Ги Бретон - Распутный век

В конце декабря юноше пришлось покинуть Блеранкур и вернуться в коллеж. Перед отъездом он сочинил поэму, в которой просил любовницу дождаться его — он мечтал на ней жениться. Тереза пообещала, и Людовик-Антуан, уверенный в своем будущем, уехал. Но, увы, через несколько дней он получил от девушки полное тоски письмо: она сообщала, что отец ее, мсье Желле, догадавшись об их связи, принуждает ее немедленно выйти замуж за некоего Франсуа Торэна. Сен-Жюст был в отчаянии. В течение трех дней он не произнес ни слова и отказывался от пищи. Через месяц до него дошло известие о свадьбе Терезы; он закрылся в своей комнате, и товарищи всерьез забеспокоились о его здоровье. Когда он вышел, глаза его стали жестче, а улыбка — печальнее. Сен-Жюст потерпел поражение и познал горе, которые для него станут определяющими.

<Жюль Берто пишет: «Эта небольшая деревенская драма глубоко отозвалась в душах молодых людей, ставших ее героями. Луиза (Тереза) никогда не забудет того, чья красота и манеры обворожили ее. Она бережно сохранит его образ в глубинах своей души и мысленно будет следовать за своим возлюбленным на первых этапах его политической карьеры. Что же касается Сен-Жюста, то пострадло его юное тщеславие, и так подмоченное ничтожным положением в обществе.

Отныне его душа навсегда покроется ледяным панцирем. Кто знает, быть может, нечеловеческая непримиримость будущего конвенциониста родились из этого сентиментального поражения в юности. Таково мнение Тэна, а также и Ленотра, поведавших об этих любовных событиях в жизни одного из самых жестоких актеров революции.>

На каникулы он приехал в Блеранкур и узнал, что, дочь мсье Желле не была счастлива в замужестве. Он испытал от этого глубокое и горькое удовлетворение, которое оказалось, однако, недостаточным для такого гордеца, как Сен-Жюст. Он покажет нотариусу, что тот ошибся, не отдав ему руку Терезы. Но для этого нужен успех — он станет известным поэтом! Он отправится в Париж — город, который во все времена рождал знаменитостей. Но денег на путешествие ему не хватало, и однажды вечером, пока мать его спала, он при свете свечи обокрал собственный дом. Сунув под покрывало три серебряные чашки с позолоченными ножами, пару пистолетов, отделанных позолотой, драгоценный перстень, он добежал до Нуайона и прыгнул в парижский дилижанс…

Поселился он в гостинице на улице Фроманто и жил там до того дня, пока по требованию м-м де Сен-Жюст, пожелавшей преподать ему урок, его не арестовал полицейский и не доставил в исправительное заведение для блудных детей. Сен-Жюст воспользовался заточением для сочинения длинной поэмы из двадцати песен под названием «Орган», где он описал свою жизнь и свои любовные огорчения. Он не пощадил ни Терезу, назвав ее неверной, ни ее мужа. К тому же будущему конвенционисту доставляло нездоровое удовольствие в гнусных выражениях описывать ночи любви своей бывшей любовницы и Торэна, ее мужа. Вот отрывок, который может дать представление об этом произведении:

Зад Жоржа (Торэна) уже поднимался

В воздух,

Нис (Тереза) дрожала в эти трудные

Мгновения

И возражала стонами….

Но больше всех досталось, естественно, отцу, мсье Желле, который не удостоил вниманием бедного Сен-Жюста и продал свою дочь богатому наследнику. Из ненависти юноши родилась тирада о выгоде, которая выглядит так, словно написана специально для открыток:

Тирания выдумывает клятвы,

Отчаяние разлучает влюбленных —

Таковы законы. Выгода приводит

К бесчестью, злодеяниям и ненависти.

О! Зачем же, небо,

Мучить человека, оставляя ему душу?!

Эти бесцветные стихи показывают, насколько Людовику-Антуану де Сен-Жюсту повезло, что через два года разразилась революция! После шестимесячного пребывания в исправительном заведении молодой человек поступил на службу к прокурору Суассона, получил диплом юриста и вернулся в Париж. Он твердо решил продемонстрировать свой гений выборщикам Кус-ле-Шато. Обида не давала ему покоя, и он был недалек от мысли, что лишь война могла заглушить эту обиду.

Наступил июль 1789 года.

