Елена Левашова - Расправить крылья

— Мне нужно обдумать. — Извиняющимся тоном выдавливаю я.

— А что тут думать? Ни у кого жалоб на Чистякова нет, подставные фирмы молчат в тряпочку, да и у прикупленных сотрудников тендерного комитета жалоб к фирме Чистякова нет. — Следак закрывает лицо руками и нервно давит пальцами на виски. — Вы должны написать жалобу, Егор Вадимович. Без нее ФАС пальцем не пошевелит.

— Я подумаю, ээээ…

— Алексей Николаевич меня зовут. Возьмите визитку. 

С трудом воспринимая окружающую действительность, я выхожу на улицу, окунаясь в объятия сладковатого летнего зноя. Прощаюсь с Матвеем, не посвящая в мои проблемы. Мне нужен другой советчик — не такой дезориентированный в пространстве. Запускаю двигатель и блаженно откидываюсь на подголовник кресла, наслаждаясь холодными струями воздуха из кондиционера. Может, Васильков подскажет, как быть?

Подношу айфон к лицу, чтобы позвонить Васе, но он опережает меня:

— Егор, с тобой хочет встретиться начальник тендерного комитета.

Лиза 

Моя душа, как пугливый зайчонок, преследуемый охотниками, мечется из стороны в сторону, меняет траекторию, а потом, падая от усталости и задыхаясь, возвращается в норку. Честное слово, мне хочется зажмуриться, а потом открыть глаза — и все по-прежнему. Я Лиза — модельер и просто женщина. Мать сына Даньки, живущая обычной скучной жизнью.

— Лизка, да не бойся ты так. Подумаешь, звонили из прокуратуры. — Губы Снежаны слегка подрагивают, голос же остается спокойным. Ее тонкие пальчики нежно оглаживают блестящие и гладкие, как речной камень, бусины. И смотрит она на меня, как на душевнобольную — снисходительно-сострадательно.

— Следователь прокуратуры, другой следователь из следственного комитета. И каждый спрашивает про Илону. Когда я ее в последний раз видела, не угрожала ли она мне? Какие отношения у меня с Матвеем… Б-р-р-р… — возмущенно пожимаю плечами и ежусь, будто от холода. — Меня вызывают на допрос, Снеж!

Пуховое перышко утренней прохлады боязливо трогает разгоряченные щеки. Ветер колышет листву и гонит по небу барашки облаков. Сегодня, похоже, пойдет дождь — впервые за последние десять дней.

— Лизунь, ну чего ты замолчала? — Снежка сжимает мою кисть. — Скажи, что ты беременна и лежишь на сохранении. Тебе, вообще-то, вредно волноваться. Как они еще про Мистера Жиголо не прознали? Интересно, Маргоша уже знает о существовании тебя… и ребенка?

— Нет, слава богу. — Отвожу взгляд на резвящихся в кустах щенят дворовой собаки. — Егор решил повременить с этим… Им еще в Гамбург ехать.

— Все образуется, Лизок. Когда тебя выписывают?

— В пятницу. — Вздыхаю я.

— Сообщишь своему «ого-го» какому плодовитому папаше? Пускай встречает тебя с цветами и конвертом с наличкой на ребенка.

Я успокаиваюсь, не в силах больше противиться ласке летнего утреннего ветра и ободряющим словам подруги. Снежка провожает меня в палату, со смехом рассказывая, как санитар Андрюша ходил на свидание.

— Представляешь, он девчонке рассказывал, как выглядят на вскрытии легкие курильщика и здорового человека. На свидании!

— О, я знаю, ты мне тоже это говорила. И про разницу клеток крови под микроскопом.

— Да? Ужас, Виноградова. Со мной, выходит, поговорить не о чем?

Мне хочется успокоить Снежку, унять поселившееся в больших зеленых глазах недоумение, но в кармане некстати оживает телефон. Надо же, какой мужчина вспомнил о Лизавете! Снежка забывает обо всем на свете и топает за мной в палату, чтобы подслушать разговор. Важно плюхается на кровать и раскидывает руки, походя на морскую звезду сорок восьмого размера.

— Доминик? Привет. Что-то случилось?

— Элиса, рад слушать. — На ломаном русском отвечает мужчина. Очевидно, волны его хрипловатого тембра проникают через динамик и попадают прямиком в уши Снежке — она вскакивает и нарочито прижимается ко мне, в надежде услышать больше.

— Элли, я приглашать тебя на выставку. Шарм, вкус, как это сказать, тренд… Модные дома Парижа, Лондона и Рима, самая свежая линейка коллекций. Элиса, тебе бронировать место?

Может и, вправду, уехать от всей этой дребедени? Подальше от Виноградова, Илоночки и Марго? От вопросов дотошных следователей и осуждающих взглядов мамули? От Егора, чью близость совершенно невозможно переносить...

