Когда она покатилась прочь, он, словно прикованный взглядом, смотрел, как она пересекает Серпентайн, и ему потребовалось все самообладание, чтобы не кинуться за ней следом и не удержать ее там, на месте, таком далеком от реальности их брака.

А когда они катались вдвоем, он от души наслаждался, держа ее в своих объятиях, восхищался тем, как она ему улыбнулась, когда он выхватил каштан у нее из пакета. А когда она, широко распахнув глаза, потребовала сказать ей правду, он был просто счастлив ответить ей со всей честностью.

Он понимал — Пенелопа ожидала, что он откажется от приглашения поиграть в шарады. Наверное, так и следовало сделать. Но внезапно он обнаружил, что еще не готов уйти от нее — более того, ему этого совсем не хочется. И теперь он сидит тут, в гостиной, в семейной идиллии, и ждет, когда начнется игра.

В комнату вошли ее сестры — Филиппа несла миску, наполненную узкими полосками бумаги. Следом трусил большой коричневый пес. Он подбежал прямо к кушетке, протиснулся между ним и Пенелопой, дважды повернулся и улегся, положив голову Пенелопе на колени и упершись в бедро Майкла задом. Майкл подвинулся, освобождая собаке место, а Пенелопа рассеянно потрепала пса за уши. Пес вздохнул, подсунул голову под ее ладонь, и Майкла внезапно охватила ревность. Он кашлянул, раздражаясь на то, что завидует собаке, и спросил:

— И сколько всего собак живет в доме?

Пенелопа, вспоминая, наморщила носик, и выражение ее лица — отголосок их детства — потрясло его так, что ему немедленно захотелось пальцем разгладить морщинки на этом дерзком носике.

— Десять? Одиннадцать? — Она пожала плечами, едва заметно, но так мило. — Честно говоря, я давно сбилась со счета. Это Брут.

— Похоже, он тебя любит.

Она улыбнулась:

— Он любит внимание.

Майкл решил, что, как это ни глупо, но он бы с радостью отдал свою долю в «Ангеле» за то, чтобы она вот так же нежно и ласково гладила по голове его.

— Вы видели, какой Тоттенхем статный! И такой красивый! — выпалила Оливия, усевшись в кресло рядом с Майклом и наклонившись к нему. — Я понятия не имела, что зять с такой репутацией, как у вас, может быть знаком с таким потрясающим потенциальным мужем!

— Оливия! — У маркизы Нидэм и Долби был такой вид, будто она сейчас скончается на месте от стыда. — Такие вещи не обсуждают с пэрами!

— Даже с зятьями?

— Даже с ними! — Голос леди Нидэм взлетел на несколько октав. — Здесь уместно принести извинения!

Пиппа подняла глаза от миски с полосками бумаги, приготовленными для шарад, и поправила очки.

— Она не хотела сказать, что у вас дурная репутация, милорд. Она просто...

— Ну ладно, хватит, — вмешалась Пенелопа. — Играем? Оливия, ты первая.

Похоже, Оливия только рада была начать игру. Она подошла к большому камину, вытащила полоску бумаги, прочитала ее и поджала губы, обдумывая стратегию.

Однако вместо того чтобы пантомимой изобразить задание, она подняла глаза и спросила:

— Как вы думаете, Тоттенхем купит мне очень большое обручальное кольцо?

— «Женитьба Фигаро», — само собой разумеющимся тоном сказала Пенелопа.

— Я всегда любила рубины, лорд Борн. Полагаю, они идут к моему цвету лица. Это так. На случай если к слову придется. С кем-нибудь.

Тоттенхем определенно здорово влип.

— О, я даже не сомневаюсь, что случай подвернется очень скоро, — сухо произнесла Пенелопа. — О чем еще говорить таким мужчинам, как Борн и Тоттенхем, как не о драгоценностях и дамском цвете лица?

— Ты сильно удивишься, узнав, о чем мы только не разговариваем, — с серьезным видом предупредил он жену, и она снова рассмеялась. — Я буду помнить, что вы предпочитаете рубины, леди Оливия.

Она улыбнулась:

— Смотрите не забудьте.

— Я не уверена, что драгоценные камни могут подчеркивать цвет лица, — задумчиво сказала Пиппа. — Играем.

— Филиппа, мы пригласили лорда Каслтона на завтрашний ленч, — объявила маркиза. — Надеюсь, после обеда вы двое выкроите время для прогулки.

— Это будет славно, мама. — Пиппа даже глазом не моргнула. — Пять слов.

