Знаете, как я погано сейчас себя чувствую? Мне стыдно перевести взгляд на Егора, но все же я это делаю. Несмело взмахиваю ресницами и тотчас замерзаю, наткнувшись на ледяную стену. Он молчит, а в его глазах бурлит целое море из обиды и унижения. Я растоптала в нем все: робкие чувства ко мне, гордость и мужское достоинство. Опустила его до уровня продажного жиголо. Черт! Я стискиваю влажными пальчиками ремешок сумки и раскрываю губы, чтобы вымолвить слова прощания. Уйти — вот что сейчас будет правильным.

— Лиза, так это он отец твоего ребенка? — тоном ученого, совершившего открытие мирового масштаба, произносит Матвей.

Боже, ну кто его просил вмешиваться? Со вздохом растираю виски дрожащими ладонями, боясь представить реакцию Мистера Ж.

— Какого еще ребенка, Эльза? То есть… Лиза? — брезгливо поморщившись, произносит Егор. — Ты же уверила меня, что бесплодна? Или это тоже было ложью? Как и все остальное…

— Я не лгала, Егор. — Трясу головой, как припадочная. — У меня больше десяти лет не получалось забеременеть…

— И это точно мой ребенок?

Его жестокие слова, как тонкое лезвие, режут меня по живому. Обида, боль, презрение, ненависть — чувства Мистера Жиголо такие... пульсирующие и разрушительные, что я их физически ощущаю. Покачиваюсь от подступившей тошноты и беспомощно вцепляюсь влажными пальцами в спинку кресла. В глазах темнеет, и образ мужчины, буравящего меня ледяным взглядом, распадается на черные мушки.

— Скорую! Срочно вызовите скорую! — слышу словно сквозь плотную вату.

И перед тем как подчиниться объятиям бессознательности, я вижу лицо Егора, склоненное надо мной. Чувствую его крепкие руки, легонько сжимающие мои плечи, слышу взволнованный шепот:

— Лиза… Держись.

Глава 22

Егор

Давно я не чувствовал себя так хреново. Все время казалось, что из-за угла вот-вот выскочит сумасшедший и выкрикнет: «Вас снимает скрытая камера!» Тогда этому бреду нашлось хоть какое-то объяснение!

Я, Эльза, Матвей — как вообще это возможно? Шутка? Чей-то тщательно спланированный жестокий розыгрыш?

Честное слово, я искал ответ в ее глазах, но видел только презрение, слышал ужасающие в своей нелепости слова «жиголо, подстава, попросил поухаживать». Еще и Лиля подливала масла в огонь улыбками и недвусмысленными взглядами — надо же, ее начальник — вполне себе обеспеченный человек, заделался жиголо. Вот потеха! Будет что обсудить с Васильковым.

А потом Лиза упала… Не справилась с эмоциями, вызванными моим вопросом. Справедливым вопросом — учитывая всю ту ложь, на которой строились наши отношения. 

— Егор... — шепчет она, цепляясь за мои плечи. Чувствую исходящий от неё жар, ловлю прерывистое дыхание и даже сквозь платье слышу биение сердца. А потом снова заглядываю в глаза. И все, что было до этого — строптивость и презрение — тонет в беспомощности и страхе.

— Лиза... Держись.

Я сейчас нужен ей — не Матвей, на которого она даже не смотрит, а я — бессовестный жиголо, заделавший ребёнка.

— Егор, я...

— Потом, ладно? — неуклюже шепчу я. Не знаю, что в таких ситуациях положено делать, а уж что говорить — тем более. Сейчас не время для разговоров.

Матвей монотонно вышагивает по залу, кому-то звонит, искоса наблюдая за нашим с Лизой странным уединением. Она быстро приходит в себя и упрямо пытается высвободиться из моих крепких объятий.

В последний момент Матвей оттесняет меня от Лизы, наградив уничтожающим взглядом. С видом доброго самаритянина он суетится возле бывшей жены и медицинского персонала скорой помощи. Хочет вернуть Лизу — вспоминаю я. Карета скорой уезжает, оставляя меня наедине с Лилей и собственными сумбурными мыслями.

— Ее повезли в окружную, отделение патологии беременных. — Успокаивающе произносит Лиля. — Я спросила у водителя. Поезжайте следом, Егор Вадимович.

— Спасибо. — Киваю болванчиком, испытывая вину за то, что хотел поскорее выпроводить помощницу. — Ты…молодец.

— Поздравляю, Егор Вадимович. Она… красивая и такая воинственная, а вы…

— Лиль, пожалуйста, не говори ни о чем Василькову и другим сотрудникам.