— Лиза, что? — спохватывается Снежка и цепко сдавливает мое плечо.

— Бронируй, Доминик. — Отвечаю твердо, игнорируя похожие на танцы орангутанга предупреждения Снежанки.

***

— Пиши, Виноградова, — Снежка расхаживает по палате под строгим наблюдением Клавдии Викторовны. От растерянного, по-отечески внимательного взгляда мамули хочется расплакаться. Она сидит на краешке больничного стула и теребит ремешок сумки, не забывая при этом осуждающе вздыхать. — Егор, мне нужны деньги. И… номер карты.

— Что ты выдумываешь, Снежка? И как я объясню, на что они мне понадобились? Я так не могу…

— Лизочка, да что же это такое? Какая Франция, и выставка… — мама всплескивает руками. — Я, конечно, сначала была ошарашена новостью о ребенке, а сейчас свыклась с мыслью стать бабушкой. А Лиза, — мамуля переводит ищущий понимания взгляд на Снежку. — Хочет навредить себе полетами и нагрузками… Тщательно завитая кудряшка предательски вырывается из ее прически и нервно подрагивает — в такт словам.

— Мам, я поговорила с врачом. У меня все нормально, слышишь? — кладу ладони на мамулины плечи и легонько их сжимаю. — Тем более что выставка через три недели. Это ого-го какой срок!

— Вот и предупреди своего «ого-го» Мистера Жи… то есть Егора, что у тебя, кроме страдашек по нему, есть другие дела! Работа, в конце концов!

— Пока, любимые, вам пора.

Вот честное слово, голова раскалывается от воплей Снежки и причитаний мамы. Я твердо решила ехать. В одном Снежана права — у меня, кроме Егора, есть работа. Увлечения, планы, сын… Другая жизнь, в которой ему нет места. Хотя нет… во всей моей жизни ему нет места. А мне — в его. Так уж вышло, что я не из тех женщин, которые идут на все, чтобы заполучить мужика любой ценой. Чьи-то страдания — слишком высокая цена моему счастью. А я не хочу потом отдавать судьбе долг, страдая самой или видя, как мучаются мои близкие.

Выпроваживаю Клавдию Викторовну, рассеянно отвечая на ее вопросы, пока мы идем к остановке. Снежка обиженно фыркает и убегает в отделение патанатомии, к своим любимым, как она выражается «жмурикам».

Наконец, я остаюсь одна, пытаясь оттолкнуть от себя звуки приносящей мимо суеты: шелест автобусных шин, гудки трамвая, звук триммера. Они сплетаются в ровный, похожий на вычурное кружево, гул — я свыкаюсь с ним и перестаю замечать.

Сажусь на лавочку сквера. Кручу в руках телефон, тупо пялясь в экран и раздумывая, как поступить. 

«Егор, мне нужны деньги…  Егор, ты предлагал свою помощь. Сейчас как раз тот случай, когда она мне нужна…  Егор, мне нужно купить ребенку коляску…» 

Нет, это полный бред. Я не буду просить у него деньги. Предложит — не откажусь, а просить самой… Моих собственных скромных запасов хватит только на билеты. Жить в Париже, покупать образцы тканей, коллекционные платья и костюмы я не смогу. И все, между прочим, из-за отпуска в Сочи. (Будь он неладен! Каюсь, я уже так не думаю). Может, попросить у Матвея? Не-ет, после вероломного предательства Илоны он не готов жертвовать деньги.

Что делать, придется отказываться от поездки. Мои мысли мечутся в голове, изображая странный, некрасивый танец — мучительный для танцора и окружающей его публики. Мне бы отпустить их, выгнать и наполниться спокойствием, как и подобает беременной женщине.

— Доминик, — виновато протягиваю в динамик. — Боюсь, я не смогу прилететь в Париж.

— Элли, что случится? Я забронировать тебе секцию. — Расстроенно отвечает Доминик. — Ты разве не представишь модели на суд европейских модников?

Чего-чего? На суд модников? Мои модели? Я была убеждена, что это я еду, чтобы перенимать их опыт? Стоп, мне нужно повторить — беременность совершенно точно делает меня рассеянной и глуповатой.

— Мои модели? Я не ослышалась, Доминик? Считаешь, Grape fasion готов к показам такого уровня?

— Элиса, не скромний… скромность… Черт!

— Не скромничать, Доминик? — улыбаюсь я.

— Да я в восторге от твоей летней коллекции! Женственность, вкус, высший класс, шик…

Воображение рисует Доминика, сидящего за маленьким круглым столиком уличного парижского кафе. Витиеватый дымок из кофейной чашки подхватывается порывами летнего ветра и смешивается с уличными запахами. На круглом блестящем блюдце тяжело вздыхает пухлый свежеиспеченный круассан, а из динамиков льется Non, je ne regrette rien Edite Piaf или что-то из популярных песен Joe Dassin.