— Тоттенхема на ленч не пригласили, — надула губы Оливия.

— Ты не должна разговаривать, Оливия, — сказала Пиппа. — Но поскольку ты произнесла ровно пять слов, все прекрасно.

Майкл улыбнулся, услышав это остроумное замечание, но не мог не отметить полное отсутствие интереса в ответе свояченицы. Очевидно, что она не хочет выходить за Каслтона. Впрочем, винить ее за это не приходится; Каслтон полный идиот. Борну потребовалось всего несколько часов, чтобы понять — Пиппа намного умнее большинства мужчин, и брак с Каслтоном будет для нее ужасным. Разумеется, брак с Каслтоном будет ужасным для любой девушки, но Филиппу он просто погубит. А Пенелопа возненавидит его за то, что он не принял никаких мер.

Майкл взглянул на жену. Она пристально за ним наблюдала. Пенелопа нагнулась к нему.

— Ты это предотвратишь?

Он заколебался. Каким же образом?

От необходимости отвечать его спасла повернувшаяся к ним Филиппа.

— Что за ерунда? Вы это видите?

Он не обращал внимания, но Оливия, оказывается, показывала пантомиму: по очереди то хлестала кого-то кнутом, то корчила гримасу, плотно зажмурившись, оскалив зубы и распластав пальцы по обеим сторонам рта.

— «Запрячь кальмара»! «Выпороть солнце»! — гордым тоном выкрикивала маркиза, вызывая смех у всех остальных.

— Пьесу под названием «Запрячь кальмара» я бы прочитала с огромным удовольствием, — хихикнула Пиппа и повернулась к Пенелопе. — Пенни, ну в самом деле. Нам нужна твоя помощь.

Пенелопа внимательно всмотрелась в Оливию, и Майкл с трудом смог отвести от нее взгляд, зачарованный такой сосредоточенностью. Интересно, каково это — вызвать к себе такой интерес? Или такую удовлетворенность? Снова вспыхнула ревность, и он мысленно выругал себя. Взрослые мужчины не должны ревновать к собакам или к свояченицам.

— «Укрощение строптивой».

Оливия остановилась.

— Да! Спасибо, Пен. Я уж начала чувствовать себя глупо.

— О, чушь. Хотела бы я посмотреть, как ты станешь это изображать. Кто следующий?

— Очередь Пенни. Она догадалась первой.

Пенелопа встала, расправила юбки и направилась к импровизированной сцене. Майкл смотрел, как она вытаскивает полоску бумаги и разворачивает ее. Она надолго задумалась, затем что-то придумала, и лицо ее просияло.

Пенелопа подняла вверх три пальца, и он сразу представил себе, как они прикасаются к его щекам, к подбородку, к губам.

— Три слова!

Пенелопа застыла, отдала честь сестрам и с очень прямой спиной начала маршировать по сцене. Полные груди натянули ткань платья.

— Маршировка!

— Солдаты!

Пенелопа рукой сделала подтверждающий жест.

— Наполеон!

Она изобразила стрельбу из ружья, и внимание Майкла приковалось к тому месту, где плечо переходит в шею, — к нежной ямке, которую он жаждал поцеловать... к местечку, которое он целовал бы в другое время в другом месте, будь он другим человеком.

Человеком, которого она могла бы любить.

Если бы их брак был построен не на мести, а на чем-то другом.

Майкл не хотел, чтобы Пиппа победила. Он хотел победить сам. Произвести впечатление на Пенелопу.

— Одиссей, — сказал он.

Пенелопа заулыбалась широко и радостно, захлопала в ладоши и ликующе подпрыгнула пару раз, затем снова изобразила стрельбу из ружья и начала маршировать по маленькой сцене. Затем резко повернулась и показала прямо на Майкла. Внимание всех присутствующих обратилось на него. Он напрягся и ощутил себя настоящим героем, догадавшись:

— Троянская война!

— Да! — радостно выдохнула Пенелопа. — Отлично, Майкл!

Он не удержался от бахвальства:

— И правда здорово, да?

Пенелопа улыбнулась, но что-то в ее взгляде не понравилось Майклу — что-то, похожее на грусть. И виноват в этом только он. До него она была намного счастливее. До него она улыбалась и смеялась, и играла со своими сестрами в разные игры, не вспоминая о своей невезучей судьбе.

Пенелопа подошла к кушетке, и он встал ей навстречу.

— Я бы никогда не оставил мою Пенелопу на годы. Испугался бы, что кто-нибудь ее у меня отнимет.

