– Очень неприятно это слышать, – поморщился отец. – А со здоровьем у вас все в порядке?

– У меня все нормально, а у него… не знаю. Но не заводить же мне ребенка от прохожего молодца? – горько пошутила Надя. – Я хочу родить от мужа!

– Верно, доченька! Адюльтеры – это пошло и низко! А обман еще хуже. Ведь правда в конце концов выйдет наружу, и ребенок тебе этого не простит.

Тяжело вздохнув, Надя призналась отцу:

– Наверно, я с Олегом разведусь. С ним мне и Париж не в радость.

Немного помолчала и добавила:

– Не люб он мне. Ты помнишь: я тебе говорила про Костика – того волейболиста? Вот с кем у меня было счастье! Думала, что смогу позабыть. Но… ничего не выходит.

Степан Алексеевич еще крепче прижал к себе дочь, сочувственно сказал:

– Да уж, плохи дела! Но все же придется к чему-то прийти. Негоже лицемерить и разводить семейную грязь. Ты молода и еще сумеешь найти свое счастье.

– Папочка! Ты у меня самый лучший на свете! – нежно поцеловала его Надя и, бросив испытующий взгляд, мягко спросила:

– А с Верой Петровной за это время не виделся? Неужели ты все еще один… из-за нее?

– Да, дочка, – грустно признался Степан Алексеевич. – Она у меня все еще здесь, – коснулся рукой сердца, – и похожей на горизонте что-то не видно.

«Это надо же – какая сильная любовь! – мысленно восхитилась Надя. – Отец пронес ее через всю жизнь». Ей стало его очень жалко – все еще моложавого и красивого, захотелось помочь ему стать счастливым, и она, движимая женским чутьем, сказала:

– По-моему, папуля, у тебя теперь есть шансы. Последние годы отношения у нее с Иваном Кузьмичом были… не того…

– Давай лучше не будем об этом, – болезненно сморщившись, перебил ее отец. – Все не так просто… Вера… Вера Петровна – преданная душа. Она очень порядочный человек…

– Ты прав, папа. Она – чудесная женщина. Очень искренняя. И мне кажется, тоже к тебе неравнодушна. Тем более что… вас связывает… – Надя оборвала фразу на полуслове, никак не решаясь открыть отцу тайну.

– Что ты хочешь сказать? – насторожился он, вопрошающе глядя на дочь.

«Нет! Не могу я сейчас сказать ему правду, она его убьет, – испуганно подумала она и уклончиво ответила:

– Так, одну очень важную вещь. Но сейчас, думаю, этого делать не следует.

– Ладно, тогда не говори, а лучше объясни: почему невнимательна к матери? – упрекнул ее Степан Алексеевич. – Так ни разу и не пригласила в Париж. Ведь она, помнится, сыграла не последнюю роль в том, что ты туда попала.

– Потому и не пригласила! – вспыхнула Надя. – Это она меня толкнула на брак с Олегом. Из-за нее я порвала с Костиком и потеряла свое счастье! И еще потому… – сразу погаснув, добавила с горечью: – Что она… очень опустилась…

Степан Алексеевич нахмурился.

– Ты, как дочь, не должна была этого допускать, Наденька! Да чего уж сейчас говорить? Она что, по-прежнему пьет? Все одна?

– Да, папа. Ее из-за этого с заведующих сняли. И все горюет по тому… за которого замуж собиралась…

– Ты, доченька, будь к ней повнимательнее! Мать все же, – укоризненно покачал он красивой головой.

– Вот за что я особенно люблю тебя, папочка. За твою доброту! – обняв за шею, горячо поцеловала отца Надя.


Сроки беременности поджимали и по совету врачей Надежде пришлось срочно лечь в больницу, так и не повидавшись с сестрой (Света вот-вот должна была вернуться с гастролей). За хорошую плату в валюте ей предоставили отдельную палату с телефоном, холодильником и даже телевизором.

Света примчалась сразу, как приехала, в тот самый момент, когда все уже было кончено и Надя лежала не зная – радоваться ей или горевать.

– Ну вот, врачи говорят – твоему здоровью, слава Богу, ничего не угрожает, – со счастливой улыбкой поцеловала она сестру. – Я, конечно, рада, хотя и сейчас не одобряю, что ты на такое решилась..

– Только не морализируй, Светик! – попросила Надя. – Тысячи женщин это делают. Ничего особенного…

– Знаю, и все же это – против Божьих законов. Я с теми, кто считает аборт убийством собственного ребенка. Смотри, не пожалей об этом!

– А я уже жалею, сестричка, – грустно призналась Надя. – Но не потому, как расценивают это церковь и моралисты. Многие, как и я, делают это вынужденно. А потому… – она запнулась, и на глаза у нее навернулись слезы, – потому…

– Неужели осложнения, Наденька? – испугалась сестра.

