Карр Джорджия Ле - Раненный зверь

Еле уловимо я дую в ее слегка приоткрытый рот. Моя заоблачная фантазия — трахать ее рот. Я оскверню тебя, моя услада.

— Ммм... — произносит она.

Я замираю.

Она отворачивается от меня, даже во сне она отворачивается от меня. Скорее всего, она хочет того крутого парня. Я видел ее с ним, когда он обнимал ее за плечи. Он может стать грозным врагом, но я не собираюсь с ним конфликтовать. Я просто заберу ее у него.

Почему? Потому что она моя.

Пусть он тоже будет таким же сломленным, как и я, когда забрал ее у меня. Я уже позаботился о ее других мужчин, вынюхивающих рядом с ней, словно дикие звери. Это было легко, она не жаждет их, она хочет только его. Я последовал за ними к его дому в лесу, который он никогда не закрывает, и смотрел в окно, как он ее трахал. Меня стало тошнить от этого и вырвало в кусты. Мне всегда казалось, что она нечто особенное.

Дешевая мяукающая шлюшка, как котенок мяукала и ласкалась к его члену.

Я чувствую, как твердеет мой член. Итак, мое тело все еще хочет эту маленькую сучку, поэтому я должен поиметь ее. Я должен связать ее и оттрахать, пока мое тело не будет чувствовать той же брезгливости и отвращения, как мой мозг. Я бы забрал ее сегодня, если бы в ее постели не было рядом другой спящей женщины. Мне предоставится другая возможность. На следующей день она будет снова одна, и я нанесу тогда удар.

Я выпрямляюсь и поворачиваю голову, разглядывая себя в оконной раме. Как интересно. Бледная, светящаяся маска в лунном свете. Наблюдая за собой со стороны, вижу мужчину почти с демоническим лицом, одержимого злобой и ненавистью.

Возмездие будет моим.

Я еще долго стою в тишине комнаты. Только наполнившись силой над ее уязвимым спящем телом, разворачиваюсь и уходу также, как и пришел, через входную дверь.

Через душевную боль в нас проникает свет.

Руми

Я стучу в один из примыкающих друг к другу домов, и мать Вивьен открывает мне дверь. Последние десять лет изменили ее внешность.

— Привет, Мирела.

— Привет, Дом, — говорит она с улыбкой, пятясь назад, чтобы впустить меня внутрь.

Я прохожу в гостиную и осматриваюсь по сторонам, ничего не изменилось. Все также чисто и безупречно— веера с какой-то мазней на стенах, ковер со странным узором, шторы, декоративные статуэтки и вазы из богемского хрусталя с пластмассовыми искусственными цветами. Она приглашает меня жестом присесть.

Я сажусь в кресло, на подголовнике которого кружевная салфеточка, связанная крючком, на диване довольно-таки старые подушки и такой же не новый комод. Я испытываю настоящее чувство вины. Мне следовало прийти к ней раньше, и помочь ей как-то обустроить дом. Я в курсе, что Джек вне с свою лепту и дал денег, но мне следовало сделать что-то еще.

Она садится напротив меня, между нами стоит журнальный столик с овальной кружевной салфеткой, на которой хрустальная чаша, наполненная засахаренным миндалем, а также поднос с чайником и чашками и тарелка, накрытая салфеткой. Она растерянно улыбается мне и начинает разливать чай, не спрашивая, какой чай я предпочитаю, просто наливает в него молоко и кладет кусочек сахара, протягивая мне чашку с блюдцем.

— Спасибо, — говорю я, принимая изысканный китайский чай.

Она снимает салфетку с тарелки, и я вижу тонко нарезанные прямоугольники «мраморного» торта, Мирела протягивает мне блюдо, чтобы я взял кусочек.

— Твой любимый, — говорит она.

Я чувствую тяжесть на сердце, конечно же, все это время я был таким эгоистом. Я беру кусок и неуклюже держу его в пальцах.

— Как ты? — спрашивает она, наливая себе чашку чая.

— Я в порядке.

Она поднимает на меня взгляд.

— Я так рада это слышать. Я ждала все десять лет, когда ты придешь.

У меня глаза расширяются от испуга.

— Почему?

— Я знала, что ты придешь, когда исчезнет вся боль.

Я резко выдыхаю.

— Боль не исчезла.

Она улыбается, но как-то наполовину.

