Ги Бретон - Распутный век

Несчастному Людовику XV придется однажды дорого заплатить за это безумие — последствия его будут пагубны.

В то время как м-м до Барри завоевывала положение при дворе, герцог и Шуазель готовился пустить в ход свой козырь против фаворитки. В течение нескольких лет он готовил свадьбу дофина с великой герцогиней Мари-Антуанеттой, дочерью Мари-Терезы. Изначально этот союз преследовал лишь политическую цель — упрочить союз с Австрией; вспомним франко-австрийский договор, подписанный в 1756 году с благословения м-м де Помпадур, дорогого друга герцога. С появлением графини дю Барри это стало для де Шуазеля личным делом. Он рассчитывал на поддержку новой дофины: обязанная ему всем, она не сможет отказать. Герцог готовил сражение между женщинами, чтобы сохранить свое пошатнувшееся положение. Умело расставленные шпионы ежедневно доносили ему все: что м-м дю Барри говорила по его поводу, какими жалобами мучила короля. В любую минуту она могла добиться его отставки — он знал это.

Следует признать, что де Шуазель заслужил враждебность графини: не в силах простить ей, что она заняла место, предназначавшееся его сестре, м-м де Грамон, герцог оскорблял ее с помощью наемных памфлетистов. Последняя его выдумка была особенно зла — он оповестил весь Париж: м-м дю Барри учредила новый орден под покровительством святого Николя. Имя Николя мгновенно вызывало смех: в Париже был широко известен некий Николь, шарлатан, занимающийся лечением венерических болезней. Агентами Шуазеля сообщались всем желающим детали о правилах и условиях приема в орден: женщинам — переспать по крайней мере с десятью разными мужчинами и доказать, что трижды перенесли карантин па болезни. Что же касается мужчин, «поскольку м-м дю Барри примет лишь тех, кто переспал с ней самой, орден святого Николя станет многочисленнее ордена святого Людовика…». Придумали ордену и приличествующую эмблему — вышитый на груди огурец с двумя ярко выраженными утолщениями…

Эти непристойности забавляли простой народ и приводили в ужас графиню. Зная, откуда ведется атака, м-м дю Барри изо всех сил защищалась. Кто же из противников победит?.. Уверенный в великой герцогине, де Шуазель посчитал себя более сильным — и ошибся.

13 мая 1770 года, отправившись из Вены через Страсбург, Нанси и Шалон, юная Мари-Антуанетта прибыла в Компьень, где ее уже ждали Людовик XV и дофин. На опушке леса остановилась карета герцога де Шуазеля, ему первому в знак величайшего расположения позволено было ее приветствовать. Он с достоинством вышел из кареты и почтительно поклонился. Мари-Антуанетта, пятнадцатилетняя девочка-подросток, просунула в дверцу белокурую головку и улыбнулась герцогу.

— Мсье, я никогда не забуду, что вы осчастливили меня.

— И Францию, — галантно добавил Шуазель, на радость его в этот момент приятно было смотреть.

Теперь он мог снова сесть в свою карету, а Марн-Антуанетта, маленькая дофина, — месяц назад в Вене она вышла замуж по доверенности — опять любоваться через окно на пейзажи Иль-де-Франс.

Между тем в Компьене, пока дофин, чтобы убить время, ловил мух, Людовик XV ходил взад и вперед по залу. Ему не терпелось узнать, красива ли эта юная австрийка, которая войдет в его семью. Вошел Бурэ, секретарь кабинета, он принес обменный контракт, составленный на границе. С пылающим взором король спросил:

— Вы видели м-м дофину? Как она вам? У нее есть грудь?

— О, сир, у дофины очаровательное лицо и очень красивые глаза.

— Я говорю не об этом, — живо возразил король. — Я спрашиваю: есть у нее грудь?

Г-н Бурэ опустил глаза.

— Сир, я не осмелился смотреть туда.

— Вы невежа, — смеясь, заметил Людовик XV. — Это первое, на что смотрят у женщин.

