здоровой морали. Нет, она просто искренне говорила о своих впечатлениях, и Макс отвечал тем же, потом они, бывало, придумывали дальнейшую судьбу любимых персонажей, пока тетя Аня готовила, а он болтался у нее под ногами.

Став постарше, Макс понял, что Анну Спиридоновну в их большой и как бы дружной семье слегка недолюбливают. Даже не то чтобы недолюбливают, а скорее, считают паршивой овцой.

Его, Макса, мама очень многие фразы начинала словами: «У нас в роду», и действительно, семья имела прочные и глубокие аристократические корни. Революция семнадцатого года нанесла жестокий удар тогдашним представителям рода, от которого они не только не оправились сами, но и передали эту посттравматическую растерянность своим потомкам. Все члены семьи жили как-то отдельно от жизни, воздвигнув некую полупроницаемую мембрану между собой и обществом. Даже специальности выбирали мертвые, чтобы можно было проводить время в тиши академических кабинетов. Все старшие родственники занимались кто классической филологией, кто искусством XVIII века, кто палеоботаникой и прочее в том же духе. Тетя Аня первая в семье выбрала живую специальность, потом вышла замуж за живого человека и в довершение своих грехов уехала в глухомань по распределению, вместо того чтобы остаться на какой-нибудь теоретической кафедре.

Со временем Макс сообразил, что мама приревновала его к тете Ане, ей не нравилось, что сын привязался к ней, и она отпускала его в гости все с меньшей охотой, при каждом удобном случае напоминая, что тетя Аня не понимает, в какой семье родилась и какое воспитание получила, и не выполняет обязательств, налагаемых на нее происхождением. Мол, она и в юности интересовалась не тем, чем надо, а пожив в глухой деревне, так и совсем огрубела. Макс слушал, кивал и не вступался, не говорил, как интересно ему было слушать рассказы тети Ани о приключениях в сибирской глубинке. И тогда, и сейчас Макс стыдился собственного малодушия, но огорчать маму было никак нельзя.

Так бывает: можно жить рядом и любить человека, но быть с ним словно с разных планет, а можно видеться два раза в год, но знать, что связь между вами крепкая и нерушимая.

Когда начались нелады с женой и она предложила пожить отдельно, Макс с благодарностью принял приглашение тети Ани. Не из соображений каких-то нафталиновых приличий и, естественно, не из денежной выгоды, уж снять квартиру было вполне ему по силам. Просто ему хотелось быть рядом с родным и надежным человеком: кроме того, он надеялся сам принести пользу Волчеткиным, которые недавно понесли тяжелую утрату. В таких случаях, как Макс знал, присутствие постороннего человека помогает, даже если он ничего утешительного не делает.

А теперь выяснилось, что у тети Ани есть Христина, о которой она не сочла нужным рассказать. Почему? Постеснялась, что обзавелась домработницей?

Тут Макс сообразил, что не должен был столкнуться с девушкой, поскольку планировал допоздна сидеть на кафедре, и тетя Аня об этом знала.

Кто ж мог предвидеть, что докторант, с которым Макс хотел обсудить диссертацию, в последний момент отменит встречу? Соблазнившись хорошей погодой, а может, по велению свыше, кто знает, Макс отправился домой, где и столкнулся с прекрасной незнакомкой.

«Тетя Аня просто не хотела нас знакомить! Чтобы мы не влюбились невзначай…» – От этой мысли в сердце разлилась приятная и немного тревожная теплота.

Беспокойство не проходило, и Макс решил принять душ. Раздевшись в ванной, он посмотрелся в зеркало. кажется, ничего не изменилось. Все то же некрасивое лицо, в котором, как ни поворачивай, нельзя найти ни одного приличного ракурса, костлявые плечи с узкими сухими мышцами. Грудь и впалый живот поросли густым тонким волосом, больше похожим на шерсть, и Макс это в себе очень не любил.

«Как она обо мне сегодня сказала? Худышка?» – подумал Макс и неожиданно громко расхохотался.

Руслан никогда особенно не любил засиживаться в своем кабинете, а теперь, когда занимать его осталось считаные дни, вообще старался там не появляться. С тяжелым чувством он толкнул дверь ординаторской. Каждый раз теперь, входя к коллегам, Волчеткин боялся, что о его смещении с должности стало им известно и на него сейчас обрушится шквал вопросов, показного сочувствия и тайного злорадства.

Нет, кажется, не сегодня. Людям, находившимся в ординаторской, было явно не до него. Мила писала истории бомжей, и, судя по мечтательному выражению лица, делала это совершенно автоматически, никак не участвуя мыслями в процессе. А потом страховая компания будет ловить всякие перлы, типа «состояние жесткое» или «рентгенография брюшной полости на уровне жизни», с нежностью подумал он, – наложат штрафы, и в голове ни у кого не щелкнет, что дневники эти сто лет никому не нужны. И что неплохо было бы создать такую систему медицинской документации, которая была бы удобна и полезна доктору, а не контролерам.

В другом углу на повышенных тонах спорили Спасский и пожилой профессор Колдунов. Руслан улыбнулся, он знал это свойство хороших докторов. Интеллигентнейшие и умнейшие люди, образованные, эрудированные, умеющие с блеском поддержать светскую беседу, они совершенно преображались, когда разговор переходил на профессиональные темы.

Обсуждая клинические случаи, доктора начинали изъясняться так, что заставили бы покраснеть сантехников из жэка, и словарный запас их стремительно скудел, сужаясь до узкоспециальных терминов и ненормативной лексики.

– Господа, ну что вы, – сказал Руслан негромко. – вы же гуманисты, врачи, а выражаетесь так, что слушать страшно.

– Действительно, – засмеялся миролюбивый Колдунов, – что за уровень дискуссии, сам ты лошадь! Фу!

– Так не изволите ли пересмотреть график, ваше сиятельство? – Спасский встал и потянулся к доске, на которой висел упомянутый документ.

– Изволю, изволю… Давай сюда. А ты, Русланчик, что? – Колдунов подмигнул и занес карандаш, чтобы поменять местами дежурства. Дело это было непростое – составить график таким образом, чтобы в бригаде каждый день был хоть один сильный хирург. – может, возьмешь хоть пару смен в месяц? А?