Мы повернули за угол, и она отстает на шаг, когда подходим к припаркованной Бетти.

Поковырявшись секунду, я открываю ключами ее дверь, и Перри без единого комментария забирается внутрь. Мне нравится, что она не пытается выдать что-нибудь вроде: «Как круто, что у тебя есть эта дерьмовая развалина». Некоторые люди предпочитать притворяться, будто Бетти крутая тачка, хотя она реально уродливая. Еще она пахнет затертой до дыр обивкой, и мне нравится в ней только сама езда.

Двигатель рычит, и, включив первую, я отъезжаю и говорю ей:

— Есть такой чувак — Герд Гигеренцер — он исследует, как мы принимаем решения, — оглядев ее, я добавляю: — И говорит, что нам нужно чаще следовать инстинктам и эвристическому подходу.

Встретившись со мной взглядом, она слушает и кивает. Она даже не выдает скептическую улыбочку, как все мои друзья. Хотя я не злюсь на такие улыбки; я их понимаю. Но она, кажется, угадывает, что я это к чему-то подведу, и действительно хочет услышать. Быть с кем-то, кто тебя всерьез хочет услышать, — это круто.

— Он говорит, что при принятии оптимальных решений недостаточно статистики и учета вероятностей. Он про интуицию. Например, пользоваться инстинктами, учитывая при этом, что в какой-то степени они базируются на жизненном опыте.

Она неуверенно улыбается.

— Та-а-ак…

— В основном он пишет про риски в инвестициях и экономику, — добавляю я, — но не знаю… Это просто появилось у меня в голове — слова, которые он однажды сказал: если вы живете в неопределенном мире, упрощайте. Если же ваш мир довольно предсказуем — добавьте деталей.

Перри качает головой.

— Понятия не имею, к чему ты клонишь, но продолжай.

— Чаще всего я и сам обычно не знаю, к чему, но сегодня тебе повезло, — подмигнув, отвечаю я.

Она фыркает, и, выехав на дорогу, я продолжаю:

— По сути он предлагает использовать аналитический подход в предсказуемых обстоятельствах и интуитивный в более сложных ситуациях, — я смотрю на нее, и она понимающе кивает. — В основном моя жизнь предсказуемая, — я издаю легкий смешок. — Дни похожи, люди вокруг одни и те же. Каждый раз, когда я делаю или говорю что-нибудь нелепое и Оливер смеется на до мной, это увеличивает шансы, что когда в следующий раз я снова сделаю или скажу что-нибудь из той же оперы, у него будет такая же реакция. Кроме того, я занимаюсь серфингом, хожу на одни и те же пляжи и делаю трюки, которые, наверное, не стоило бы. Но чем чаще я их делаю и при этом остаюсь в живых, тем больше шансов, что выживу и в следующий раз, когда сделаю что-нибудь безумное. Для большинства решений, которые я принимаю, учет вероятностей отлично работает.

— И-и-и…

Остановившись на светофоре, я поворачиваюсь к ней.

— С тобой я в ситуации неопределенности, но, к сожалению, у меня не много опыта, на который я могу опереться. Мои инстинкты хреновые.

Я вижу, как она сглатывает, внимательно всматриваясь мне в лицо, и кивает — на этот раз серьезно.

— Тут намешано столько всего: кто ты по отношению к Анселю и Миа, для чего ты здесь и надолго ли останешься. Может, тебе нужно отвлечься, или ты ощущаешь себя девятой лишней. А может, я тебе нравлюсь, — говорю я. — Ждет ли тебя кто дома и ждешь ли ты с нетерпением возвращения, — улыбаюсь я. — Ты меня еще слушаешь?

Перри кивает.

— Да.

— Тогда давай будем придерживаться простоты и не усложнять.

Выражение ее лица на секунду искажается от разочарования, от чего моя кровь начинает реветь в жилах.

— Я про инстинктивные решения, — тихо добавляю я, после чего отворачиваюсь и жму на газ, поскольку уже зеленый. Когда она молчит на это, я говорю: — Ты мне нравишься.

Я слышу ее улыбку, когда она отвечает:

— Ты мне тоже нравишься.

И, черт, это все, что мне нужно. Простота.

