Розмари Роджерс - Распутница

Все это ничего не значит – ровным счетом ничего! Просто она очень устала, ей нездоровилось, и шаман прислал свою праправнучатую племянницу с настоем коры какого-то дерева, чтобы излечить ее лихорадку. Он добрый и очень старый человек, научивший Тристу использовать некоторые травы и некоторые лекарства, в волшебное действие которых не поверит ни один из знакомых ей врачей! У нее была лихорадка, и она вообразила себе, что шаман был там и общался с ней без слов. Это лихорадка заставила Тристу также вообразить, что старец превратился в орла, чьи крылья укрывали ее на обратном пути. Это было всего-навсего облако – и ничего больше! А возможно, на нее так подействовал очень горький на вкус серо-зеленый кактус без колючек, от которого Триста чересчур смело откусила кусочек. Пакита, многозначительно и несколько осуждающе покачивая головой, сказала, что этот кактус называется «пейотль» и его не стоит пробовать тем, кто не знает его силы и не понимает смысла тех видений, которые он может вызвать.

– Но шаман говорил мне… – чуть было не выпалила Триста. Но тут же прикусила язык и не сказала ничего, лишь подумала с раздражением, не стала ли она жертвой какой-либо игры или, может быть, шутки.

Блейз вскоре вернулся из своей охотничьей экспедиции с антилопой и одиннадцатью кроликами. Тристе пришлось помогать Паките их свежевать и коптить то, что оставалось, про запас, а также заняться шкурами. Это было ужасно – запах крови и внутренностей слишком напоминал Тристе об операционной.

– Ты ведь это ешь, не так ли? – раздраженно заметил Блейз, когда она попыталась протестовать.

– А еще готовлю для тебя и стараюсь, чтобы тебе достался лучший кусок, масса Давенант! – огрызнулась в ответ Триста, отворачиваясь, чтобы не видеть его лица. Блейз тут же схватил ее за косу и развернул к себе.

– Если уж ты взялась играть роль рабыни, милая, то играй ее как следует! Мне нравится, когда ты говоришь мне «масса»… Подумай о том, что твой «масса» тобой владеет и может избить тебя, как непослушную собаку, или продать другому хозяину, если ты ему надоешь! Бегущий Волк говорит, что хочет тебя и готов заплатить большой выкуп, несмотря на то что ты, так сказать, слегка поизносилась. Ты хочешь, чтобы я продал тебя ему, Триста?

Как только Блейз произнес эти слова, он сразу же почувствовал раскаяние. Но он никогда в этом не признается, тем более сейчас.

Почему, черт побери, они все время стараются причинить друг другу боль? Блейз заметил, как побелело лицо Тристы, и приготовился к тому, что сейчас получит затрещину. Но вместо этого Триста лишь уперлась сжатыми в кулаки руками ему в грудь и постаралась отстраниться как можно дальше. Пристыженный, Блейз отпустил ее.

– Блейз, я не могу так жить и думаю, что ты об этом знаешь. Конечно, ты волен поступать как хочешь, но я должна напомнить тебе о твоем обещании. Нравится это тебе или нет, но ты обязан мне жизнью, Блейз Давенант! Ты мой должник и будь добр оплатить свой долг. Так ты собираешься платить или нет?

Сейчас, когда Триста стояла, наклонив голову, с раздувающимися ноздрями, она напомнила Блейзу кобылу, с недоверием и ненавистью принюхивающуюся к жеребцу, который должен ее покрыть. Она будет сопротивляться до последнего, а потом будет давать, давать – и брать… Черт бы побрал Тристу с ее маленькими хитростями!

– О, конечно, я заплачу! Я в целости и сохранности доставлю тебя в то место, которое ты именуешь «цивилизацией», моя милая женушка! Какого черта мне тебя удерживать? – Голос Блейза был резким, его улыбка превратилась в гримасу. – Ты хочешь вернуться к Фернандо или к Эмерсону, своему так называемому мужу, который не потрудился даже составить тебе компанию в ту незабываемую ночь?

Блейз очень старался причинить Тристе боль и тщательно подбирал слова, которые с презрением бросал ей в лицо. И его старания были вознаграждены.

– Нет! Будь ты…

И Блейз безжалостно впился губами в ее губы, чтобы положить конец затянувшейся перебранке, как не раз уже поступал в прошлом, когда хотел заставить ее замолчать.

Но сейчас это оказалось не так легко. Пытаясь избежать его поцелуев, Триста в ярости крутила головой и бешено молотила его кулаками до тех пор, пока он не почувствовал, что уже почти зажившая рана на руке вновь стала кровоточить.