В 1782 году в Аррасе жил молодой адвокат с румяным лицом и нежным взором. Свое свободное время он отдавал сочинению приторных од, посвященных городским девушкам. Сквозь эти стихи проглядывал романтический, слезливый, преувеличенно сентиментальный темперамент.

Надо заметить, что автор этот был в свои двадцать четыре года девственником, хотя дамы не оставляли его равнодушным. Два года назад он послал Дюзагоне, знаменитой актрисе того времени, восторженную поэму — он влюбился в нее с пылом посредственной актрисочки, мечтающей о герое-любовнике. Актриса ему не ответила, и он с тяжелым сердцем вернулся к своим папкам.

Этот молодой человек, божий одуванчик, через девять лет будет внушать панический ужас. Его звали Максимнльен де Робеспьер…

<На самом деле его звали Максимильен Деробеспьер, но, как и Дантон, решивший придать себе благородства и подписавшийся д'Антон, будущий якобинец, желая сойти за аристократа, поделил свое имя на две части…>

Нарисованный нами портрет может показаться удивительным — историки обычно изображают Робеспьера холодным, суровым и не чувствительным к женским чарам существом. Многое в жизни молодого человека доказывает обратное. Вот, например, письмо, написанное им одной клиентке, приславшей ему канареек. Тон письма любезный, игривый, живой, хотя стиль довольно витиеватый, что объясняется литературной модой эпохи:

«Мадемуазель,

Имею честь послать Вам докладную записку на интересную тему. Могу ли я поговорить о канарейках? Разумеется, если эти канарейки интересны. А разве они могут не быть таковыми — ведь посылаете их Вы? Они очень красивы, но мы ожидаем, что, воспитанные Вами, они станут самыми нежными и общительными из всех существующих канареек. Каково же было наше удивление, когда они, увидев Вас, стремглав бросились к прутьям клетки, что заставило нас опасаться за их жизнь. Они каждый раз повторяют эту выходку, когда завидят кормящую их руку. Каков был план их воспитания и откуда этот дикий характер? Неужели голуби, выращенные Грациями для колесницы Венеры, проявляют такую же пугливость? Не приняли ли они Ваше лицо за общечеловеческое? А может быть, после знакомства с Вами они не смогут больше терпеть никого другого? Я Вас умоляю, объясните мне этот феномен. А пока они все равно нравятся нам, несмотря на все их недостатки. Моя сестра поручила мне засвидетельствовать Вам ее особую признательность за Вашу доброту, подсказавшую Вам сделать ей такой подарок.

С глубоким уважением к Вам, мадемуазель, ваш покорный слуга

Де Робеспьер.

22 июня 1782 год, Аррас».

У молодого адвоката, выражающегося со смехотворной напыщенностью, было множество преданных клиенток. Послушаем Шарлотту де Робеспьер: «Любезностью мой брат заслужил необычайное уважение женщин. Я думаю, некоторые из них испытывали к нему нечто большее, чем обычная признательность».

Максимильен действительно обладал всеми качествами, которые так правятся женщинам: милый молодой человек, писал стихи, сочинял песни, состоял в поэтическом кружке «Розати» (цель его — прославление роз, вина и любви) и, наконец, несмотря на присущую ему застенчивость, сочинял остроумные мадригалы.

Сочинительство Максимнльена породило множество слухов. Утверждали, что он был любовником одной молодой швеи по имени Сюзанна Форбе и предавался вместе с ней чувственным удовольствиям.

После революции Шарль Рейбо даже опубликовал «Мемуары», приписанные Робеспьеру, где описано начало этой связи. Вот отрывок из этого любопытного Произведения:

«Среди нас появился немецкий врач, обладающий чудесным секретом. Это был Месме, изобретатель животного магнетизма, — божество в глазах одних и шарлатан для других. При помощи своего чудодейственного чана он вылечивал немощных, возвращал слух глухим, а зрение — слепым. Не доверяя полностью этим чудесам, я все же не смог удержаться от некоторого увлечения ими, что не стерли впоследствии ни мой опыт, ни время.

Абсолютно не обязательно быть врачом, чтобы интересоваться великим открытием, — все были захвачены им, и наш кружок следовал лишь велению моды. Наш друг адвокат Б., недавно приехавший из Парижа, где он видел Месмера во время операции, увлек нас в таинства его пасов. Карно, Рюзе, Фоссер и все другие члены кружка безрезультатно пытались подражать Месмеру. Я тоже решил попробовать, но, желая лично судить о результате испытания, никого не пригласил в свидетели.

