Он пожимает плечами.

- Любой из моих деловых партнеров мог бы мне это сказать.

- Да, но они не знают, откуда это взялось, Джереми. Они не знают причину.

Он наклоняется ко мне.

- А ты знаешь?

- Я работаю над этим, - говорю я. - Я думаю, что это всё от тоски. Я говорила тебе, что ты должен быть свидетелем. Что все, что ты делаешь, должно быть больше, чем жизнь, чтобы ты мог быть зрителем. Беру свои слова обратно. Тебе не нужно быть свидетелем. Ты должен быть принят. Это началось с детства. Твой отец презирал тебя. Твои братья не намного лучше. Только твоя мать дала тебе любовь. Но любви одного родителя недостаточно, особенно если ей противостоят апатия и ненависть другого. И поэтому ты подумал, что ты должен проявить себя. Не только перед своими братьями и отцом, но и перед всем миром. В этом ты преуспел.  Используя твой термин "эффектно". Но даже этого было недостаточно, не так ли? Ты все еще чувствовал пустоту внутри.

Джереми начинает хмуриться. Это неудобная для него тема. Я слишком близко подошла? Возможно.

Я в спешке продолжаю

- Ты сказал, что это то, что заставляет тебя зарабатывать еще больше денег, когда тебе уже явно достаточно. Ты сказал, что деньги управляют тобой. Этого никогда не будет достаточно. Что тебе всегда нужно требовать больше, чтобы чувствовать, что ты двигаешься вперед. Для того, чтобы чувствовать, что ты прогрессируешь в жизни. Но я не думаю, что это верно. На самом деле, я знаю, что это не так. Где-то глубоко внутри я думаю, что ты тоже это знаешь.

- Хватит, Лилли, - говорит он. - Я не хочу, чтобы ты сохраняла в своей памяти эти вещи. Они не соответствуют действительности. Но ты заставишь их казаться такими в своем уме, если ты будешь размышлять над ними постоянно.

- И они пугают тебя! - прерываю я его.

Я знаю, что сейчас удача на моей стороне. Но я не могу остановиться. Это закончится либо катастрофой, либо чудесным успехом.

- Они пугают тебя, потому что ты не можешь их контролировать, Джереми. Ты не можешь выбросить их из головы, как ты делаешь со всем остальным. Они не поддаются контролю. И вещи, которые ты не можешь контролировать, в твоей собственной голове, в самом частном оазисе, заставляют тебя чувствовать страх.

Джереми хлопает рукой по столу, заставляя посуду подпрыгнуть.

- Я сказал, достаточно! - огрызается он на меня.

- У меня есть своя точка зрения, - говорю я, отказываясь отступать теперь, когда я зашла так далеко. - Ты позволишь мне сделать это?

Он колеблется. Он попался на мой крючок. Я заинтересовала его.

Наконец, он сухо кивает головой.

- Но, - прерывает он меня прежде, чем я начинаю говорить, и поднимает один палец. - Но, Лилли, знай, что ты ступаешь по опасной территории. Я предупреждаю тебя.

- Я знаю, - говорю я. - Просто слушай. Я хочу сказать следующее: это чувство неполноценности, неуверенности в себе? Неважно, насколько ты уменьшил их, неважно, сколько ты наслаждался успехом, они никогда не уйдут. Ты не можешь подавить их. Ты не можешь отбросить их в сторону. Эти чувства появились в годы твоего становления - когда ты был еще ребенком. Они задевают за душу и определяют все, что ты делаешь. И мне неприятно это говорить, Джереми, но они останутся там навсегда. Ты не можешь изменить ни впечатления о мире, ни свое место в нем, которое сложилось, когда ты был ребенком. Детям до семи лет требуется развивать собственное, полностью независимое самосознание. До этого все, что они знают, определяется их матерью и отцом или кем бы то ни было, кто их воспитывает.

- И ты утверждаешь, что это правда? - спрашивает Джереми. - Ты думаешь, что такое простое объяснение может определить все, что у меня есть внутри меня?

Он наклоняется ближе.

- Ты не была в моей голове, Лилли, - он стучит по участку кожи у виска. - Ты не знаешь, что здесь происходит на самом деле.

- Нет, но я стала ближе, чем большинство других, - говорю я. - И, да, я думаю, что такое объяснение касается тебя. Самое простое объяснение наблюдаемого явления является наиболее верным, Джереми. Самые простые объяснения часто бывают с наибольшей правдой.

- Значит, таково твое впечатление обо мне? - спрашивает он. - Что я раб своего детства?