— Круто, — влившись в поток на шоссе, говорю я. — Ты любишь тайскую кухню?

Перри смеется, качая головой.

— То есть ты закончил с аналогиями со стратегиями принятия решений?

— Ну так как?

Немного прищурившись, Перри хитро улыбается.

— Да. Я люблю тайскую кухню.


***


Когда с едой мы поднимаемся ко мне, я все жду, когда же возникнет это напряжение от того, что я к себе домой веду женщину, а следом и типичные мысли из области «будем ли мы или нет, и что именно», но ничего из этого не приходит. Перри входит следом за мной, двигаясь плавно и оглядывая все вокруг.

Я знаю, что она видит: на стенах фотографии, картины и маски, повсюду статуэтки. Что-то привез я из своих путешествий, что-то — подарок друзей за какую-нибудь услугу: финансовый совет, ремонт машины или помощь в устройстве на работу к моему отцу.

Оторвавшись от стен, она рассматривает гостиную: диван, кресла, стол. Все это досталось мне от родителей. Мама организует ремонт и смену декора где-то каждые пять лет, и таким образом у меня осела их мебель за последние почти пятнадцать лет, потому что она смотрится очень к месту в моей маленькой студии.

Перри смотрит на меня с легким удивлением, но в целом я не могу понять по ее лицу, о чем она думает.

— Здесь так аккуратно.

— Здесь не всегда так, — уверяю я.

От ответа она заметно расслабляется, и я тут же припоминаю маниакальное стремление Анселя к чистоте.

Она улыбается мне.

— Мне нравится все это на стенах.

— Спасибо.

Поставив наш ужин на обеденный стол, я поворачиваясь достать тарелки, но в них, кажется, уже нет необходимости, потому что Перри взяла палочки и начала есть прямо из коробки, продолжая осматриваться.

Она останавливается перед картиной, которую моя подруга Терра нарисовала в качестве зачетной работы в школе. Перри застыла, глядя на нее. Картина и правда завораживает. На ней изображена пара. Он вглядывается в ее лицо, будто пытается прочесть мысли. А она, закрыв глаза, прильнула к его ладони на ее щеке. Мазки густые, линии округлые — эта фишка Терры заставляет ощутить объем ее картин как в прямом, так и в переносном смысле — а цвета приглушенные голубой, кремовый и серый. И только губы женщины сияюще-красные.

— Они прекрасны. И как он смотрит на нее… — говорит Перри.

Большинство людей обращают внимание на цвет губ. Мне нравится, что она заметила другое.

— Мне тоже именно это нравится, — соглашаюсь я. — А она даже не знает. Он смотрит на нее так не ради того, чтобы она оценила.

Повернувшись ко мне, Перри спрашивает:

— Ты когда-нибудь был влюблен?

Я обдумываю ее вопрос, пока жую лапшу. Вспоминаю свои отношения длиной в год в колледже с Мэнди. Проглотив, я отвечаю:

— Нет.

— Почему? Сколько тебе лет?

— Мне двадцать три, — пролистав в уме воспоминания — от времени ставшие более броскими — я понимаю, что всегда ставил водное поло на первое место. — И я не знаю, — сунув в рот очередную порцию еды, я жую и думаю. — В колледже у меня была девушка. Но я не любил ее, потому что был слишком глупым.

— Мне трудно представить тебя, делающего что-нибудь глупое.

— Оливер тут нашел бы, что возразить. Но нет, просто я понял слишком поздно, какая она была замечательная.

Она кивает и снова смотрит на картину. На ее губах появляется еле уловимая улыбка.

— А ты была влюблена в Анселя?

Перри снова кивает, и, продолжая есть, я гадаю, что чувствую по этому поводу. Одновременно и радость, и грусть, как мне кажется.

Проглотив, я задаю новый вопрос:

— И ты по-прежнему влюблена в него?

Она наклоняется и отправляет лапшу в рот, заставляя меня ждать ответ, пока жует. Или пока обдумывает. Наконец она отвечает:

— Нет. Я люблю его, но не в романтическом смысле. У нас с ним было все не очень здорово.

Я издаю стон.

— Терпеть не могу это слово! Такая дурь.