— Прости, конечно, боль никуда не исчезает, но уменьшается. Именно это я и хотела сказать. Я так и подумала, что ты придешь, когда боль станет меньше, — она бросает пару кусочков сахара в чай и размешивает ложкой. Я наблюдаю, как она поднимает чашку к губам и отпивает, очень деликатно. Она опускает чашку с блюдцем обратно на журнальный столик.

— Ешь, тебе нужно поесть, — призывает она.

Я откусываю кусочек торта, запах и вкус возвращают меня, когда мне восемнадцать, когда мы вдвоем пили чай и ели торт, и я ждала здесь Вивьен, когда она выйдет из спальни, сделав макияж, готовая встряхнуть весь город. Я смотрю в глаза матери Вивьен и удивляюсь, ее не посещают такие воспоминания вместе со мной. Ей не нужно ничего вспоминать, она итак находится до сих пор там, не продвинувшись дальше. Даже дом остался таким же, как и десять лет назад, когда я приходил сюда последний раз. Среди кружева и искусственных цветов, мне кажется, что я сейчас поверну голову в сторону коридора и появится Вивьен.

И вдруг у меня словно вспышка молнии, освещающая белым светом черное небо — Вивьен не Элла. Они такие разные, как апельсины и устрицы. Они похожи только внешне, но их темперамент и сама суть настолько разные, этим и отличаются они друг от друга. И молния приносит и другое осознание, которое я понимаю сейчас со всей четкостью — я влюблен в Эллу.

Да, я любил Вивьен, и часть меня, которая не перестает скорбеть всегда будет любить ее, но сейчас каждый день я все время думаю об Элле, не о Вивьен, и в кровать беру с собой Эллу, которую хочу и страстно желаю. Я скучаю по ней, когда ее нет рядом, мне сию же минуту хочется позвонить и сообщить ей об этом, рассказать о своих чувствах,потому что хочу разделить с ней свою жизнь.

Мать Вивьен с печалью смотрит на меня.

— Когда я потеряла свою дочь, в этот же день я потеряла и сына. Ты был лучшее, что произошло с моей Вивьен. Самая моя большая мечта была увидеть вашу свадьбу. Я сильно скучала по тебе все эти годы, Дом.

— Прости, что я не приходил раньше, Мирела. Я всегда наслаждался нашими разговорами.

Она счастливо улыбается.

— Я тоже. Ты мне как сын, Дом. Обещай, что придешь опять навестить меня.

— Приду.

— Я много размышляла о тебе. Слышала, что ты многого добился в жизни и стал успешным. Дамы в церкви о многом болтают, — она застенчиво улыбается. — Я прислушиваюсь к их сплетням.

— Мирела, — начинаю я, но останавливаюсь.

— Что ты хочешь сказать, Дом? — подсказывает она.

— Когда умирала Вивьен в море, я дал ей обещание, что никогда не влюблюсь.

— О, Дом. Это обещание сдерживало тебя от поиска счастья все эти годы?

Я соединив крепко сжимаю пальцы и ничего не смогу ответить.

Она наклоняется вперед.

— Послушай меня. Она боялась, и поэтому цеплялась за тебя. Я люблю свою дочь, но она была озорницей, заставив тебя пообещать такое. Она ушла, а ты остался здесь. И ты итак уже потратил десять лет, не трать больше времени. После смерти Вивьен я кое-что поняла, стоит ценить каждый миг с людьми, которых ты любишь, — она с горечью улыбается. — Ты не знаешь сколько тебе с ними суждено про быть.

— Я до сих пор чувствую себя виноватым. Я мог бы спасти ее, — медленно выдыхаю я. — Если бы мы не спорили и если бы я не сказал ей, что Джек уже на подходе.

Она отрицательно качает головой.

— Не стоит ни в чем себя винить, мой милый мальчик. Ты ничего не мог исправить. Бог понял, что ты старался изо всех сил. Просто пришло ее время.

— Она была слишком молода, чтобы умирать.

— Прошло около четырех месяцев после того, как Вив умерла, и мне приснился сон. Ей было одиннадцать или двенадцать лет, она тогда еще не красила свои волосы во все эти ужасные и чудовищные цвета. Она бежала по полю и смеялась. Ее губы были испачканы соком ягод. Она подбежала ко мне и сказала: «Смотри, что я нашла, мама». И я проснулась и проплакала потом нескольких часов.

Она достает платок из декольте своей блузки и вытирает глаза.