Я расстроила его. Но слишком поздно менять курс. И это не тот гнев, что может привести к физическому насилию. Я надеюсь.

- Это человеческая психология, Джереми, - говорю я, смягчая голос. - Даже ты не застрахован от этого.

Он усмехается:

- Так вот, чему тебя учили в Йеле? Как психоанализировать людей с такой точной убежденностью?

- Эй, ты и сам в этом не виноват! - возражаю я. - А как насчет всего того, что ты рассказал мне о шрамах из моего прошлого? О вещах, вызывающих рецидивы? Если это не психоанализ, то я не знаю, что это.

- Это, - говорит Джереми с удивительным достоинством, - другое.

- О? Как так?

- Это тебе не учебник, Лилли, а жизненный опыт.

- И таким образом ты хочешь сказать, что знаешь мир лучше? Потому что это ты вынес окончательный вердикт?

- Частично, - говорит он. - Но также и потому, что я не могу смириться с мыслью о чем-то таком грандиозном, таком удивительном, как человеческая жизнь, перегоняемая в маленькие фрагментарные определения происхождения базового поведения.

- Грубый способ смотреть на вещи.

- Это не так.

- Так и есть! И совершенно пренебрежительно относится к тому, что другие сделали перед тобой. Ты не можешь знать все, Джереми.

- А что насчет тебя? - спрашивает он мягко.

Он поднимает бокал с вином.

- А что насчет меня? - спрашиваю я.

- Куда ты помещаешь себя в этом жестком и довольно маленьком определении? Для меня ты по-прежнему и будешь всегда..., - он делает паузу, а затем улыбается с любовью. - Полной загадкой.

Глава 10

Мы закрываем эту тему после заключительного заявления Джереми и заканчиваем оставшуюся часть ужина в тишине. Я думаю о том, что Джереми обещал сделать и никогда не делал. Угрозы и прочие намеки. После ужина мы поднимаемся наверх вместе. Он ведет себя так, будто никогда не бил меня. Это тревожит меня.

- Лилли? - говорит он как раз перед тем, как выключить свет. - Я продлил твой трудовой договор. Если у тебя получится прикрыться, можешь прийти завтра на работу.

***

Я выскальзываю из постели через час после того, как Джереми уснул, и спускаюсь вниз. Он не притронулся ко мне. Может он почувствовал, что я не в настроении. Скорее всего он не хотел пытаться подталкивать меня к физической близости так скоро после удара. Это было бы слишком похоже на возвращение к старым временам.

Я прохожу через пустой дом. Мне никогда не нравилась стерильность этого места. Дом милый: тщательно подобрана мебель, комнаты с черно-белыми абстрактными картинами. Но в нем нет жизни. Словно это витрина магазина. Ухаживали с осторожностью, но без любви.

Он подходит Джереми Стоунхарту: кем он был, и кто он есть. Но теперь, когда это и мой дом, он мне не подходит. Пустая болтовня. Легкомысленные мысли. Я отвлекаюсь от более важных вещей, о которых мне нужно подумать. Например, то, что Джереми постоянно обращается со мной, как с научным экспериментом. Странный экземпляр, которого тыкают и толкают, чтобы оценить его реакцию.

Это почти как в те времена, когда он даже не считал меня человеком. Возможно, это не слишком удивительно. Джереми отделяет человечество от многих вещей. Это не все, что расстраивает, даже на фоне любви.

Нет, что действительно расстраивает и тревожит, так это то, что он, кажется, не видит в этом ничего плохого. Он непредсказуем. Не то, чтобы Джереми придерживался определений, но его отсутствие беспокойства пугает. Это значит, что мне придется постоянно быть с ним начеку. Утомительные отношения.

Если бы нашего общего прошлого не существовало, если бы он никогда не похищал меня и не подвергал ужасам, на которые способен Стоунхарт, если бы мы только что встретились, скажем, именно так, как мы рассказывали Фей и Талии, я бы всё еще была здесь? Была ли я с человеком, который настолько непоследователен? Нет.

Нет, и это самая большая ирония из всех. Это не доступ к богатству или роскошному образу жизни, который заставляет меня терпеть. Не потрясающий секс. Это даже не обещание совместного будущего, брака и детей. Я останавливаюсь ненадолго. Дети с Джереми Стоунхартом? Совершенно немыслимо. Но все равно. Какие извращения логики, какие заблуждения я должна скрывать, чтобы понять и даже признать, что причина, по которой я так привязана к Джереми, исходит из того, что он сделал со мной в темноте?

Странная штука жизнь.