– Да. Прошло у меня все далеко не гладко. Врачи говорят, что вряд ли смогу снова забеременеть. Нужно лечиться – тогда, может быть…

Света со слезами обняла сестру.

– Наденька, дорогая, не верю! Сердцем чувствую – ты сможешь! За что Богу тебя так наказывать? Ты достойна счастья! Не сдавайся, лечись!

– Я и не думаю сдаваться, буду лечиться, – бодрилась Надя. – И, потом, не в одних детях счастье. Ладно, лучше скажи, как дела у Веры Петровны и моего племянничка? Кстати. – Пытливо посмотрела на сестру. – Твоя мама не хочет встретиться с нашим отцом? Ведь он ее, Светочка, очень любит!

– Ты считаешь это уместным? С учетом их прошлых… – замялась Света, – отношений… Да и память о папе… то есть об Иване Кузьмиче… еще свежа.

– А по-моему, пора уже им выяснить эти свои… отношения. Ведь так и вся жизнь пройдет, а они, – Надя бросила на сестру просительный взгляд, – просто созданы друг для друга.

Света ей не ответила, и сестры помолчали, занятые своими мыслями, потом Надя сказала:

– Знаешь, о чем я думаю? Нельзя больше скрывать от нашего отца правду! Хочешь или нет, но я наконец открою ему, что ты – его дочь. Это будет только справедливо!

Света наклонилась и поцеловала сестру.

– Делай как знаешь, Наденька! Наверно, ты права…


И все же в тот свой приезд Надежда так и не решилась сказать отцу правду о Свете, хотя, как никогда, была близка к этому.

Степан Алексеевич отвез дочь из больницы домой на своей машине (знал лишь, что обследовалась там по женской части). Когда его «Жигули»-четверка остановилась у ее дома, Надя предложила:

– Может, зайдешь и хотя бы поздороваешься с мамой? Ну сколько можно враждовать? Давно пора вам установить спокойные, ровные отношения.

– А зачем? – спокойно возразил отец. – Это было бы неискренно, а я ненавижу фальшь! Мы – чужие люди и не забыли прошлых обид. Если бы не ты, она бы для меня больше не существовала. Так для кого нам ломать комедию? Думаю, и тебе это не нужно.

Он помолчал и, тепло улыбнувшись, добавил:

– Вот когда подаришь мне внука, и мы с ней станем дедушкой и бабушкой вот тогда еще подумаю…

Его слова разбередили у нее еще свежую рану, и Надя, испытывая душевную муку, подумала: «Ну что ж, придется открыть ему правду, как это ни тяжело! Он должен знать, что от меня внуков не дождется. И что горевать не стоит: у него уже есть один – Петенька. Пора ему знать, что Света – его дочь!» И собравшись с духом, сказала:

– Оставь эту надежду, папа. Своих детей у меня не будет – врачи говорят что-то неладно с гинекологией, но не волнуйся, – глубоко вздохнула, – без внука ты не останешься! Давно хотела тебе сказать… да все не решалась… – сбивчиво начала она, опасаясь его бурной реакции, – о том, что…

– Погоди, дочка! Если задумала взять приемного ребенка – спешить не надо, – не вытерпев, перебил ее Степан Алексеевич. – Сложная гинекология – это не безнадежно. Будешь лечиться! И Олегу не мешает показаться врачам… Хоть, как я понял, ваш брак на ладан дышит, но свой ребенок его может еще спасти. Ты, дочка, должна постараться!

Отец высказал это так горячо, с таким волнением, что Надежду покинула решимость продолжать тяжелый разговор, нанеся новый удар сообщением, что Света его дочь. «Вряд ли папа выдержит это. Не случилось бы чего с сердцем, – испуганно подумала она. – Ведь он уже не молод…» И упав духом, пообещала:

– Ладно, постараюсь, папа. Вообще-то врачи сказали – мне надо лечиться.

– Ну вот – это другой разговор, – успокоился он. – Все у тебя будет в порядке! Ты – девушка крепкая, родишь еще богатыря!

Так и на этот раз Степан Алексеевич не узнал, что является отцом Светы и у него уже растет внук.

«Уехать из Москвы, и куда-нибудь подальше!» – твердо решил Михаил уже через две недели после того, как обосновался дома. Он любил свой город, был коренным москвичом и на чужбине много лет мечтал вновь пройтись по старым арбатским улочкам, подышать московским воздухом, окунуться в деловую столичную суету…

Но сейчас, переживая глубокую личную драму, со всей очевидностью понял, что не сможет вырвать из сердца свою любовь, забыть Светлану, если хотя бы на время не покинет Москву. Рядом, так близко от нее, он будет постоянно вновь все переживать, и это не даст ему нормально жить и работать.

