Шум… Я не сразу вспомнила, что меня разбудили посторонние звуки. Рывком сев на кровати, я торопливо натянула шорты, сунула босые ноги в шлепанцы и прислушалась. Нет, полная тишина. Я решила сходить на кухню выпить воды и вернуться обратно в постель.

Когда я уже находилась в гостиной, вновь услышала шум. Мне показалось, будто кто-то то ли громко вздохнул, то ли всхлипнул. Меня бросило в жар. На цыпочках, затаив дыхание, я прошла туда, откуда донесся странный звук, оказалась на кухне и замерла в дверях от неожиданности.

За столом сидела я сама. Так мне показалось в первое мгновение, потому что у девушки, находившейся за столом, был мой профиль — с большим носом, крутым лбом и аккуратным, четко прорисованным подбородком. Каштановые волнистые волосы, спускающиеся до поясницы, перетягивала зеленая лента, я часто делала себе такую прическу. Девушка сидела, запрокинув голову и прикрыв глаза, ее рот был приоткрыт. Руки лежали на столешнице, и я заметила, что пальцы одной из них сжаты в кулак, словно незнакомка прятала небольшой предмет. Одета непрошеная гостья была в наряд, которого у меня сроду не было, — в пеструю многоярусную юбку длиной до щиколоток и белую блузу в крестьянском стиле с рукавами-фонариками и шнуровкой на груди. Широкий ворот блузы оставлял плечи девушки почти полностью оголенными. Незнакомка была смуглянкой — и это оказалось еще одним различием между нами. Я, белокожая, никогда не загорала до такого насыщенного оттенка.

— Кто вы? — спросила я от неожиданности на русском.

Девушка встрепенулась от звука моего голоса и резко повернула голову. Увидев ее лицо в анфас, я поняла, что наше сходство — отдаленное. Мы были похожи в профиль, но сейчас я видела совсем другое лицо. Ее лицо, хотя его черты и не являлись классически правильными, благодаря совершенству пропорций и плавности линий казалось изумительно красивым какой-то особенной привлекательностью, дикой и загадочной. Красота девушки не имела ничего общего с типичной модельной внешностью, растиражированной глянцем. Будто вдруг передо мной оказалась инопланетянка — с огромными глазами под тяжелыми верхними веками и с немного поднятыми к вискам уголками. Радужка была такой насыщенной зелени, будто напоенная дождями сочная трава.

— Пришла… — прошептала девушка на испанском, не сводя с меня взгляда. — Пришла, — повторила она, и ее глаза при этом блеснули, как у кошки в темноте, вызвав у меня неприятные ощущения. — Давно тебя жду. Не ходи туда, не ходи…

Она медленно развернулась ко мне корпусом, и я вскрикнула от ужаса, потому что только сейчас заметила темное пятно, расплывающееся на белоснежной блузке, и рукоять ножа, торчавшую из груди девушки. Деревянная рукоять, уже хорошо знакомая мне… Глаза девушки, чей слишком яркий блеск еще мгновение назад напугал меня, стали тускнеть — постепенно, как гаснет свет в кинотеатре. Из груди несчастной вырвался хриплый стон, и моим первым порывом было броситься к ней. Но я осталась на месте, глядя то в распахнутые глаза девушки, то на ее руку, пальцы которой были сжаты в кулак, но сейчас медленно разжимались, словно раскрывались лепестки цветка. Мне вдруг подумалось, что этот цветок — ядовит и что мне совершенно не хочется видеть то, что сжимает в кулаке незнакомка. Но, однако же, я не могла отвести взгляда от длинных гибких пальцев. Видимо, умирающей было очень важно успеть показать мне то, что она прятала в кулаке.

Ее пальцы разжались, и я увидела на раскрытой ладони фигурку кошки, которую нашла в своей квартире. Я в недоумении перевела взгляд с ладони незнакомки на ее лицо, будто надеясь получить объяснения. Но приоткрытые губы оставались неподвижны, а глаза остекленели, как у куклы. Из уголка рта потекла темная струйка, закапала на смуглую грудь каплями, расплывающимися по вороту блузки безобразными пятнами. Эти кровавые пятна на вороте блузки расползались по белоснежной ткани, пока не слились с пятном на груди в одно большое. Тараща глаза от ужаса, я попятилась из кухни.

Я пятилась и пятилась, но вот наткнулась спиной на что-то и… проснулась.

Испытывая странное дежавю, я медленно обвела взглядом потолок, скользнула по шкафу с полуоткрытой дверцей, посмотрела на трюмо. Так я уже оглядывала свою комнату — точно в такой же последовательности — после первого пробуждения. Что это было? Сон? А может, и сейчас я все еще сплю? Или уже бодрствую?