– Ты можешь кричать и визжать сколько душе угодно, и никто тебе ничем не поможет! – прорычал Блейз, когда отнес ругающуюся и кусающуюся, как пойманная волчица, Тристу в хижину и бросил ее на солому. – А если ты собираешься убить меня, то подумай о Бегущем Волке и о том, как он обращался бы с тобой, если бы меня не было поблизости! Апачи имеют привычку отрезать носы у неверных жен – после побоев, конечно. Тебя это не смущает?

Каждый вздох и каждое слово Тристы звучали как рыдание.

– Ты… ты… обещал! Ненавижу…

– Можешь меня ненавидеть сколько хочешь, но перед тем как вернуть тебя туда или к тому, к кому ты так рвешься, я пересплю с тобой еще по крайней мере один раз! Потому что сейчас ты моя и только моя! Как в старое доброе время, не правда ли?

На Тристе было только украшенное бахромой кожаное платье из шкуры быка – подарок Пакиты. «Сейчас я слишком доступна для него», – с отчаянием подумала Триста. Блейз сначала забавлялся с ней, издевательски спрашивая, нравится ли ей то или это, а потом развернул Тристу к себе спиной и вошел в нее. Несмотря на сопротивление, вскоре она почувствовала, что готова закричать. Триста кусала себе руку, чтобы сдержать те противоречивые чувства, которые он заставлял ее испытывать – несмотря ни на что! А потом… потом сдерживаться было уже невозможно и Тристе пришлось… закричать, в то время как ее тело одна за другой сотрясали судороги.

Но только ли ее тело содрогалось от тех ощущений, которые волнами накатывали на нее? И показалось ли ей, что Блейз тихо прошептал:

– Будь ты проклята, проклята, чертова колдунья, и будь проклята моя слабость к тебе!

Его слабость? Это она проявляет слабость к нему, проявляет в самые неподходящие моменты!

– Это тебе на память от меня! – сказал Блейз, и это походило на рычание. Перевернув все еще трепещущее тело Тристы на спину, он начал возбуждать ее легкими, расчетливыми прикосновениями пальцев. Эти дьявольские прикосновения пальцев художника все больше и больше дразнили Тристу, внутреннее напряжение в ней росло и становилось почти невыносимым. Блейз хотел превратить ее (к тому времени уже освобожденную от последних остатков одежды) в живую палитру, раскрашивая кисточками из соболиного меха, просто пальцами и даже губами. Триста молила о пощаде и не находила ее. Судороги волнами вновь и вновь пробегали по ее телу.

Встав на колени, Блейз красной головной повязкой, которую надевал на охоту, связал Тристе руки и принялся вновь забавляться. Она плакала, с рыданиями умоляла его Христа ради закончить, но Блейз оставался непреклонен.

– К твоим соскам подходит голубовато-фиолетовый цвет. Вот – тебе нравится? Как они напряглись, прямо трепещут! А пупок, конечно, раскрасим золотом с красной точкой в самом центре. Это будет похоже на фальшивый рубин, который вставляют себе восточные танцовщицы, если у них нет достаточно богатого поклонника, чтобы подарить настоящий. Перестань на минутку дергаться, душенька, я еще не закончил. Вот! Думаю, здесь надо добавить киновари – а ты как считаешь? Я окуну свою лучшую кисточку в этот цвет, он тут подходит больше всего. Пожалуй, я не устою перед искушением сразу же слизать всю краску. А вот это – приподними-ка чуточку бедра, моя любовь, – это мы выкрасим в бронзу. Ты согласна?

– Нет, остановись! Чудовище! Пожалуйста, пожалуйста, прекрати эту… эту пытку, Блейз! Не надо! Не надо… только не это… О Боже, я не могу больше! Я сделаю все, что ты хочешь! Ты ведь этого хочешь? – Триста слышала собственный голос, невнятно бормочущий те слова, которые вырывались у нее помимо воли. Прикосновения к коже влажной краски и мягких кисточек довели ее почти до безумия. До этого момента Триста не поверила бы, что способна испытывать такое. Слишком сильные ощущения были острее, чем боль. Триста больше не могла терпеть такую утонченную пытку. При каждом мазке, каждом прикосновении языка или губ все ее тело начинало вибрировать.

– Разве тебе не нравится, когда тебя раскрашивают и с тобой играют, моя милая, очаровательная жена? Разве Фернандо не ценил тебя?

– А-а-а-а! – На этот раз крик Тристы, полный ненависти и отчаяния, был таким громким, что мог поднять на ноги весь лагерь.

