Мэри Бэлоу - Рано или поздно

— Но самое радостное в нем то, что он уже завершился? — уныло улыбнулась она.

— Вы вольны говорить за меня все, что угодно, — отозвался он. — Но у меня не настолько дурные манеры, чтобы я мог высказать нечто подобное, леди Анджелина.

Но при этом ничего не отрицает.

— Надеюсь, — произнесла Анджелина и удивилась тому, каким задыхающимся кажется ей собственный голос, — впоследствии вы будете считать этот день более счастливым, чем сейчас. Очень надеюсь.

Она резко повернулась и быстро зашагала по дорожке в сторону террасы, сминая в кулаках юбку. Она буквально слышала, как мисс Пратт кричит ей вслед, требуя перестать шагать широко, по-мужски, и вспомнить, что она леди.

Анджелина не хотела, чтобы он догнал ее и предложил руку.

Она не хотела снова к нему прикасаться.

Пока нет.

Она просто задохнется.

Трешем и Фердинанд вечно твердили, что она никогда ничего не делает наполовину — скачет галопом на пони во весь опор; ныряет в озеро в самом глубоком месте, словно надеется донырнуть до Китая; забирается на самое высокое дерево, словно хочет добраться до облаков. Это всегда говорилось с ласковым восхищением.

Но сейчас они бы не стали ею восхищаться.

Потому что влюбиться наполовину она тоже не может.

В общем, случай совершенно безнадежный.

Нет, не безнадежный.

В один прекрасный день он ее тоже полюбит.

Страстно.

Если уж мечтать, то пусть мечта будет огромной.

Эдварду выпало больше половины дня относительной свободы.

Рано утром он снова поехал верхом в Гайд-парк с группой друзей, на этот раз их было пятеро, и не встретился там ни с кем из тех, кого не хотел видеть. Другими словами, ни с кем по фамилии Дадли. Он провел около часа в кабинете с секретарем, просматривая важные документы, диктуя письма, решая, что из потока приглашений следует принять, а что отклонить, выразив свое сожаление. Он посетил палату лордов и даже высказался там во время дебатов на интересующую его тему. Позже он собирался встретиться в клубе «Уайтс» с Хедли и еще одним другом и пообедать вместе. Может быть, они посидят там подольше за бокалом вина или портвейна, а потом разойдутся по домам и лягут спать.

Конечно, это всего лишь относительная свобода, потому что думать он будет не только о насущных делах.

Нужно выкроить время и поскорее нанести визит Юнис. Эдвард не мог избавиться от чувства, что просто бросил ее вчера вечером, когда Уиндроу пригласил ее на танец. Ему следовало возразить, следовало твердо пресечь наглость этого человека. Разумеется, дело не в том, что Юнис — его собственность или у него имеются на нее какие-то права, и она наверняка рассердилась бы на него, если бы он вмешался. И она настаивала, чтобы он женился на другой женщине, более подходящей ему по положению, хотя сама призналась, что после разрыва их договора чувствует себя неустроенной.

Вообще-то танец с Уиндроу обеспечил ей успех. После него она ни разу не осталась без кавалера. И это — чистая правда. И хоть она утверждала, будто презирает танцы и все прочие легкомысленные светские развлечения, однако вряд ли ей приятно постоянно подпирать стену.

В любом случае он должен ее навестить.

Но и помимо этой обязанности чувство свободы всего лишь временное, потому что он должен жениться. Должен выбрать себе невесту. Может быть, Юнис. Но ни в коем случае не леди Анджелину Дадли.

Однако он никак не мог выбросить ее из головы. Он то и дело вспоминал о ней в самые неподходящие моменты дня, и всякий раз мысли о ней были резко отрицательны. Она дерзка, болтлива, легкомысленна. Боже милостивый, она с таким энтузиазмом болтала о своих тринадцати новых шляпках! Но Эдварду пришлось признать (с большой неохотой), что она бывает и забавной, особенно когда речь заходит о ее недостатках и слабостях. И еще он не мог отделаться от ощущения, что про шляпки она начала рассказывать, чтобы развеселить его и выманить улыбку.

Что, разумеется, означало только одно — она видела в нем степенного и серьезного старикашку.

В таком случае, зачем она настояла на том, чтобы он вышел с ней сначала на террасу, а потом спустился в сад? При этом утверждала, что никто не велел ей добиваться его благосклонности. Да и с какой бы стати Трешем ей такое велел? И почему леди Палмер дала свое согласие на прогулку? Трешем его презирает!