— Заметано. — Улыбается она. — Вам помочь выбрать для Елизаветы фрукты? Цветы не советую покупать, резкий запах спровоцирует тошноту. — Деловито добавляет она.

— Н-нет. До завтра, Лиля. Я справлюсь.

*** 

Лиза лежит в отдельной палате (очевидно, стараниями Виноградова). Дух захватывает от вида ее длинных волнистых прядей, разметавшихся по подушке, блестящих, похожих на спелые вишни, глаз, хрупких запястий... Когда-то ее тонкие пальчики трогали меня, зарывались в волосы на затылке, царапали, сжимали, гладили, а я... задыхался от счастья, принимая ее ласку за чистую монету.

— Привет. Как ты? — протягиваю ей пакет с фруктами.

— Лучше, спасибо. — Лиза стыдливо отводит взгляд. Ее неловкость словно выкачивает из палаты весь воздух — становится трудно дышать.

— Что говорят врачи?

— Угроза прерывания беременности, повышенный тонус матки. Но… все должно наладиться.

— Лиза, я готов нести ответственность за тебя… и ребенка. Ты уверена, что он мой?

— Егор, считай, что он не твой. Мне от тебя ничего не нужно. Я не сказала бы никогда…

В ее глазах клокочет обида — такая смертельная и неистовая, что хочется уменьшиться до размеров точки. Если бы Лиза могла, обратила ее в махровый кулак и заехала мне между глаз.

— Прости… Ты была не слишком честна.

— Как и ты. — Отрезает она. — Я знаю, что ты женат, Егор. Поэтому считаю разговор бессмысленным. Мне не нужен ты и твоя помощь.

— Лиза, я пытался объяснить, но ты не стала слушать. — Взмаливаюсь я. — Прошу тебя, давай попробуем поговорить мирно — без претензий и обид. Пожалуйста…

Я накрываю ее ладонь своей — теплой и дрожащей. Смотрю на Лизу с нескрываемой мольбой, так, словно от этого разговора зависит вся наша жизнь.

— Егор, прости меня… — выдавливает она хрипло, освобождая ладонь от моего захвата. — Я виновата, что назвалась другим именем. Все это казалось таким несерьезным… — Лиза грустно улыбается и легкомысленно взмахивает рукой.

— Понимаю. Я тоже не планировал заводить серьезные отношения.

— Еще бы! — с издевкой бросает она.

— Лиза, прошу… давай попробуем договориться? Я не предлагаю тебе руку и сердце, поэтому…

— Егор, даже если ты умолял меня выйти за тебя, я бы отказалась!

Ее щеки лихорадочно вспыхивают, а в глазах появляется нездоровая, уже знакомая мне обида.

— А что, рожей не вышел? — поспешно выпаливаю я, чувствуя себя полным идиотом.

— Я не верю тебе, Егор. Эльза, Илона, Лиля… Сколько нас у тебя? Вы все… вы… одинаковые. Бедная твоя жена. — Облизав пересохшие губы, шелестит Лиза.

Между нами высокая стена из непонимания, недоверия и лжи. А я… не хочу оправдываться. Я поверил в то, что у нас может что-то получиться. И, видит бог, был с ней честен, когда безудержно целовал, ласкал и шептал нежности…Когда звонил из больницы, как дурак, сидя возле постели жены, чтобы признаться…

Нужны ли Лизе оправдания, если для неё наши отношения — несерьезная интрижка? Модные таблоиды призывают: «Поверь сердцу, отключи мозги и доверься чувствам!» Но только не в нашем с Лизой случае. В нас их слишком много — странных, неправильных, разрушительных чувств. Она так переполнена ими, что просто не слышит...

— Кем бы я ни был, я отец твоего ребёнка. И я буду приходить к тебе и... с ним видеться ты мне не запретишь. — Звучит ультимативно.

— Пять минут назад ты сомневался в своём отцовстве. — Фыркает она.

— Значит, я докажу его! Сейчас с этим нет проблем. — Рычу, столкнувшись с ее оторопевшим взглядом.

— Уходи, Егор. Пожалуйста.

Лиза на грани. Я ощущаю это по ее тяжелому, участившемуся дыханию, бескровным губам и побледневшим щекам, пальцам, нервно собирающим простынь в кулак. Черт, я не думал, что договориться будет так сложно! Отбросить эмоции — так сложно!

Собрав волю в кулак, я поднимаюсь с места и изрекаю твёрдо:

— Лиза, я приду завтра. И я найду нужные слова, такие, чтобы ты услышала...

— Хорошо, Егор. До завтра. — Немного смягчившись, отвечает она.