Когда объявили о приезде Мари-Антуанетты, он поспешил к ней навстречу — и был восхищен. Самая очаровательная из самых юных дам спускалась из кареты: глаза, словно незабудки, живые, игривые, светло-пепельные волосы, тонкие черты лица, вполне уже развитая, высокая грудь — все вместе представляло очень аппетитное зрелище… Сделав несколько легких шагов, она опустилась перед королем на колени. Людовик XV, смущенный больше, чем того требовали условности, весь дрожа, поднял и поцеловал ее. Видя, как он разнервничался и покраснел, несведущий принял бы его за мужа…

А в это время дофин рассеянно, с удручающим безразличием взирал на очаровательную девушку, так приглянувшуюся его деду. Он все-таки подошел, в свою очередь, поцеловал ее и вдруг побледнел, а Мари-Антуанетта покраснела… Толпа зааплодировала. Эта прелестная дофина сразу же пришлась народу по душе. Уже стали повторять ее слова. В Страсбурге глава магистрата, желая ей понравиться, обратился к ней по-немецки, но она прервала его:

— Не говорите больше по-немецки, мсье. С сегодняшнего дня я понимаю лишь по-французски.. Этим ответом сна покорила простой люд. Вечером следующего дня король, дофин и Мари-Антуанетта в сопровождении свиты прибыли в замок де ла Мнэт, где должен был состояться ужин. Обеспокоенный Шуазель, переходя от одной труппы к другой, пытался успокоиться. Доносились слухи, что король собирался пригласить на этот семейный ужин м-м дю Барри. Возмущенный таким бесстыдством, Мерси отмечает в своем дневнике: «Весьма неуместно, что король выбирает такой момент, чтобы воздать своей фаворитке честь, в которой ей доселе было отказано».

Однако м-м дю Барри появилась. Восхитительная в белом, вышитом золотом платье, она села за стол рядом с дочерьми короля, дофином, дофиной и Людовиком XV. Король насмешливо за всеми наблюдал. Произошло замешательство: принцессы уткнулись носом в тарелки, а дофин принял рассерженный вид. Мари-Антуанетта ничего не заметила, настолько ее обворожила м-м дю Барри. Она наклонилась к своей соседке:

— Кто эта прекрасная дама?

— М-м дю Барри.

— Каковы ее обязанности при дворе?

Соседка молча опустила глаза, и дофина, обладающая живым умом, все поняла и покраснела: она была еще так наивна. В этот вечер Шуазель подумал, что фаворитка выиграла очко, но присутствие Мари-Антуанетты его успокаивало. Он заметил интерес короля к дофине и подумал, что эта пикантная особа скоро будет управлять всем единолично.

* * *

Шестнадцатого мая по всей Франции звонили колокола. Герцог де Шуазель довольно потирал руки. Свадьба дофина и Мари-Антуанетты была освящена в часовне Версаля. Вечером реймский архиепископ пришел окропить святой водой брачное ложе, и все вышли. К несчастью для Мари-Антуанетты, дофин тоже вышел. И она спала одна. На следующий день в дневнике, где будущий Людовик XVI отмечал дни охоты, он написал одно слово: «Ничего». То же могла бы написать в своем дневнике Мари-Антуанетта: в эту брачную ночь ничего не произошло, и она испытала большое разочарование. В последующие вечера молодой муж проявил не больше пыла, чем в первый после свадьбы, и юная австрийка стала страдать бессонницей.

К счастью, дни были намного веселее — Людовик XV объявил неделю праздников. Тридцатого мая в ознаменование завершения празднеств над Сенои перед глазами большой толпы, собравшейся на площади, Людовиком XV был устроен фейерверк. Вдруг в тот момент, когда в небе засветились скрещенные монограммы дофина и дофины, началась давка, вызвавшая панику. Толпа стала напирать, давили детей, женщин и даже военных… На следующее утро нашли сто тридцать два трупа и сотни раненых.

Мари-Антуанетта не была суеверна, но не смогла не увидеть в этом плохое предзнаменование. Она закрылась в своей комнате и плакала. Людовик XV пришел по-отечески ее успокоить. Возбужденный, он вернулся в свои апартаменты и серьезно задумался над планом, который вынашивал в последнее время, странным планом: он хотел стать тестем своего внука. Желая сорвать плоды, выросшие в австрийской семье, монарх мечтал жениться на великой герцогине Елизавете, сестре Мари-Антуанетты.

