— Лиза, проводишь меня? — прерывая поток Снежкиных рассказов о находках патологоанатома, произносит Егор.

— Да. — Набрасываю на плечи шерстяной кардиган и снимаю домашние тапочки.

— До свидания, Снежана. Я рад, что у Лизы такая чудесная, заботливая подруга.

Снежка краснеет и улыбается, по достоинству оценив воспитание Егора. — Пока, Данил. Звони и приезжай в гости.

Запах мокрой пыли ударяет в нос, когда я распахиваю входную дверь и ступаю в темноту подъезда. Зябко кутаюсь в полы кардигана и бесшумно спускаюсь по ступенькам вниз.

— Лиз, постой. На улице дождь. — Рука Егора касается моего плеча. — Постой…

— Расскажи, что случилось с Инной? — вглядываюсь в его скрытое полумраком лицо.

— Лиза, я… — Егор притягивает меня к себе и тянется к губам. — Я мечтал это сделать весь вечер.

Его губы, мягкие и теплые, накрывают мои — дрожащие от его близости, руки гладят плечи, спину, перебирают тяжелые пряди. Мы, как бедные студенты или школьники, прячемся по углам и бессовестно целуемся. Детский сад, честное слово!

— Пригласи меня к себе. — Шепчет он, на секунду оторвавшись от меня. — Черт, я забыл про Даньку.

— Дело не в нем, Егор. — Задыхаюсь я. — Сейчас столько всего… Я… Твоя сестра и Марго, и мама… Они…

— Лизка… Лизонька…

Господи, у меня земля из-под ног уплывает, когда его губы касаются моей шеи, ласкают скулы, веки, губы. Невыносимо… Одновременно сладко, больно и мучительно.

— Остановись. Егор!

Мы прижимаемся лбами и часто дышим, как кролики, убегающие от охотников. Ну за что мне такие муки, а?

— Прости, не сдержался. Ты просто… ты роскошная, шикарная, красивая. И я хочу тебя съесть.

— Ну тебя, Иволгин.

— Все будет хорошо, Лиз, веришь? — отступая от меня на шаг, шепчет Егор.

— Не знаю. — Поправляю взлохмаченные волосы и плотнее запахиваю кардиган.

— Я предложил Инне оформить маму в специальный пансионат. Она подумала, что инициатор моего решения ты.

— Черт, мне бы в голову такое не пришло. — Недоуменно потираю виски. — Почему ты так решил?

Мимо нас подозрительно косясь, проносится парочка, на первом этаже грохочет лифт, а через приоткрытое окно противно воет ветер.

— Потому что она становится опасной для себя и окружающих. И дело вовсе не в тебе, я давно склонялся к этому. Просто Инна… Считает это предательством, что ли. — Не обращая внимания на окружающую суету, отвечает Егор. — Ладно, Лиз, пойду я. — Его горячие ладони ложатся на мои плечи. — Спасибо за все. Ты понравилась Раде, а с Инной я разберусь. Береги себя, хорошо? И нашего сына.

— Пока… — провожаю взглядом широкую мужскую спину. Егор уходит, забирая с собой тепло и уют. 

Егор 

Над головой вертится вертолетный винт, а спину приятно оттягивает рюкзак. Мы поднимаемся все выше, наблюдая за игрушечными домами, деревьями, похожими на травинки и людьми, больше смахивающими на муравьев. Крепко сжимаю ладонь Лизы, любуясь ее румянцем, утопая в расплавленной карамели нежного взгляда… Кажется, она совсем не боится прыгать с парашютом в тандеме со мной. Безгранично доверяет мне и любит…

— Папуля…

Так, а что с нами делает Рада? Она тоже будет прыгать? Ну уж нет! Одна, и без подготовки. Нужно немедленно ее отговорить.

— Папа! Просыпайся.

Падение с летящего вертолета оказывается слишком стремительным — туман перед глазами рассеивается, и взору является повисшая прямо над головой телефонная трубка.

— Папа, ты ответишь? Дядя Вася звонит. — Рада хмурится и протягивает телефон.

Черт, такой сон испортили! Потираю глаза и медленно поднимаюсь с кровати.

— Да, Вася.

— Егор, склады горят. Срочно звони следователю, с которым ты имел дело. И дуй сюда! Прораб уже вызвал пожарных.

— Ч-черт! — опускаю голову и тру затылок. — Все-таки успели нагадить, мрази!

— Успокойся. Главное, что никто не пострадал. Жду тебя на стройке.

Отбиваю вызов и неуклюже вкладываю трубку в ладошки растерянной дочери. Васильков так орал, что услышал бы глухой!

— Папочка, как же так? Мне молчать об этом или… — в голосе Рады сплетаются нотки страха и сочувствия.