Глава 23

Лиза

Быть собой — непозволительная роскошь. Многие не знают, какие они на самом деле. Всю жизнь притворяются и пытаются втиснуться в чужую одежду. А потом маски намертво прирастают к лицу, свои мысли сплетаются с чужими, а эмоции вовсе душатся собственными руками… Прямо сейчас мне хочется себя простить. За то, что угождала и пыталась оправдать чьи-то ожидания, подстраивалась, хотела понравиться, была милой и вежливой, когда на душе скребли кошки. За трусость, не позволяющую мне с гордостью носить маску Лизы Виноградовой — себя. Вы не представляете, как мне стыдно за роль Эльзы — обворожительной и уверенной в себе женщины, которой я прикидывалась…

«Конечно, я не предлагаю тебе руку и сердце…» — пульсируют в памяти слова Егора. Я не ждала признаний в любви, огромных букетов белых роз и предложения пожениться. Вот Эльзу все это не удивило бы, а меня… Мне остается свернуться калачиком на больничной койке и рыдать в голос над своей глупой судьбой. 

«Этот ребенок точно мой?» 

«Я докажу свое отцовство!» 

Сама во всем виновата, скажете вы. Да, вчера я, возможно, перегнула палку. Надо было успокоиться и попытаться поговорить с Егором. «Договориться» — как он сказал. Отбросить мысль, что у моего ребенка такой любвеобильный отец. Одна Лиля чего стоит! Пятый размер груди, крутые бедра, бесконечной длины ноги. Знаете, когда Егор сидел в моей палате, я на мгновение представила, что мой сын или дочь будут приходить в гости к папаше и видеть всех этих… девиц. И от мысли сердце сжалось в болезненный комок. За что мне такие мужчины? Матвей, Егор… Видит бог, я и говорить ему не хотела в надежде оградить ребенка от всей этой грязи… И помощь его не нужна мне. И он не нужен… 

— Мам…

Голос сына пробуждает меня от задумчивости. Черт, я даже от улик не избавилась! На подушке валяются смятые бумажные платочки, а мое лицо… Его можно сравнить с объектом нападения пчел…

— Привет, Данечка. — Нарочито приветливо произношу я. По виду сына понимаю, что спрашивать про успехи в институте бессмысленно.

— Мам, ты из-за этого мужчины плачешь?

— К-какого мужчины?

— Он, видимо, к тебе пришел. Стоит там, караулит возле входа. Войти, что ли, боится. — Данька подозрительно прищуривает глаза и надевает на лицо маску мстительности.

— Не знаю, Дань. Мне все равно.

— Мамуль. — Смягчается сын. Больничная койка обиженно скрипит под тяжестью его тела. — Я рад, что у меня будет брательник. Ну… или сестренка. Мы справимся, мамуль. А этот… Пусть катится к черту.

— Не надо так, Дань. И… Егор не отказывается, это все я… Не верю я ему.

— На вид мужик серьезный.

— Много ты понимаешь. — Хмурюсь и ерошу Данькину челку.

— Проводишь меня, мам? У меня репетиция через полчаса. Аренда зала, все дела. — Важничает Данька. Он играет на барабанах в музыкальной группе.

— Пошли, сынок.

— Мама, умойся и причешись. Ты красавица у меня, что бы там ни думали всякие… жлобы.

— Ох, Данька!

Данька прав — таинственный незнакомец, ошивающийся возле входа в больницу — Егор. Сейчас он сидит на лавочке в тени большого старого дуба, склонив голову над экраном айфона. Я хватаю сына под руку и, сделав вид, что не замечаю мужчины, прохожу мимо. Болтаю, смеюсь, демонстрируя безграничное счастье. Зачем мне вообще потребовалось ему что-то доказывать? Судя по Данькиным округлившимся глазам, актриса из меня никудышная. Будоражащий голос Мистера Жиголо вплетается в звуки автомобильных клаксонов и чужих шагов.

— Лиза!

— Егор? Я не заметила тебя. — Улыбаюсь фальшиво. — Знакомься, это мой сын Данил. Даня, а это Егор… э-э-э…

— Вадимович. — Егор протягивает руку Даньке.

Поджав губы, сынуля отвечает на рукопожатие и торопливо прощается — «репетиция, мам», оставляя меня наедине с Егором.

Вот и встретились… Кажется, я уменьшаюсь в размерах под буравящим взглядом Мистера Жиголо — он смотрит на меня как-то странно… Внимательно, оценивающе, так, словно мы не виделись целую вечность.

— Хорошо выглядишь, Лиза. — Сухо произносит он.

Да уж, халат и резиновые тапочки меня, безусловно, красят. Как и румянец, расцветший на щеках, как спелая клюква. Я все же решаюсь воздержаться от усмешки и пробубнив благодарность за комплимент, предлагаю прогуляться по тротуарам больничного сквера: