– А как же ваш молодой, красивый, мужественный и преуспевающий фермер? – спросил Банкрофт. – Он что, уже не хочет на вас жениться?

Девушка смутилась лишь на секунду, после чего твердо проговорила:

– Я его не люблю. Мне кажется, это не правильно – выходить замуж без любви, не так ли? Но что за глупый вопрос. Ведь вы же не верите в любовь. А вот я считаю, что это было бы не правильно. В общем, мое будущее предопределено. Мое счастливое будущее.

– Правда? – удивился Банкрофт. – Так вам уже предложили место?

– Во всяком случае, я уведомила пастора, – сказала девушка. – Но его ответ – уже простая формальность. Ему придется сказать «да». Ведь он был другом моего папы.

О! Вот еще одна бесплодная мечта. Очередная скромная, но несбыточная надежда. Банкрофт улыбнулся, неизвестно почему вдруг представив себе, как Патриция сидит в кресле-качалке, склонив голову и глядя на младенца, с наслаждением сосущего ее грудь. На темноволосого младенца…

Между тем девушка совершенно пришла в себя.

– Ну, я в порядке, – сообщила она. – А вам пора возвращаться к миссис Хантер. Думаю, ей не слишком понравилось, что вы ее бросили в такой интересный момент. Еще застынет, чего доброго. Причем во всех смыслах.

Банкрофт снова улыбнулся.

– И вообще, знаете ли, вы плохо кончите, сударь, – добавила Патриция. – Что, если бы это оказалась не я, а леди Майрон? Или миссис Делейни? Или Флосси? Или Нэнси?!

Банкрофт почувствовал, ч-то его так и распирает от веселья.

– Вот вы думаете, что это забавно, – осуждающим тоном продолжала его собеседница, – и напрасно. Кто-нибудь от всего этого непременно пострадает. В лучшем случае вам разобьют голову.

– Узнаю свою маленькую птичку, – с облегчением выдохнул он. – Язычок все так же отточен с обеих сторон и заострен на конце. Ну-ка, беритесь за мою руку. Провожу вас домой.

– Но миссис Хантер… – возразила Патриция.

– Да пропади она пропадом, – прервал ее Банкрофт. – Я веду вас домой. Выбирайте, пойдете ли вы со мной под руку или я понесу вас на плече.

– Ну что ж, раз вы так изысканно предлагаете мне сделать выбор, – заметила девушка, – то я воспользуюсь вашим позволением. Думаю, что выберу вашу руку.

– Ну а теперь, – сказал он, как только они зашагали под навесом зелени, – позвольте мне угостить вас историей моей собственной жизни. Можно? Ведь свою вы мне рассказали еще неделю назад. Помните, ранним утром? Я готов отплатить вам тем же, если вы найдете силы меня выслушать.

И рассказал ей о том, о чем ни разу не говорил ни с одной женщиной. Он впустил Патрицию в свою жизнь. Это Банкрофт понял немного позднее, мысленно возвратившись к их разговору.

Стоя у окна своей комнаты и ожидая возвращения всего общества с пикника, должно быть, от непривычного одиночества, Банкрофт стал вспоминать, как без умолку говорил о себе. Он видел, что, несмотря на мужественные попытки держаться, на самом деле девушка была весьма недалека от шока и совсем еще не оправилась от пережитого удара. Патриция так доверчиво опиралась на его руку, что, будучи с другой женщиной или в других обстоятельствах, он непременно вспыхнул бы. Но было понятно, что она просто еще не вполне доверяет своим ногам, а голова у нее по-прежнему кружится.

Итак, Банкрофт продолжал говорить, зная, что, несмотря на происшедшее, девушка его слушает. Она даже задала несколько вопросов о его матери, сестрах, племянниках и племянницах.

Когда же они добрались до дома, он лично проводил Патрицию до ее комнаты, по пути приказав лакею принести в комнату мисс Мэнган горячий чай и немного настойки опия.

– О, вы повергли в изумление всех слуг, – заметила девушка. – Мне такое не полагается.

Ярость снова вонзилась в него, словно нож.

– Что ж, тогда, – сказал он, входя вслед за девушкой в ее комнату и не обращая внимания на немой вопрос, застывший в глазах Патриции, – тогда я сам побуду вашей горничной и окажу вам одну услугу. Дайте мне расческу. У вас волосы похожи на куст после жестокого урагана.

– О, как вы любезны, – попыталась съязвить она, но смотрела с опаской.

– Садитесь, – потребовал Банкрофт, указав на табурет перед туалетным столиком. Вытащив остатки шпилек из волос девушки, он принялся за работу. Сначала терпеливо разобрал все узелки, а потом стал неспешно расчесывать волосы по всей длине. Он помнил еще, как много раз он делал это для своей мамы, когда был маленьким. Мама страдала от головных болей и говорила, что ей становится легче, если голову массируют щеткой.

У Патриции Мэнган были чудесные волосы. Густые и слегка волнистые, блестящие, длинные, до пояса, и скорее русые, чем каштановые. Прическа, которую она обычно носила, явно была изобретена ее тетушкой. Впрочем, в доме священника, наверное, девушке тоже рекомендовали смирять нескромность этой роскошной шевелюры.

Чая и опия пришлось дожидаться довольно долго. Резко распахнув дверь, Флосси так и застыла на пороге с подносом в руках и вытаращенными глазами. Уходя, она вела себя, однако, уже гораздо сдержаннее и спокойнее, поскольку уносила в кармане сияющие новенькие полсоверена.

– Но мне вовсе не нужен опий, – возразила Патриция, поднимаясь с табурета и обращая к Банкрофту очаровательно порозовевшее лицо.

– И все же вы его примете, – возразил он, – а потом, когда я выйду, запрете дверь и ляжете отдыхать. Вы не позволите себя тревожить до самого вечера. Этого времени вам хватит, чтобы поправиться?

Девушка молча кивнула.

– Ну, тогда я пошел, маленькая птичка.

Он поступал так, руководствуясь лишь инстинктом, без всякой задней мысли. То же самое он сделал бы и для своей сестры, если бы ее кто-то обидел и требовалось бы ее утешить. Банкрофт взял лицо девушки в ладони, запустив пальцы в теплый шелк волос, и, склонив голову, коснулся губами ее губ.

Пожалуй, если бы это была сестра, он поднял бы голову сразу же после легкого прикосновения и не позволил бы себе задержаться, когда ощутил, что губы девушки дрогнули.

Пожалуй, сестра не стала бы смотреть на него после этого такими вот немигающими огромными глазами.

Пожалуй, выйдя от сестры, он не остановился бы, прижавшись спиной к закрытой двери, хватая воздух ртом и дожидаясь, пока колени снова окрепнут, чтобы дойти до собственной комнаты.

«Что за глупость я только что сделал, – мысленно посетовал Банкрофт. – Удивительную глупость!»

* * *

Всю следующую неделю жизнь шла не так плохо, как можно было бы ожидать. Патриция чувствовала, что тетушка, вспоминая о своей вспышке во время пикника, сильно смущается. Наверное, поэтому миссис Пибоди предпочла больше не возвращаться к минувшему скандалу. В тот день Патрицию оставили в покое, так что она могла спокойно спать до вечера, а на другое утро девушка снова превратилась в прежнюю безмолвную тень за тетушкиным плечом.

Никто из гостей не обращал на бедную родственницу никакого внимания, за исключением мистера Уэйра, который старался держаться подальше. Не замечал ее даже мистер Банкрофт, за что она была ему особенно благодарна. Первые два дня Патриция ужасно боялась, как бы тот не закатил публичную сцену и не потребовал, чтобы тетушка извинилась или что-нибудь в этом духе.

Но все вышло наоборот. Банкрофт даже удвоил свои старания, расточая знаки внимания Нэнси и миссис Пибоди, что повергло обеих в настоящий трепет предвкушения. Если его развлечения с леди Майрон или миссис Хантер, или же миссис Делейни и продолжались, то, во всяком случае, с того самого злополучного дня внешне это никак не проявлялось. Казалось, Банкрофт забыл о привычных удовольствиях, чтобы сосредоточиться на ухаживаниях за предполагаемой невестой и счастливо увенчать их торжественной помолвкой.

Патриция не позволяла себе горевать. Он отнесся к ней по-доброму. Да, по-доброму, как это ни странно для мужчины такого склада. И когда он взял ее лицо в ладони и поцеловал… Последний раз такое случилось с нею накануне отъезда Патрика в полк. На прощание любимый тоже чмокнул ее в губы. Он тоже хотел утешить се, как утешают ребенка или младшую сестру.

О да, уж насчет того, что Банкрофт не питает к ней ничего большего, у Патриции не было никаких иллюзий. Так зачем же мучить себя? То, что она его полюбила, – се собственная глупость. Но она не хотела бороться с этим чувством. Она еще очень долго будет беречь его в своем сердце.

А поцелуй… Его она будет воскрешать в памяти, наверное, до конца своих дней.

Но не это тревожило девушку, нарушая мирное равновесие ее жизни.

Случилось нечто совершенно иное. Накануне Патриция получила письмо из дома, от пастора. Он сожалел, что раньше не знал о ее желании учить детишек. Ведь всего лишь пару месяцев назад он порекомендовал на это место некую учительницу, которая уже принялась за работу. Он с нежностью вспоминал мисс Мэнган, желал ей счастья и Господнего благословения на долгие годы.

Да, именно из-за этого она и расстроилась. Ведь Патриция так рассчитывала на удачу… Она мечтала об избавлении, которое вскоре получит благодаря своей задумке, надеялась, что вскоре испытает чувства независимости и самоуважения. Но нет, теперь сдаваться нельзя! Если уж довелось всерьез задуматься над поиском работы, она не заберется снова в свою ракушку. Необходимо сделать еще одну попытку. Ничего, как-нибудь. Может быть, стоит обратиться к дяде. Дядя – тихий молчаливый человек, совершенно подчиненный своей супруге. Зато он, кажется, умен и добр. Возможно, он подскажет ей, как найти работу. Вот только разъедутся все гости, и она подойдет к мистеру Пибоди.

Но было еще одно огорчение, то самое, к которому, как казалось Патриции, она давным-давно подготовлена. Помолвка Нэнси и мистера Банкрофта.

Оставалось два дня до завершения этого длительного визита. Только что отобедали. Патриция сидела в гостиной, хотя на самом обеде не присутствовала: за столом и так было слишком много народу, и ей не хватало места. Так ей, во всяком случае, сказали еще три недели назад. Зато в гостиной для нее нашлось дело – девушка разливала чай.

После портвейна джентльмены присоединились к дамскому обществу. Мистер Банкрофт немедленно подошел к Нэнси и снова принялся осыпать ее комплиментами. Патриция, как обычно, про себя изумлялась всей этой лживой лести. Но вот, когда к ним подошла миссис Пибоди и Банкрофту удалось собрать вокруг себя почти всех гостей женского пола, – Патриции казалось, что он нарочно так подстроил, хотя она и не могла бы объяснить, как ему это удалось, – итак, когда все собрались, он взял ручку Нэнси в свою, поднес се к губам и, с мягким упорством взглянув девице Пибоди в глаза, заговорил:

– Я просил вашего батюшку об аудиенции, и сегодня утром он благоволил принять меня, мисс Пибоди. Нынешней ночью я не спал ни минуты – так волновалось мое сердце. Искренне надеюсь, что завтра к этому же часу я буду счастливейшим из мужчин.

Нэнси прекрасно знала, что следует делать. Она очень мило покраснела, опустила глазки, раскрыла веер и принялась овевать свое пылающее личико. Проделав все это, она сказала голоском, более походившим на шепот, хотя каждое слово было слышно даже в самых отдаленных уголках гостиной, поскольку все вокруг благоговейно замерли:

– Просто не представляю себе, сударь, что же могло быть настолько важным, чтобы обсуждать с папой приватно? – Сделав паузу и подняв глаза на жениха, она добавила:

– Но я уверена, что вы заслуживаете счастья.

Банкрофт снова поднес ее ручку к своим губам, а Патриция решила, что больше она не нужна возле чайного подноса. По первой чашке получили уже все гости, а по второй пусть наливает кто-то еще. Все равно своими трясущимися руками она нальет и в блюдца, и на стол, и на пол. Девушка тихо выскользнула прочь.

А потом долго лежала поверх неразобранной кровати, уставившись на полог и крепко сжимая руками подушку.

* * *

Банкрофт холодно рассчитал свою месть. Впрочем, нет, наверное, не совсем так – ведь у него не было привычки обижать человека сильнее, чем он того заслуживал, как, впрочем, не было и претензий на деликатность или сострадательность. Первый способ наказания, пришедший ему в голову, был бы уж слишком унизителен для тех, кого он хотел лишь поставить в неловкое положение. И потом, он хотел наказать мать, но не дочь.

Правда, вскоре дочь подала ему прекрасный повод, чтобы и ее включили в черный список.

3?0 В тот вечер, сразу после происшествия на пикнике, ни один из сидевших за обеденным столом ни словом не помянул о случившемся. Чувствовалось, что эти воспоминания в равной степени неприятны всем. И действительно, беседа гостей казалась натянутой и чрезмерно оживленной. Ведь среди тех, кто принадлежит к бомонду, считается не слишком достойным поведением публично обзывать даже служанку, тем более бить ее по щекам, да так, что от этого появляются синяки.

После обеда Банкрофт, как он это часто делал, повел Нэнси Пибоди прогуляться по террасе.