Теща на другом конце комнаты громко вздохнула, а новоиспеченные сестры расхохотались. Майкл поднес руку Пенелопы к губам и легонько поцеловал.

Оливия тем временем объявила:

— Лорд Борн, ваша очередь!

Он не отводил взгляда от Пенелопы.

— Боюсь, становится поздно. Пожалуй, я отвезу жену домой.

Леди Нидэм вскочила на ноги. С ее колен, тявкнув, свалилась маленькая собачка.

— О, побудьте еще немножко! Мы все так рады вашему визиту!

Майкл взглянул на Пенелопу, желая только одного — утащить ее обратно в свою преисподнюю, но оставляя право решать за ней. Она повернулась к матери:

— Лорд Борн прав. — Его охватило ликование. — День был долгим. Я хочу домой.

С ним.

Ликование захлестнуло его, и он с трудом подавил порыв перекинуть ее через плечо и унести из комнаты. Сегодня ночью она позволит прикоснуться к себе. Добиваться себя.

В этом он был уверен.

Завтрашний день остается под вопросом, но сегодня... сегодня ночью она будет его.

Даже если он этого не заслуживает.


«Дорогой М.!

Сегодня Виктория и Валери вышли замуж за весьма посредственных мужей. Двойная свадьба. У меня нет никаких сомнений — их возможности были ограничены из-за моего скандала, и я с трудом могу проглотить гнев и несправедливость всего этого.

Кажется таким нечестным, что одни из нас получают жизнь, наполненную счастьем, любовью и чувством товарищества, и всем тем, о чем нам даже мечтать не велят, потому что это встречается слишком редко, и это вовсе не то, чего следует ожидать от доброго английского брака.

Я знаю, что зависть — это грех и страстные желания тоже. Но не могу перестать хотеть того, что есть у других. И для себя, и для моих сестер.

Без подписи.

Долби-Хаус, июнь 1825 года».


Письмо не отослано.


Она начинает влюбляться в собственного мужа.

Пугающее осознание пришло, когда он помог ей забраться в карету, сел рядом и дважды стукнул по крыше, давая сигнал кучеру.

Она влюблялась в ту его часть, что каталась на коньках, играла в шарады, дразнила ее игрой слов и улыбалась так, будто она единственная женщина на земле. Она влюблялась в доброту, прятавшуюся под грубоватой внешностью.

А какая-то ее часть, скрытая и незаметная, начинала любить и все остальное в нем. Она не знала, как умудрилась полюбить его целиком. Его слишком много. Пенелопа вздрогнула.

— Замерзла? — спросил он, уже укутывая ее одеялом.

— Да, — соврала она, прижимая к себе шерстяное одеяло и пытаясь не забыть, что этот мужчина, этот самый добрый, заботливый человек, беспокоящийся о ее удобстве, — это всего лишь одна сторона ее мужа.

Та, которую она любит.

— Скоро будем дома, — пообещал он, придвигаясь ближе и обнимая ее за плечи теплой, словно стальной рукой. Как она любит его прикосновения! — Тебе понравился сегодняшний день?

Все в ней затрепетало — вопрос прозвучал как обещание, и щеки ее невольно порозовели, как она ни старалась отдалиться от него и чувств, которые он в ней вызывал.

— Да. Играть в шарады с моими сестрами всегда весело.

— Мне твои сестры понравились. — В темноте это прозвучало совсем негромко, скорее пророкотало. — Я с радостью принял участие в игре.

— Я думаю, они обрадовались, что у них появился брат, который им по душе, — отозвалась Пенелопа, думая о своих зятьях. — Мужья Виктории и Валери менее интересны.

— Мне понравилось играть в шарады. Все равно что стать частью семьи, — неожиданно признался ее муж.

Это прозвучало так искренне и так неожиданно, что на глаза Пенелопы навернулись непрошеные слезы. Она поморгала, прогоняя их, и сказала просто:

— Тебе всегда будут рады у моих сестер, милорд. Я уверена, что обе они с удовольствием примут тебя как брата... да еще учитывая твою дружбу с лордом Тоттенхемом и... — Пенелопа внезапно замолчала.

— И? — подтолкнул ее он.

Она вздохнула.

— И тем, что ты можешь помешать Пиппе стать леди Каслтон.

Майкл тоже вздохнул, откинул голову на спинку сиденья.

— Пенелопа... не так-то это просто.

Она замерла. Высвободилась из его объятий и сразу ощутила холод.

— Ты имеешь в виду это не послужит твоим целям?

— Не послужит.