Мне нужно как-то положить этому конец. Мне нужно проявить твердость и сказать ему, что обращаться со мной, как с лабораторной крысой, недопустимо. В противном случае, каждое мгновение, которое я провожу рядом с ним, будет похоже на ходьбу по тонкому льду. Я так не хочу жить. Кроме того, разве я не должна сказать, что происходит с моим телом?

Разве я не должна сама решать, какие вещества попадают в меня? Он накачал меня наркотиками, чтобы посмотреть, приду ли я к нему. Это полное безумие. Это показывает отсутствие сострадания. Такое непочтительное пренебрежение тем, кто я есть. Это не может исходить от человека, который утверждает, что любит меня. По крайней мере, если этот человек был не Джереми Стоунхарт.

В его случае это имеет смысл. Может быть это мой самый большой недостаток: способность постоянно оправдывать каждую мелочь, которую делает Джереми. Я все еще заблуждаюсь? Я не стесняюсь сказать, что мое желание отомстить почти испарилось. Даже учитывая сегодняшний эпизод. Даже при самой незначительной пощечине. Куда бы я могла пойти, если бы хотела сбежать? Входная дверь не заперта. Ключи от его машин там, где и всегда. Я могу сесть в одну из них и просто ехать, ехать и ехать. На север до Аляски или на восток и юг до душного мегаполиса Майами. Я могла бы затеряться там среди толпы людей. Или я могу скрыться в какой-нибудь заброшенной хижине посреди огромных просторов дикой природы. Как Кристофер Маккэндлесс из фильма "В дикой природе" кормиться от земли и  прожить остаток своей жизни до последнего вздоха…

Но, нет. Такой сценарий меня не устраивает. Он ничего не говорит о том, кто я. И я уверена, что куда бы я ни пошла, как бы хорошо я ни пряталась, Джереми найдет меня. Он не позволит мне уйти. Побег невозможен.

Но это не значит, что я должна пассивно относиться к тому, как обращается  со мной Джереми. Я этого не хочу. Игры уже закончились. Эксперименты закончены. Никто не может убедить меня в обратном. Я просто хочу, чтобы кто-нибудь смог убедить Джереми. Как всегда, я остаюсь сама по себе. Это непростая задача. Разве не этого я всегда хотела? Быть самодостаточной, не полагаясь ни на кого, кроме себя?

Я больше похожа на Джереми, чем думала. Он не верит в удачу. Я верю в самодостаточность. Разве это не две стороны одной медали? Я зеваю и иду назад. По дороге я мельком смотрю на себя в зеркало. Достаточно света, чтобы разглядеть свое лицо. Джереми был прав. Опухоль полностью исчезла. Не думаю, что будет синяк. Правый глаз может быть будет немного опухшим утром, но не более того.

Мне хочется смеяться. Я? Дать отпор? Физически? Джереми Стоунхарт мог запугать большинство мужчин. Какой у меня может быть шанс? Нет, конечно. Но меня даже не привлекает физическое насилие. Нет, если я действительно хочу навредить Джереми Стоунхарту, я хочу сделать это более коварно.

Если что-то подобное снова произойдет. Без сомнения, я спровоцировала его за ужином. В некотором смысле, это была моя вина. И кажется он раскаялся после… Без разницы. Я устала. Я хочу спать. Кровать достаточно большая, что я могу даже притвориться, что Джереми там нет.

Поднимаясь по лестнице и спускаясь по знакомому темному коридору, я улавливаю странные звуки, доносящиеся из спальни. Ворчание.      Скрипы. Едва различимые слова четко различимым голосом: Джереми. Мое сердце начинает биться быстрее, отчего я ускоряюсь. Я открываю двери и вижу его.

Он метается туда-сюда, руки и ноги запутались в простынях.

- Нет. Нет. Н-Н-Н-Н-Н-Н-Н-нет, - продолжает он повторять снова и снова.

Я бросаюсь в его сторону. Его глаза плотно закрыты. Его челюсть стиснута. Его тело дергается взад и вперед неровными судорожными движениями.

- Нет. Нет. Нет.

Он в муках какого-то кошмара. Я никогда не видела его таким. Он весь в поту. Он витает в воздухе, как остатки болезни. А еще он дергается взад-вперед, челюсть плотно сжата.

- Н-Н-Н-Н-Н-Н-нет!

Я не знаю, что делать. Я смотрю на него, слишком напугана, чтобы прерывать, но слишком увлечена его страданиями, чтобы просто отвести взгляд.

- Нет. Нет. Н-Н-Н-Н-Н-нет!

- Джереми? - говорю я тихо, стараясь сделать голос как можно более спокойным.