Эдвард старался не думать о ней. Он пытался наслаждаться иллюзией свободы, дарованной ему этим днем. Но то и дело вспоминал тот миг, когда Анджелина накрыла его руку своей. Точнее, он вспоминал следующий миг, когда его затопило мощной и совершенно неожиданной волной вожделения. А чему удивляться-то? Ровно то же самое произошло и раньше, в пивном зале «Розы и короны». И он повел себя странно, забыв о своей обычной осторожности и осмотрительности — сначала повернул руку, прижав ладонь к ладони, потом сомкнул пальцы на ее кисти, а потом поднес ее к губам.

Чертовски хорошо, что она невинна, хотя и легкомысленна, иначе она бы непременно заметила…

К счастью — к великому счастью! — его разум взял верх над телом достаточно быстро, и тогда его поразила другая странность. Леди Анджелина с ним флиртовала! Но он не относится к тем мужчинам, с которыми женщины заигрывают. Во всяком случае, такие женщины, как леди Анджелина Дадли. Даже Юнис никогда с ним не флиртовала. И он понял, что у леди Анджелины мог иметься только один-единственный мотив для флирта. Хотя она и отрицала это. Но отрицала исключительно из гордости.

Всякий раз, как леди Анджелина Дадли всплывала в его голове (и нужно заметить — слишком часто), он решительно подавлял все мысли о ней. Эти мысли чертовски некомфортные, а сама она чертовски… В общем, среди женщин, на которых он ни под каким видом не стал бы жениться, леди Анджелина, безусловно, занимала первое место. Да просто была вне конкуренции. Если Юнис ему откажет, он найдет кого-нибудь еще. Вариантов уже несколько, например мисс Смит-Бенн, леди Фиона Робсон, мисс Марвелл.

В общем, Эдвард наслаждался своим свободным днем изо всех сил — точнее, частично свободным.

Домой он прибыл во второй половине дня, и дворецкий сообщил, что его бабушка пьет чай в гостиной. Эдвард сразу поднялся туда. С ней сидели его мать и Лоррейн, державшая на коленях трехлетнюю Сьюзен. Когда дверь открылась, девочка сползла с ее колен и помчалась через всю комнату к Эдварду, широко распахнув объятия и радостно сияя.

— Дядя Эдвард! — закричала она.

Он подхватил ее на руки, и девочка обхватила ладошками его щеки, выпятила губки и чмокнула.

— Ты сказал, что в первый же погожий день отведешь меня поесть мороженого, — заявила она.

Ага, любовь через буфет.

— Сказал.

Он улыбнулся.

— Сегодня погожий день! — воскликнула она. — У тебя бакенбарды колются.

— И что же мне делать? — спросил Эдвард. — Вести тебя за мороженым или позвонить лакею и велеть меня побрить?

— За мороженым! — закричала Сьюзен.

— Потерпи пять минут, — попросил он. — Дай поздороваться с твоей мамой, бабушкой и прабабушкой.

Он поставил девочку на пол и наклонился, чтобы поцеловать в щеку бабушку.

— Ты хорошеешь с каждым днем, Эдвард, — сказала та. — Мы с твоим дедом сходили бы вчера вечером на бал к Трешему, но наверняка заснули бы в первый же час. Я рада слышать, что ты не только открывал бал с леди Анджелиной Дадли, но и пригласил ее после ужина, хотя, по сути, ты оба раза не танцевал. Впрочем, все это только к лучшему. Зато вы смогли побеседовать и лучше узнать друг друга. Аделаида говорит, она очень привлекательная девушка, а Лоррейн сказала, что ты назвал ее самым прекрасным созданием из всех, кого тебе довелось увидеть.

Эдвард поморщился. Если он не ошибается, цитата точная.

— Мне понравился вечер, бабушка, — сказал он. — Но я танцевал и с другими девицами тоже.

Она отмахнулась.

— Я уже пригласила леди Палмер выпить чаю с твоим дедом и со мной завтра днем. И по совету Лоррейн — ее брата, лорда Феннера. Я знавала их бабушку по матери, хотя она и была старше меня. Леди Палмер приведет с собой леди Анджелину Дадли.

Эдвард с безрадостной уверенностью понял, что последует дальше.

— Твоя мама и Лоррейн тоже будут у нас, — сообщила бабушка. — И ты, Эдвард, обязательно должен прийти. Если погода будет хорошая, в чем я не сомневаюсь, после чая свозишь леди Анджелину покататься в парк. Ухаживать следует энергично, в особенности когда леди подходит во всех отношениях.

Эдвард открыл рот, собираясь сказать, что ни о каком ухаживании и речи не идет, и тут же его закрыл. Мать улыбалась, Лоррейн тоже, а Сьюзен дергала его за полу сюртука.