Я встала, надела шорты, не в силах отделаться от навязчивого ощущения, что делаю все это во второй раз. Чтобы избавиться от неприятного чувства и осознать себя в реальности, достала мобильный телефон и набрала номер мамы. Когда она ответила, я бодро сказала, что уже на месте и у меня все в порядке.

— Ты поселилась в отеле? На Коста-Брава? — спросила мама, которую я не посвятила в подробности поездки, просто позвонила накануне отлета и сообщила, что уезжаю в Испанию. Мама тогда одобрила это решение: по ее мнению, после пережитых трудностей мне не мешал хороший отдых. Но она даже представить себе не могла, что поездке предшествовали странные происшествия.

— Нет, мама, — призналась я. — Остановилась не на побережье. Мне не хочется пляжного отдыха, туристические места вызывают у меня головную боль, поэтому я сняла через Интернет домик и собираюсь провести в уединении какое-то время. Он находится в небольшом поселке, расположенном в получасе езды от Барселоны, тихом, абсолютно не туристическом. Если честно, я еще не выходила из дома, только успела получить от хозяйки ключи и немного отдохнуть с дороги. Сейчас вот встала. Перекушу и отправлюсь на прогулку — осматривать окрестности.

— Ну что ж, дело твое, — вздохнула мама. — Понимаю твое решение. Знаешь, тихие испанские поселки вызывают у меня больше доверия, чем шумные туристические места с их дискотеками, развлечениями, алкоголем и разгулявшимися отдыхающими. Хотя, прошу тебя, выходи на связь почаще.

— Разумеется! Наведаюсь еще в библиотеку, где, как сказала хозяйка, есть Интернет.

— Скажи на всякий случай название поселка: мне станет спокойней, если я буду знать, где ты находишься.

Я назвала. И мама медленно, со вкусом, раскатывая на языке, будто мягкую карамель, повторила:

— Санрок. Сан-рок…

И замолчала, будто о чем-то задумавшись.

— Мне кажется знакомым это название, — призналась она после паузы. — Только не могу вспомнить, где я его слышала.

Она попросила меня быть осторожной, и мы попрощались. Отложив телефон, я улыбнулась: после разговора с мамой на душе сделалось спокойно. Мне вспомнилось, что в детстве, когда я заболевала, самым лучшим средством от боли и жара становилось мамино присутствие. Вот еще минуту назад мне бывало очень плохо, щеки и лоб пылали, тело ломило от температуры, в горло будто понатыкали иголок, но стоило маме присесть рядом со мной на кровати, положить прохладную ладонь на лоб, наклониться ко мне с поцелуем, перебрать пальцами мои спутанные волосы, как и жар спадал, и боль проходила, и я засыпала счастливая, почти выздоровевшая. Вот и сейчас мне стало так же хорошо, как в детстве. Почему мне об этом вспомнилось? Наверное, потому, что я уже потеряла это чудесное ощущение — такой вот духовно-телесной связи с мамой. Просто повзрослела и вышла замуж. Я так стремилась к самостоятельности, что сама сделала все возможное, чтобы оборвать связующие нас нити. Формальные звонки, формальные визиты, торопливые разговоры, лишенные задушевности, — я будто ставила галочку в дневнике собственной жизни, отмечая выполненные планы: посещение родителей, звонок им. Все.

Сейчас, уже успокоившись после сложного развода, я будто вновь родилась — для другой жизни, другого пути, который еще не нащупала. И, возможно, поэтому, ощущая себя в какой-то мере новорожденной, вновь стала остро чувствовать связь с матерью.

А может быть, еще и потому, что предвидела опасность, грозящую мне. Сейчас мне подумалось, что я поступила опрометчиво, позволив втянуть себя в сомнительную авантюру. Вместо того чтобы просить защиты у родителей, я уехала от них еще дальше.

— Ну-ну, раскисла, — сказала я сама себе. — Тебе уже не три года и не тринадцать, а двадцать семь. Ты — взрослая женщина, справившаяся с разводом, отпустившая бывшего, когда-то очень любимого мужа, не впавшая по этому поводу в депрессию, не поставившая на себе крест, наоборот, возродившаяся. Я — молодец! Хоть и поступила сейчас очень глупо, отправившись неизвестно куда и зачем.