— Потому что люди используют его в неподходящих ситуациях, — со смехом говорит она. — Но в нашем случае оно в точку. Мы оба хотели, чтобы он чувствовал то, чего не мог, и какое-то время успешно притворялись, а в конце оба же были обижены.

Взглянув на нее, я содрогнулся. Это пиздец как тоскливо. Если мне не изменяет память, Ансель был с ней довольно долго — вроде несколько лет.

— Пойдем смотреть «Мэтлока».

— «Мэтлока»? Про того старика? — Перри смеется, когда я киваю. — Тогда налей мне вина, и пойдем.

Я показываю на несколько разных бутылок возле обеденного стола и, пока она выбирает, иду и включаю DVD-плеер.

Две недели. Я знаком с ней всего две недели, но когда она подходит с двумя стаканами и початой бутылкой красного, то с таким комфортом устраивается на диване, будто она мне и любовница, и сестра, и лучший друг одновременно.

— Мне нравится, как ты двигаешься, — говорю я.

Она смотрит на меня с шутливым возмущением.

— Я серьезно, — добавляю я. — Ты движешься, как вода или ниндзя.

— Это же совершенно разные вещи, — Перри наклоняется налить нам вина, а я делаю все возможное, чтобы не скользнуть взглядом по ее телу.

— Вообще-то не очень.

Она качает головой и, сделав глоток, изучающе смотрит на меня.

— Тебе нравится, как я двигаюсь…

Я делаю глубокий вдох, почувствовав ее аромат. Он слабый, словно настоящие лепестки вместо парфюмерной имитации цветочного запаха. Позволив себе секундную фантазию, как она каждое утро протирает кожу шеи лепестками, я смеюсь. Мой мозг — праздничная открытка.

— Мне тоже нравится, как ты двигаешься, — продолжает она. — Ты будто… м-м, как это… — она похлопывает пальцем по губам. — Танцуешь, что ли? Не буквально, но почти, — она оживленно ерзает на диване. — Тебе комфортно в своем теле.

— Потому что я дома часто хожу голый.

Она краснеет.

— Голый?

— Ага, — улыбаюсь я. Это правда. — Просто хожу, рисую, читаю или готовлю. Или смотрю «Мэтлока».

Прежде чем я успеваю понять, что она делает, Перри встает и снимает с себя футболку. Сбросив туфли, стягивает джинсы и снова усаживается на диван в одном нижнем белье. Она улыбается, как нахулиганивший тинэйджер.

Черт. Да.

Я тоже встаю и, следуя примеру, снимаю с себя шорты и футболку.

— Будем смотреть «Мэтлока» в трусах.

Поджав под себя ноги, Перри хихикает.

— Лучшего вечера и не придумаешь.

А потом, потянувшись по-кошачьи, она сворачивается клубочком и прижимается ко мне.

Ее кожа гладкая и прохладная, контрастная с моей горячей, и я чувствую, как в месте касания холод смешивается с теплом. Протянув ей стакан с вином, другой беру себе.

Положив свое бедро на мое, она переплетает наши ноги, а когда я поворачиваюсь к ней, поднимает лицо мне навстречу.

И я целую ее.

Всего лишь мягко прижимаюсь к ее губам и не спешу отстраняться, удивляясь, насколько мне это нравится. Еще понимаю, что хотя я совершенно точно хочу большего, она совсем недавно вернулась в мир после разбитого сердца, поэтому не жду, что Перри готова броситься сломя голову во что бы то ни было.

Она подается вперед и, не закрывая глаз, слегка посасывает мою нижнюю губу, заставив меня тихо застонать от удовольствия. Я уже знаю, что этим вечером будут только поцелуи, не переходящие ни во что дикое и безудержное или случившееся слишком быстро. Но от ощущения, что для нас обоих тут есть нечто большее, от этого электрического тока между нами встают дыбом волоски на руках.

Перри отодвигается и, прикоснувшись к своим губам, улыбается, а потом поворачивается к телевизору. И кладет голову мне на плечо. Я чувствую, как она переплела наши пальцы и сжала их.

— J’aime ça, c’est bien, — говорит она.

Эти слова я знаю: «Мне нравится. Это хорошо».

Согласно кивнув, я отвечаю:

— Да.


*** Конец ***