— Ты где сейчас, Доминик?

— Элли, я неспешно прохаживаюсь по набережной Сены и уговаривать тебя приехать. Нужно десять моделей осенней коллекции. Заключить договор на поставку за рубеж — заработать кучу, как русские говорить, бабки. Успеешь за три недели отшить?

— Доминик, у меня нет денег на жизнь в Париже. — Бормочу я, потирая в раздумьях лоб.

— Считай меня своим первым заказчиком, Элли. Деньги за поставку осенней коллекции оплатить вечером. Высылай реквизиты.

Со стороны я напоминаю выброшенную на берег счастливую рыбу. Я даже ответить ничего не могу — хватаю воздух ртом и раскачиваюсь взад-вперед, походя не на беременную, а на пациентку психоневрологического отделения.

— Ты… ты же не видел ее? Я не рисовала даже…

Вот так, свяжись со всякими там красавчиками, и забудешь обо всем!

— Элли, я уверен в тебе. Мне нравится все, что ты создавать. Красиво, по-русски практично и женственно. Ты делать для женщин, Элли, а не для моделей с подиума. Реальных, простых женщин. Дома моды забыли, для кого они шить! — возмущается Доминик. — Ждать реквизиты и чертежи вечером. Все, мой френд, мне пора на встречу с Жаком.

Отбиваю вызов и, наконец, выдыхаю. Как же легко дышится! Я будто закрываю веер из сомнений и мрачных мыслей и прячу его в сумочку — до следующего раза…

Егор 

Похоже, с начальником тендерного комитета Лунева у нас разное понятие о срочности. Разоблачение Чистякова вызвало существенный для его репутации общественный резонанс. Ему потребовалась «помощь зала» перед разговором со мной — вот и вся причина отсрочки.

Несмотря на нервные метания Василькова, я чувствовал себя спокойно — просто не привык ни за кем бегать. Мне с лихвой хватало жизненных испытаний, чтобы добавлять новые: допросы следователей, ожидание вызова в Гамбург, неопределенные отношения с Лизой… Я бы очень хотел, чтобы этой встречи вообще не было… Но… Лунев позвонил сам. Сухо назначил время и место встречи и, не дождавшись моего согласия, сбросил вызов.

Как Лилечка ни пыталась сыграть на струнах моей души и пробудить страх перед возможным киллером «Зря вы не боитесь, Егор Вадимович! Вы перепутали карты таким людям, просто так они это не оставят!», я поехал в тендерный комитет на собственной машине и без охраны.

— Присаживайтесь, Егор Вадимович. — Приветствие Ильи Олеговича звучит неожиданно тепло.

— Здравствуйте. — Я, напротив, отвечаю напряженно.

— Фирму Чистякова исключили из списка кандидатов, как и подставные фирмы-участники. — Деловито складывая пальцы в замок, произносит Лунев. Его голубые блекловатые глаза источают сомнение, а в голосе сквозит неискренность.

Черт, не верю! Его ободряющему взгляду и елею в голосе. Скорее всего, Чистяков хорошо заплатил за неудобства или выставил на торги другие подставные фирмы.

— Илья Олегович, давайте начистоту, — устало вздыхаю и перевожу взгляд на подвижную картинку в окне — качающиеся на ветру деревья и плывущие бело-розовые облака, слегка подсвеченные закатными лучами. — Говорите, что вам нужно?

— Егор Вадимович, давайте сохраним инцидент с Чистяковым в тайне? Зачем связываться с ФАСом, если мы разобрались с нарушителями своими силами? Если хотите знать, я склоняюсь к тому, чтобы отдать победу вам.

Лунев смотрит на меня, как на идиота — глуповато улыбается и хлопает глазами. Послать бы его сейчас далеко и надолго! Но… У него на счету мои деньги — депозит для обеспечения заявки.

— Илья Олегович, раз уж я вывел преступника на чистую воду, позвольте довести это дело до конца. — Возражаю, непринужденно поигрывая пальцами по столу. — Чистяков опытный мошенник с многолетним стажем. Вы уверены, что он не проворачивает подобные схемы где-то еще?

Господи, ну что я говорю? Детский сад, честное слово! Конечно, Лунев обо всем знает, он благополучно получает откаты от Чистякова и подобных ему. Куда я полез со своими экологически чистыми удобрениями? Ведь это не нужно никому! Все, о чем они заботятся — состричь побольше бабла и усидеть на насиженном месте. Лилечка была права — они не оставят в покое меня и моих близких. Страшная мысль пробуждает в душе волну омерзительного, липкого, как паутина, страха — я боюсь за бывшую жену, дочь и… Лизу. Возможно, в том, что о ней пока никто не знает, есть смысл?