— Пойдем, дядя Эдвард, — требовала она.

— Сьюзен, — укоризненно произнесла Лоррейн, но Эдвард поднял руку, останавливая ее.

— Похоже, все леди ожидают и требуют немедленных действий, — сказал он. — Пойдем, Сьюзен. Немедленно. Точнее, как только тебя оденут для улицы.

Лоррейн встала, чтобы принести дочери уличную одежду. Сьюзен держала Эдварда за руку и даже подпрыгивала от нетерпения.

И неожиданно ему пришло в голову (впервые в жизни), что иметь своих детей — это здорово.

Но ощущение свободы улетучилось слишком быстро. Он не объяснил бабушке сразу, что все это — сплошное недоразумение, и почему-то ему казалось, что теперь это делать уже поздно.

Ну и ладно. Чай и последующее короткое катание в парке — это же не прямое заявление о намерении жениться на девушке, правильно?

Однако ему казалось, что петля затягивается все туже.

День после первого бала Анджелины оказался довольно волнующим, хотя и не таким захватывающим. Но, как объяснила кузина Розали, когда они покидали бал в абсурдно поздний час (или ранний — это с какой стороны посмотреть), Анджелине необходимо провести денек спокойно, чтобы прийти в себя после такого возбуждения.

Анджелине прислали столько букетов, что при желании ими можно было еще раз украсить бальный зал. Но к сожалению, цветов от лорда Хейворда не было. И визита он ей не нанес, зато явился маркиз Эксвич с предложением руки и сердца.

Мучительно смущаясь, Анджелина спустилась в библиотеку — на этом настоял Трешем после того, как провел полчаса с маркизом наедине. Ничего не подозревающая Анджелина в это время читала наверху новую книгу из библиотеки. Ей пришлось лично услышать предложение и лично отказать. Трешем сказал, что не собирается делать это за нее. К этому лучше сразу привыкнуть, заявил он ей потом, причем ему хватило наглости сказать это скучающим тоном. Похоже, такое будет происходить часто, до тех пор, пока она не положит этому конец, приняв одно из предложений. И будь он проклят, если станет от имени сестры отказывать серьезным, безупречным претендентам, рискуя заработать репутацию тирана.

Анджелина ответила, что обязательно положит этому конец, как только появится тот самый мужчина, только не сказала, что уже знает, кто он. Трешем просто пригвоздит ее к месту одним из своих взглядов и отпустит очередную колкость по поводу старого засохшего пенька. Вчера, ближе к концу бала, кузина Розали с удовлетворением отметила, что только граф Хейворд дважды пригласил Анджелину на танец, и оба раза она согласилась, а Трешем уставился на нее и тут же высказался.

— Да дьявол его побери, Розали! — воскликнул он. — Надеюсь, что моя сестра может выбрать кого-нибудь получше Хейворда. Неужели она обречена зевать от скуки до конца жизни? Да через пару недель она себе челюсть вывихнет!

На самом деле он не имел права говорить такое. Знает ли он вообще графа Хейворда? Кроме того, это ведь ее жизнь. И никто не просит его выходить замуж за лорда Хейворда.

Утро она провела замечательно, и не только потому, что получила огромное количество букетов от своих вчерашних поклонников (ну или поклонников ее богатства). Они с Марией и Мартой пошли в библиотеку Хукема, все втроем туда записались и взяли книги — этот долгий процесс сопровождался веселой болтовней и смехом. Потом завернули за один из высоких шкафов и нос к носу столкнулись с мисс Годдар, выбиравшей себе книги куда серьезнее. Но она тепло улыбнулась Анджелине, и та представила ее Марии и Марте. Затем по предложению Анджелины все четверо направились в чайную, расположенную на этой же улице, и провели там целый час за чаем и разговорами.

Наверное, ей не следовало выбирать в подруги Марту и Марию, уныло думала Анджелина во время чаепития, разглядывая то одну, то вторую. Пусть они совсем не похожи друг на друга, но обе невысокого роста, светленькие, изящные и очень хорошенькие. Рядом с ними она наверняка смотрится как цыганка. Не то чтобы Анджелина имела что-то против цыган, наоборот, одно время она на полном серьезе обдумывала, не сбежать ли ей из дома, чтобы присоединиться к табору, раскинувшемуся милях в двух от Актона, с их ярко раскрашенными кибитками, пестрыми нарядами и веселой, зажигательной музыкой. Но папа непременно послал бы за ней погоню, и хотя он ни разу в жизни не поднял на Анджелину руку, она боялась вызвать его гнев. Он мог убить и словом, как сейчас Трешем.