— Молчать, дочка. Хорошо? Поджог — дело рук моих конкурентов. Никому не рассказывай и оставайся дома. — Прижимаю Раду к груди и глажу по голове. — Будь дома, ладно?

— Я поняла, папуль. Помогу бабушкиной сиделке.

— Вот и умница. Свари, пожалуйста, кофе, мне нужно убегать.

Рада неохотно покидает мою спальню, сжимая в руке трубку стационарного телефона. Ее шаги кажутся неестественно тяжелыми и медленными, а ссутуленная спина и опущенная голова выдают беспокойство лучше всяких слов. Черт! Мне бы успокоить дочь, но вместо этого я выуживаю из-под подушки айфон и звоню следователю:

— Алексей Николаевич, вы говорили, что мне ничего не угрожает! Как это понимать? — набрасываюсь на него вместо приветствия.

— Что случилось, Егор Вадимович?

— Мои склады горят! Вот что! — ору в трубку. — Догадайтесь, кто к этому причастен?

— Антимонопольная служба временно отстранила Лунева от занимаемой должности. Они подняли архив за последние пять лет. Ему светит срок и он… не вылезает из допросных.

— Но он успел отомстить мне! Вы нашли Чистякова и Илону?

— Илона в бегах, а Чистяков и не прятался. Он был уверен, что Лунев договорится с вами. Егор Вадимович, мы теряем время. Говорите адрес склада, я пришлю следственно-оперативную группу.

Не помню, чтобы раньше я проявлял чудеса армейской скорости — душ занимает не более пяти минут, а завтрак и того меньше. Радуся не выпустила меня из дома без глотка кофе и бутерброда.

Прыгаю в машину и мчусь туда, где горит мое детище. И, знаете, мне страшно… Нужно что-то решать, отвечать на нескончаемые вопросы, проявлять мужество и стойкость, черт бы их побрал! Быть сильным, когда хочется выть. Наверное, меня способен понять только тот, кто что-то создал. Изготовил, сшил, смастерил, написал книгу... По крупицам сделал из себя человека, из букв — цепляющий душу текст, а из груды строительных материалов — дом. Творение — ребенок, не иначе.

На месте возгорания теснятся легковые и пожарные машины, снуют люди в спецодежде. В воздухе клубится черное облако, нарушая своим уродством гармоничный летний пейзаж. Дым моментально вбивается в ноздри и горло, оседает мелкой черной пылью на волосах и одежде. Уверен, на моем сердце такой же отвратительный налет сгоревших надежд, упущенных возможностей и боли…

— Егор Вадимович. — Оборачиваюсь на голос Алексея Николаевича. Надо же, не подвел.

— Спасибо вам. — Выдавливаю сухо и пожимаю протянутую руку.

— На месте сгоревшего крыла работают оперативники. Если помещение подожгли, мы найдем виновного. Простите меня, Егор Вадимович… Я был уверен, что они не посмеют так открыто мстить. Вы уже были… внутри.

— Нет.

— Пойдемте. Не волнуйтесь, сгорела стена и часть крыши. У вас ответственные охранники — один из них заметил движение и вовремя вызвал пожарных.

— Им хорошо платят. — Кисло замечаю я и захожу внутрь ограждения, спотыкаясь взглядом о сгоревший бетонный скелет.

Глава 32

Егор

— Вам или вашим близким поступали угрозы? — спрашивает следователь, не глядя на меня. Ничего удивительного — дежурный следователь задает дежурные вопросы, раздражающие меня, как красная тряпка для быка.

— Нет. — Бурчу, неотрывно наблюдая за обрушившимся, покрытым пожарной пеной, крылом здания. — Ничего такого не было.

— Кого-то подозреваете?

— Вы серьезно? — язвительно отвечаю я.

— Саша, я сам допрошу Егора Вадимовича, — приходит на выручку Алексей Николаевич. — Простите, он не знает всей ситуации…

Сконфуженный Саша захлопывает папку и отходит в сторону.

— Что вы намерены делать? — недоверчиво спрашиваю. Надежды на справедливый исход дела, больше похожего на квест, у меня нет. Зачем я только во все это ввязался? Другой руководитель давно бы уволил Василькова за непослушание и несоответствие его профессиональных навыков требованиям к заместителю, а я… Почему же я медлю? Подстраиваюсь под всех, понимаю, терплю, вхожу в положение, выслушиваю. Нянчусь. Я устал, вот что. От проблем, испытаний, болезней близких, козней конкурентов, тендеров, работы. Зачем я спрашиваю, если, по большому счету, ничего не изменится?