Завербоваться, что ли, и рвануть на Север, – приходили в голову шальные мысли. Уйти в тайгу на пару лет с геологами… Хоть он и не специалист, возьмут, наверно. Взрывать, например, охотиться… Такие ребята, как он, всюду нужны! – Так агитировал он сам себя.

В то же время его трезвый ум призывал не поддаваться отчаянию, не впадать в панику. Нет, не дело это, надо найти занятие посолиднев, твердо решил он наконец. Нельзя допустить, чтобы прошедшие годы пропали даром. Нужно использовать свой опыт и подготовку.

Михаил стал изучать рынок труда и вскоре убедился, что работа по специальности, юристом, для него не имеет перспективы. Этому выводу в немалой степени способствовали встречи с компетентными органами, проводившими его проверку после возвращения. Ни работа в следственных органах, ни скучная нива юрисконсульта или нотариуса его не соблазняли.

Поскольку с юных лет он был настроен на борьбу с преступностью, больше влекла работа в службе «секьюрити» солидной фирмы или детективном агентстве. Да и спрос на нее увеличивался по мере становления крупных фирм и банков. Михаил чувствовал себя, как никто, подготовленным к этому опасному, но интересному и высокооплачиваемому роду деятельности, – вот это ему подходит на период акклиматизации. Надо сначала восстановить доверие к себе, завоевать авторитет, а потом уж думать о следственной работе, говорил он себе, настраиваясь на новое. Опыт контрразведки и неизбежных контактов с преступным миром ему пригодится.

В результате поисков он остановил свое внимание на солидном детективном агентстве в Екатеринбурге и начал с ним успешные переговоры. Но однажды, вернувшись домой, вынул из почтового ящика открытку от Владимира Георгиевича Ланского. Тот писал: «Дорогой Мища! Шлю пламенный привет и поздравляю с прибытием на родную землю. Как узнал? А я их все время штурмовал, не забывал тебя. Буду в Москве в двадцатых числах по делам своего фонда. Остановлюсь, как всегда, в „России“, номер 427. Телефон твой есть, но и ты меня карауль. Рад небось? До встречи!»

И Михаил решил немного притормозить с Екатеринбургом, с нетерпением считая оставшиеся дни и заранее радуясь предстоящей встрече. Посмотрит сначала, чем порадует Западносибирск, – он подальше от Москвы, и это хорошо!

Сразу после двадцатого он стал названивать в администрацию гостиницы, но Ланской не появился. После двадцать пятого Михаил решил возобновить прерванные переговоры, когда, возвратившись домой и открывая входную дверь, услышал вызов междугородней: звонил Ланской.

– Прости, Миша, дела задержали, – бодрым голосом сообщил он после приветствий. – Они у нас ох какие непростые! Но разговор не телефонный. Завтра вылетаю. Так что приглашаю послезавтра, к восемнадцати ноль-ноль. Посидим в номере или в ресторане, обо всем потолкуем. Покеда!

«Ну что ж, даешь Западносибирск! – с радостной надеждой подумал Миша, интуитивно почувствовав, что нужен Ланскому и его ждет интересная полоса жизни.

С утра Михаил решил написать Виктору Сальникову. Он уже успел выяснить, в какой колонии строгого режима тот находится, и познакомиться с его делом. Сало на войне успел отличиться, дважды ранен, потерял ногу. Он заслуживал снисхождения, тем более что спровоцирован на преступление мерзавцем, бывшим рецидивистом. Но следствие установило, что он находился в состоянии наркотического опьянения, и это послужило отягчающим обстоятельством.

Все же, изучив судебные документы, Миша пришел к выводу, что, будь он на месте адвоката, сумел бы вызволить друга, намного смягчить наказание. Ведь убийство неумышленное и погиб подельник Витька по своей вине и случайно. Михаил решил добиваться пересмотра дела: не место Витьку среди уголовников!

«ДорогойВитек, дружище! – написал он ему. – Вот я и вернулся! Не верится? А я и сам себе не верю, думаю, что это мне только снится! Держись! Я ведь сумел продержаться, и ты сможешь! Моджахеды – разбойники почище твоих урок, ты и сам знаешь.

С делом твоим я ознакомился и не согласен с решением суда. Я же юрист, – надеюсь, не забыл? Так что хочу обжаловать. Мне пока лучше не пиши, потому что я решил из Москвы на время уехать, – куда еще не знаю. Наверно, в Западносибирск. Почему уезжаю, думаю, ты догадываешься. Тяжело мне здесь. Надо время, чтобы пережить и успокоиться. Как только у меня будет постоянный адрес, я тебе сообщу. Но все же, если что понадобится, можешь и написать – до востребования или по московскому адресу. Будь здоров и помни, что ты не один! Михаил».