В начале июня 1770 года Версальский дворец был потрясен скандалом, открывшим глаза дофине на растленные нравы французского двора. Однажды вечером ближайшая подруга м-м дю Барри, графиня де Валентинуа, — она время от времени организовывала у себя довольно игривые собрания, — пригласила около тридцати гостей на «ужин с сюрпризами». В назначенный час гости явились в гостиную молодой женщины. «Издавая более сильное жужжание, чем мухи при виде меда», они изрекали тысячи предположений о предстоящих удовольствиях. Улыбающаяся м-м де Валентинуа молчала. «Она ждала, — пишет один мемуарист, — пока нетерпение воспламенит их рассудок и они готовы будут к самым экстравагантным развлечениям». Когда все приглашенные сели за стол, хозяйка дома взяла слово:

— Сегодня вечером игра будет заключаться вот в чем: подают новое блюдо — вы снимете один предмет туалета. Те, кто окажется раздетым в одно время, образуют пары, которым предоставляется полная свобода; действий. Каждый сам должен постараться, чтобы завоевать друга или подругу по своему выбору. Теперь, вы понимаете, почему я раньше не просветила вас по поводу этого «ужина с сюрпризами»… Дорогие гости, я довольно хорошо изучила человеческую натуру и предвидела возможные уловки: кое-кто наверняка выспросил бы у горничных, сколько прелестных вещичек надето на даму их мечты…

Все закопали в ладоши. Подали консоме — сразу же на ковер посыпались колье, жабо, шелковые шарфы.

К великой радости приглашенных, за столом сменилось не менее десятка блюд. При появлении каждого нового-блюда госгп избавлялись от какой-нибудь детали туалета. Когда подали первое жаркое, все были уже наполовину раздеты. «Затем можно было наблюдать, — пишет де Кравон, — любопытную закономерность: каждый мужчина раздевался с учетом того, насколько была раздета желанная ему женщина, а каждая женщина поступала таким же образом, не сводя глаз с предмета своего желания. Выбор, однако, не всегда совпадал, в результате чего возникло много ошибок, сомнений и огорчений».

Во время десерта стало очевидно, что десять мужчин освобождались от одежды с единственной целью: закончить эту процедуру одновременно с хозяйкой дома — красота ее так манила к себе, она казалась самой привлекательной женщиной за этим ужином… Когда подали крем с карамелью, она сняла корсаж, обнажив безупречно упругую грудь изумительной формы. Разумеется, это только подлило масла в огонь — все были в восторге! Когда дело дошло до фруктов, образовалось несколько пар. Им весело поаплодировали, и они улеглись на софы, где и преспокойно занялись друг другом…

Выпив черешневый компот, м-м де Валентинуа оказалась совершенно раздетой одновременно с семью приглашенными, бесстыдно обнажившими свое крайнее возбуждение. Графиня была несколько озадачена. Устраивая этот «ужин с сюрпризами», она не предвидела, что ей выпадет такой избыток удовольствий. Честный игрок, она, однако, пообещала своим поклонникам отблагодарить их за подобную пылкость. В то время, когда по-прежнему невозмутимые слуги разносили шампанское, дабы позволить оставшимся пока не у дел гостям освободиться от последней одежды, м-м де Валентинуа с обезоруживающей непосредственностью вытянулась на канапе, предоставив себя в распоряжение семи господ. Усердие, с которым они отблагодарили герцогиню, глубоко ее растрогало…

На следующий день весь Версаль, естественно, узнал подробности этой истории. Благовоспитанные люди нашли поведение м-м де Валентинуа, «пожалуй, забавным, но чересчур уж… вольным».

Юная Мари-Антуанетта, с ее чистой душой, отреагировала иначе: она была шокирована, а отвращение ее к м-м дю Барри (ведь графиня де Валентинуа — самая близкая ее подруга!) лишь возросло. Она доверилась дочерям короля. Три старые девы (м-м Аделаиде было тридцать восемь лет, м-м Виктории — тридцать семь, а м-м Софи — тридцать шесть) ненавидели фаворитку и были счастливы разделить свою ненависть с дофиной. Выросшая при добродетельном дворе, Мари-Антуанетта слепо последовала за ними. Через несколько дней она написала матери: «Король бесконечно добр ко мне, и я нежно его люблю, но стоит только пожалеть его за слабость, которую он питает к м-м дю Барри, самому наглому и глупому существу, какое можно себе представить. Мы вместе играли в Марли, и дважды она оказывалась рядом, но не заговорила со мной, и я не пыталась завязать с ней беседу».

У герцога де Шуазеля появился желанный союзник.

Уверившись в своих силах, он развернул сильнейшую атаку против фаворитки, и его союзники решили, что отныне им все позволено. Это стало очевидно однажды вечером в Шуази, во время спектакля с участием королевских актеров. Зал был крохотный, и придворные дамы поспешили занять первые места. Когда явилась м-м дю Барри в сопровождении своих близких подруг — жены маршала де Мирпуа и герцогини де Валентинуа, — все места были заняты.