— Но проходили недели, а за ними месяцы, и мне становилось более спокойнее от этого сна. Я все раздумывала, что она хотела мне сказать, ее кожа во сне не была мертвецкого цвета, и она не лежала в атласном гробу. Она не была мертва, а была жива, но находилась в каком-то другом мире, я не могла туда попасть, но она была именно там. Больше она никогда мне не снилась, да ей и не нужно было, я поняла, что она хотела мне сказать тогда.

— Она никогда не приходила ко мне во сне, — говорю я.

— Возможно, ты как раз пострадал больше всех и тебе стоит оглянуться и осмотреться вокруг, — тихо произносит она.

— Я встретил женщину, — неожиданно ляпаю я, но как только я произнес эти слова, мне хочется их забыть. Честно говоря, я сам испытываю шок от своих слов. Какое безумство заставило меня сказать такое скорбящей матери Вив?

Она с трудом сглатывает.

— Я так рада, — хрипло произносит она.

Я злюсь на себя и пытаюсь извиниться.

— Прости, это непростительно с моей стороны так говорить, не знаю, что на меня нашло.

Она отрицательно качает головой и своими натруженными руками сжимает мне колено.

— Нет, я рада за тебя. Ты хороший человек и заслуживаешь быть счастливым.

Я накрываю ее руку свой.

— Знаешь, это как песня Питбуля? — спрашивает она.

Я слегка улыбаюсь.

— Питбуля?

— Да, такой мужчина с лысой головой.

— Ты слушаешь Питбуля?— с удивлением интересуюсь я.

— Моя внучка слушает.

— У Марко есть дочь?

— У него трое детей— два мальчика и девочка. Они — вся моя жизнь. Питбуль поет песню Give Me Everything Tonight. В ней поется: «то, что я обещаю сегодня вечером, я не смогу пообещать завтра». Так и в жизни, ты не знаешь, что тебя ждет завтра, поэтому все, что ты хочешь сделать, сделай сегодня.

Если бы не вмешательство жестокой руки судьбы, эта женщина была бы моей свекровью. Я сжимаю ей руку, чувствуя огромную любовь к этой доброй и великодушной женщине. Мы связаны с ней навсегда любовью к одному и тому же человеку и горем от ее потери.

— Если ты вспомнишь Вивьен, она всегда смеялась, всегда хотела жить полной жизнью и получать удовольствие. Не думаю, что она хотела бы быть колючей проволокой, обернутой вокруг твоего сердца.

Я киваю.

— Я знаю.

Я достаю толстую пачку денег и кладу ей на ладонь, целуя ее напудренную щеку на прощание. Она стоит в дверях и с тоской смотрит на меня. Я подхожу уже к деревянным воротам, даже открываю их. Но останавливаюсь, что-то тянет меня назад к ней. Я возвращаюсь, она вопросительно поглядывает на меня.

— Я хочу кое-что показать тебе, но мне не хотелось бы, чтобы ты расстраивалась, — говорю я.

— Хорошо, покажи, — тут же отвечает она, словно ждала этого.

Я достаю телефон из кармана и нахожу фото Эллы и передаю ей телефон.

— Это Элла, моя подруга.

Она долго молча смотрит на фото, потом поднимает на меня глаза, наполненные слезами.

— Она красивая, Дом. Ты приведешь ее как-нибудь на ужин?

Я киваю, потому что не могу сказать ни слова, я словно остолбенел.

— Бог понял, что не должен забирать ее у тебя, — говорит она, возвращая мне телефон.

Я убираю телефон в карман и ухожу, чувствуя, как мое сердце, наконец-то, стало свободным.

Где, о, смерть, твоя победа,

где, о, смерть, твое жало?

1 Коринфянам 15: 55

Я разворачиваю машину и еду на кладбище, где похоронена Вивьен. Стоит солнечный день и кладбище выглядит довольно-таки неплохо с разноцветными петуниями, посаженными вокруг. Я медленно иду к покосившимся железным воротам, не зная точно, где ее могила, но помню, как мама один раз упомянула, что ее могила находится в восточной стороне, в конце кладбища, рядом с дубом.

Я выбираю маленькую небольшую дорожку, по периметру вьется основной,по которой идут всегда основные посетители, осматривая внешние могилы, некоторые появились столетия назад. Сейчас трудно представить, что эти люди ходили по земле сотни лет назад также, как и мы.