Не задумываясь, разгневанный Блейз заткнул ей рот рукой и тут же почувствовал, как в его ладонь вонзаются острые зубы. От неожиданности и боли он тоже вскрикнул:

– Проклятая волчица! Ты хочешь, чтобы у меня появилась водобоязнь? – Инстинктивно поднеся ко рту покусанную руку со следами зубов, Блейз другой, здоровой рукой дал Тристе пощечину, ее голова безвольно склонилась.

На одно ужасное мгновение Блейзу показалось, что он убил ее. Испытывая такие отчаяние и ненависть к себе, о которых до сих пор не имел даже представления, Блейз наклонился и прижался губами к покрасневшей и уже вспухшей отметине, появившейся на шелковистой щеке:

– О Боже! Боже мой, Триста, родная, прости меня! Проклятие! С тобой все в порядке? Триста, черт побери, я не хотел тебя ударить! Клянусь, я отвезу тебя, куда захочешь. Триста…

Она повернула к нему голову, посмотрела на него своими серебристыми глазами, из которых текли слезы, – и засмеялась.

Глядя на потрясенное, разгневанное лицо Блейза, Триста смеялась высоким, истеричным смехом.

– Ты меня ударил! – крикнула она, не в силах сдержать рыдания. – А вот Фернандо постоянно меня избивал или заставлял это делать Нордстрема, и это было гораздо больнее! О, гораздо больнее! Тебя когда-нибудь связывали и избивали как скотину, Блейз? Ты ведь именно это хочешь сделать, прежде чем пригласишь своих друзей – или даже случайных знакомых – поиметь меня? Но ведь я уже приручена, не так ли? Тебе не нужно меня бить – я и так сделаю все, что ты хочешь, и с кем угодно! Ты понимаешь, Блейз? С кем угодно?

Внезапно те сексуальные игры, в которые он играл с ней, показались Блейзу нелепыми и уродливыми и такими же отвратительными, какими, очевидно, казались Тристе. Ему следовало самому обо всем догадаться по намекам Чэрити, да и сама Триста не раз проговаривалась. Черт бы побрал его ревность! Блейз должен был поверить в то, что на самом деле всегда чувствовал. А теперь? Теперь слишком поздно. Поздно для них обоих – по крайней мере для того, чтобы быть вместе.

– Ты истеричка! Невозможно больше выносить такую визжащую, истеричную бабу! Раз пощечина тебя не вылечила, остается только один способ!

Строгий тон Блейза Давенанта не имел ничего общего с его подлинными мыслями и чувствами. Блейз стремительно завернул Тристу в одну из шкур и вынес ее из хижины. Внимательно наблюдавшие за происходящим соседи сразу же тактично отвели взгляды.

Только когда Блейз бросил Тристу в ледяную воду ручья, который шаман называл Ручьем Жизни, она перестала неудержимо всхлипывать и закричала снова – на этот раз от потрясения и ярости.

– Я… я… о-о-о! Черт тебя побери, отвратительный подонок! Черт…

Она не успела договорить, потому что Блейз хладнокровно засунул ее голову в ручей. Через несколько секунд Триста вновь появилась на поверхности, задыхающаяся от воды и от проклятий.

Уж лучше такая реакция, чем те слова, которые вырываются из темных тайников ее души. Теперь Блейз твердо знал то, о чем догадывался с тех пор, как впервые прижался губами к ее губам, чтобы вернуть Тристе дыхание. Ведьма она, шлюха – какая разница? Со школьных времен Блейзу запомнилась одна поэма – «Прекрасная дама, не знающая пощады». Она очаровала его, околдовала, и ради спасения собственной души он не должен дать ей догадаться об этом… По крайней мере не сразу, если хочет сохранить свое эфемерное «я».

Пока Триста отплевывалась и ругалась, Блейз оттащил ее подальше от стремнины и положил на берегу. Ноги Тристы все еще колотили по воде, когда Блейз встал рядом на колени и вновь вошел в нее.

Шаман знал, что это должно было случиться. Увидев, что происходит, Пакита перебралась в маленькую хижину, заявив всем, что наступило то самое время.

Тристу уже ничего не беспокоило. Ей предстояло вернуться «домой» – что бы это ни означало. Вырваться из дикой реальности, когда все приходилось принимать как данность, а она сама превратилась в бесчувственное существо, вещь, которую мужчина, ее владелец, мог взять, а мог и отвергнуть.

Ее уже столько раз брали и использовали, совершенно не интересуясь ее чувствами! Что может изменить еще один раз?

После того что произошло между ними, Блейз почти перестал замечать Тристу. Он стал уделять гораздо больше внимания Паките. Иногда по ночам, пытаясь заснуть, Триста слышала, как они разговаривают.

Но ведь он поклялся в целости и сохранности вернуть ее в цивилизованный мир. Собирается ли он выполнить свое обещание?