Я подумала, не позвонить ли мне Арине, но решила отложить звонок: вначале хотелось бы поесть и познакомиться с поселком. Однако, выглянув в окно, засомневалась в том, что прогулка сегодня состоится: небо затянули тучи, на улице было сумрачно, почти как поздним вечером, хотя часы не показывали еще и пяти. Поднявшийся ветер беспокоил мирно спящие до этого деревья, и они волновались, качали ветвями, шумели листвой в предчувствии грозы.

Я немного расстроилась, потому что выспалась, была полна сил, и мне хотелось осмотреть поселок и найти выход в Интернет, чтобы написать Петру. Но что делать… Впрочем, и дома есть чем заняться: приготовить ужин, поесть, разобрать вещи, принять душ. А потом можно и почитать.

Я направилась на кухню, но когда проходила гостиную, невольно замедлила шаг и прислушалась, опасаясь, что сейчас, как и во сне, услышу стон. Мне стало не по себе: слишком уж реальным показалось приснившееся. К месту или не к месту вспомнилось видение Савелия, и я поежилась. Почти на сто процентов я была уверена в том, что мне опять приснился этот проклятый нож: именно его рукоятка торчала из груди девушки.

Впечатлительная я, однако. Решившись, я вошла в кухню и, никого там не увидев, с облегчением перевела дыхание и рассмеялась: да уж, действительно, моя впечатлительность переходит границы допустимого. Неужели я всерьез полагала, что встречу там незнакомую девушку?

Готовить не хотелось, и я решила перекусить на скорую руку. В холодильнике оказались нарезки ветчины и сыра, в шкафу-«пенале» — банка растворимого кофе и упаковка сахара. Там же я обнаружила пакет «непрокисающего» молока и завернутый в бумагу свежий багет. Все, что мне нужно. Я налила в чашку молока, поставила в микроволновку подогреть, соорудила бутерброд. Затем всыпала в молоко ложку растворимого кофе и две — сахара.

Позавтракав, я выглянула в окно, увидела, что погода окончательно испортилась. Ветер поднялся такой, что деревья уже не просто раскачивались, они едва не пригибались к самой земле. По подоконнику стучали крупные и частые капли дождя. Мгновение — и с неба хлынул настоящий водопад. Как хорошо, что я не оказалась в это время на улице! Буду надеяться, что за ночь из дождевых туч выльются все водные запасы и распогодится. Сегодняшний вечер проведу с каким-нибудь увлекательным детективом, следя за расследованием чужих загадок и не ломая голову над собственными.

Когда я споласкивала чашку, слушая раскаты грома, свет вдруг мигнул и погас. Кухня погрузилась в идеальную темноту, не нарушаемую ни одним проблеском света. Я словно очутилась в закрытой картонной коробке.

— Этого еще не хватало!

Свечи, мне нужны свечи! Искать на ощупь бесполезно, так как я не знаю, есть ли они в доме. Единственный источник света, который у меня имелся, — мобильный телефон. Но за ним нужно было идти в спальню.

С непривычки натыкаясь на стены, я вышла в гостиную и остановилась, только сейчас поняв, что не знаю, куда идти. Как сориентироваться в кромешной тьме? Где находится моя спальня? Я помнила, что, прежде чем попала на кухню, пересекла гостиную по диагонали, значит, нужная комната должна находиться на противоположной стороне. Но я сама все запутала, в растерянности покрутившись на месте. Так что теперь я не знала не только где находится моя комната, но и где кухня.

— Угораздило же… — с досадой выругалась я, прислушиваясь к шуму ветра за окном. Громовые раскаты смолкли, лишь доносилось шуршание дождя по листьям. Как некстати закончилась гроза! Вспышка молнии, озарившая окрестности, мне бы сейчас очень помогла!

Делать нечего, я решила идти вперед. Но, сделав пару шагов, больно ударилась обо что-то ногой. Охнув, машинально потерла ушибленное место, а затем, пошарив перед собой рукой, поняла, что наткнулась на журнальный столик. Значит, дверь моей спальни совсем рядом — напротив него. Но не успела я обрадоваться, как сквозь шум ливня и ветра пробился другой звук, чужеродный в этой музыке непогоды, как нота из другой партитуры.

Плач. Детский плач. Откуда в доме, в котором, помимо меня, никого нет, плачущий ребенок? «Может, соседский?» — подумала я и тут же впомнила, что нахожусь не в многоквартирном доме. Ближайшие соседи живут через забор.

Плач, тихий, так, будто ребенок хныкал сквозь сон, оборвался, но на смену ему послышался другой голос — женский, он напевал колыбельную с незнакомым мне мотивом.

— Кажется, я схожу с ума, — прошептала я, присаживаясь на столик.