Алексей набирает в легкие воздух, чтобы терпеливо ответить, потушить мои волнение и раздражение, но его отвлекает крик опера — густой и низкий, как эхо:

— Обнаружена канистра с горючим! Скорее сюда!

Мы срываемся с места и бежим к опустевшему колодцу недалеко от склада. Рабочие успели засыпать его строительным мусором более чем наполовину, иначе улику просто бы не увидели.

— Значит, точно подожгли! — громко резюмирую я, наблюдая за действиями экспертов: они достают канистру и погружают ее в специальный контейнер для улик.

— Егор Вадимович, поджигатель рассчитывал утопить контейнер, но просчитался: наверняка на ней полно отпечатков пальцев. Не волнуйтесь — я почти уверен, что исполнитель есть в нашей базе.

— Понятно, что для Лунева и Чистякова такая работа слишком грязная. — Бросаю я, желая поскорее покинуть место преступления.

Я хочу поговорить с дочерью, увидеть Лизу, уехать к чертовой матери от всего этого…Рыбалка на березу озера, катание на лодках, прогулка по лесу — что угодно, только бы отвлечься от этого дерьма! Васильков сторонится меня. Ходит вдоль склада, как привидение, нервно растирает лоб, ерошит ветреную голову, сокрушается… Косится в мою сторону, как побитый пес и что-то беззвучно шепчет. Я не готов разговаривать с ним, выслушивать оправдания и наполеоновские планы, как все «разрулить и выйти красавчиками из любой ситуации». Не хочу никого видеть и слышать!

— Да! — раздраженно отвечаю на звонок, некстати нарушивший мои размышления.

— Слушай внимательно, Егор. Ты сейчас с ментами? — скрипучий мужской голос пробуждает волну беспокойного страха.

— Кто вы?

— Задавать вопросы буду я. — Судя по голосу, незнакомец заядлый курильщик.

— Да пошел ты. — Отрезаю я и собираюсь отбить вызов.

— У меня твоя дочурка, Егорка.

Внутри все обрывается. Тонкая нить, на которой держались самообладание, сила, решительность, вера. Мой внутренний стержень, наконец, ломается… С хрустом, как гнилая щепка.

— Что с ней, с-сука? — хриплю и сгибаюсь пополам от подступившего к сердцу ужаса. — Только попробуй что-то сделать с Радой, и я своими руками разорву тебя…

— Ты не кипятись так, Егор Вадимович. Отойди подальше от ментов и делай то, что тебе скажут.

И не подумаю. Я потяну время и позволю Алексею отследить вызов. Блуждаю взглядом по сторонам в поисках следователя, но его нигде нет. Возле колодца работают эксперты в специальных комбинезонах — изучают следы обуви, снимают отпечатки пальцев с металлической крышки. Недалеко от них прогуливается Васильков — глаза бы мои его не видели! Мне ничего другого не остается, как просить помощи у него.

— Я отошел на безопасное расстояние. — Отвечаю незнакомцу.

Бесшумно, как пантера, шагаю навстречу горе-компаньону, прикладывая указательный палец к губам — «Молчи!» Вася правильно понимает мой странный приказ и просто кивает. Сканирует искрящийся из моих глаз ужас и идет навстречу, сокращая расстояние между нами. Протягивает телефон, в котором я спешно печатаю просьбу: 

«Раду похитили. Срочно найди Алексея. Нужно отследить вызов».

Васька снова молча кивает и со всех ног убегает.

— Значит так, Егор. Серьезные люди из-за тебя потеряли кучу бабла. Не надо было, Егорушка, натравливать проверки. Подло это. Не по-мужски.

— Моя дочь ни при чем! Я хочу услышать ее голос, иначе разговора между нами не будет. — Чеканю, беспомощно снуя взглядом по территории.

— Лям баксов и твоя куколка будет дома через пять минут. — Ухмыляется похититель.

«Значит, недалеко увезли», — заключаю я. Окончательно потеряв надежду на чудо, медленно оборачиваюсь. Отираю лоб и поднимаю голову к небу, беззвучно молясь о чуде для моей девочки. Прошу прощение у бога, вспоминая за короткий миг все, что приходит на ум…

А потом слышу шаги и вижу бегущих навстречу мужчин. Не это ли чудо? Вася выглядит таким бледным, что больше походит на охраняющее старый замок привидение, нежели на человека. Сгибается от бега и часто дышит. Алексей же невозмутимо останавливается в двадцати шагах от меня и что-то приказывает в рацию.

— Я хочу услышать Раду! — повторяю я.

— Папочка, я здесь. — Дрожит в динамике ее голос. — Людмила Николаевна попросила сходить за молоком для бабули. Я только на пять минуток вышла. Прости меня, папуль…