В то время я часто встречался с девушкой по имени Сюзанна Ф. Возникла юношеская дружба, по крайней мере я так считал. Невинная близость, установившаяся между нами, которую, впрочем, никак не нарушало присутствие ее матери, позволяла нам оставаться иногда и наедине. Она обладала живым воображением, и мы часто беседовали о магнетизме. Ее молодой, смелый ум тоже привлекала мысль о его лечебном воздействии. Не станет ли оно панацеей от многих зол? Воспользовавшись ее воодушевлением, я предложил ей провести эксперимент над ней самой. Моя просьба, казалось, ее удивила. Она прямо посмотрела мне в глаза, покраснела, потом огляделась вокруг и знаком показала свое согласие. Я тотчас же приступил к делу: подражая врачу я водил руками возле ее рук и лица, не касаясь их, пристально уставлялся в ее прекрасные голубые глаза. Вдруг я заметил какую-то перемену: голова ее наклонилась, и она забылась легким сном.

Тогда произошла удивительная сцена. Мои друзья так никогда и не узнали об этом. Нет, я и сейчас ни о чем не расскажу — это секрет Робеспьера, который должен умереть вместе с ним. Все, что я могу сказать, — когда кто-то открыл дверь, она вскрикнула и проснулась от сильных судорог. Я выспросил, какие она испытывала ощущения, когда ей стало лучше. Она не помнила ни одного слова, произнесенного ею во время сна. Осталось лишь впечатление о бесконечно долгой болезни, которое она испытала, когда приходила в себя. Остальное улетучилось подобно сну, не оставив никакого следа.

В течение нескольких дней воспоминание об этом вечере терзало меня. Я пошел к Сюзанне и задал всего один вопрос: «Как, вы не помните?» — «Нет». Это все, что она, покраснев, мне ответила. Я хотел повторить опыт, но она наотрез отказалась. Я понял, что разбудил ее стыдливость: она боялась испытать слишком нежные чувства к своему гипнотизеру».

Хотя этот текст и подложный, из сего вовсе не следует, что Сюзанна Форбе не существовала. Но была ли она первой любовницей Робеспьера? Мы не могли бы дать вам голову на отсечение, что это так.

* * *

В 1789 году, когда молодой адвокат был избран депутатом Генеральных штатов, он был уже почти помолвлен с очаровательной девушкой Анаис Дезорти. Безумно в нее влюбленный, он сочинял для нее страстные стансы. Шарлотта де Робеспьер рассказывает об этом: «М-ль Дезорти любила его и была им любима. Отец этой юной особы <Мсье Роберт Дезорти, нотариус в Аррасе.> вторым браком женился на одной из наших тетушек. Несколько раз вставал вопросе браке Максимильена, и скорее всего он женился бы на девушке, если бы не выбор его сограждан, лишивший его радостей семейной жизни. М-ль Дезорти поклялась, что не выйдет замуж ни за кого другого, но не сдержала своей клятвы и во время сессии законодательной ассамблеи стала женой другого».

Еще до отъезда в Париж Максимильен понял, что нежная Анаис была просто маленькой шлюхой. Отчет полиции, составленный Ж. Пеше, выставляет будущего революционера в смешном виде обманутого влюбленного:

«Он проник в святая святых этой семьи, которая дурачит его. Более проворные, чем он, настоящие прощелыги, подмигивают и обмениваются любовными записками с м-ль Дезорти. Малышка счастлива. Он ведет себя с этим прелестным ребенком как с недотрогой, наверное, для того, чтобы другие поступали так же, по уже начал понимать собственную глупость. Прошло несколько балов, а я никогда не видел его танцующим <Амель утверждает, однако, что Максимильен любил светские развлечения и танцы. Он приводит свидетельство одной пожилой дамы, имя которой не названо: „Он обычно танцевал вальс с моей матерью“.>. Соперники умело окружают его ловкими приятелями, которые покоряют его сердце комплиментами. Разрываясь между любовью и тщеславием, он походит на буриданова осла» <«Мемуары, взятые из архивов парижской полиции и призванные послужить истории о морали и полиции со времен Людовика XVI до наших дней» Ж. Пеше (1838)>.

С тяжелым сердцем всегда столь ранимый Максимильен уехал в столицу. Политические заботы не растопили его горечи. Однажды вечером в Версале он сочинил полную разочарований поэму, вот ее первая строфа:

Я так любил ее, когда она была верна мне.