Я кивнула, глядя на квитанцию.

– Мне еще трудно все понять, – сказала я, сдерживая слезы. Я взглянула на него. – Как мог он выкрасть меня прямо под носом моей сиделки?

– О! В этом он был очень сообразителен. Он дождался, когда она оставила детскую, чтобы навестить миссис Бостон в ее комнате (та крепко спала, и она решила взять перерыв). Это не означало, что она невнимательна. Она и миссис Бостон были добрыми приятельницами. Он, должно быть, прятался в коридорах, наблюдая и выжидая. Когда этот момент настал, он вошел, взял тебя и скрылся через задний вход.

Я пристально смотрела на него.

– Сестра Дальтон ушла в комнату миссис Бостон?

Он кивнул.

«Но почему же миссис Бостон не сказала мне об этом, когда я спросила ее, как папа мог взять меня прямо на глазах сестры Дальтон? – размышляла я. – Ведь это такая важная подробность: как могла она забыть об этом?»

– Мы не знали, что тебя забрали до тех пор, пока миссис Дальтон не вернулась и не обнаружила, что ты пропала, – продолжал отец. – Сначала она подумала, что мы взяли тебя в нашу комнату. Взволнованная, она прибежала к нам.

«Что вы имеете в виду? – сказал я. – У нас ее нет». Мы не думали, что бабушка Катлер могла взять тебя в свои комнаты, но миссис Дальтон и я побежали проверить, и тогда меня пронзила страшная догадка, я побежал по отелю. Но уже было слишком поздно.

Один человек из персонала видел Ормана Лонгчэмпа в семейной части отеля. Мы сопоставили все и пришли к выводу, это его рук дело. К тому времени, когда мы связались с полицией, он и его жена исчезли из Катлер'з Коув, и, конечно, мы не имели представления, куда они направились.

Я прыгнул в свой автомобиль и помчался по всей округе в надежде, что мне повезет и удастся настигнуть их, но все было напрасно, – он покачал головой. – Если он тебе напишет, чтобы он не рассказал тебе в письме, – сказал мой отец, при этом его лицо было таким гневным, каким я его и представить не могла, – это не может оправдать ту ужасную вещь, что он совершил. Ничто не может. Я сожалею, что его жена умерла и что у него была такая тяжелая жизнь, но, возможно, это было наказанием за ужасающее преступление, которое они совершили.

Я отвернулась в сторону, потому что слезы снова стали стекать по щекам.

– Я знаю, что это особенно тяжело для тебя, дорогая, – он мягко опустил руку мне на плечо, – но ты Катлер, ты вынесешь и станешь тем, кем тебе и следует быть. А теперь я должен вернуться к работе. Ты должна пойти и съесть чего-нибудь, – сказал он, и я вспомнила о Джимми. Я должна достать еду для него. – Вот что я тебе скажу, – сказал мой отец, – я буду проходить мимо кухни и попрошу Кого-нибудь собрать тебе всего на тарелку и принести сюда. О'кей?

Я сразу подумала, что смогу отнести эту еду Джимми.

– Хорошо, спасибо.

– Если ты и дальше будешь чувствовать себя не очень хорошо, дай мне знать, я пришлю доктора нашего отеля взглянуть на тебя, – сказал он и ушел.

Я взглянула в зеркало, чтобы посмотреть, насколько плохо я выгляжу. Я не могла допустить, чтобы Джимми узнал, что произошло между Филипом и мной. Если он узнает это, он придет в ярость и погонится за ним, и этим только доставит себе еще большие неприятности. Я должна выглядеть хорошо для него, чтобы он не почувствовал, что со мной произошло что-то ужасное. Несколько красных пятен все еще сохранялись на моей шее и ключице.

Я выбрала красивую синюю юбку и белую блузку с большим воротником, который мог скрыть большинство пятен. Потом расчесала волосы и обвязала их лентой. Я наложила немного помады на губы. Я хотела бы иметь немного румян, чтобы мои бледные щеки выглядели более здоровыми.

Я услышала стук в дверь и открыла ее, чтобы принять поднос с едой от одного из служащих. Я поблагодарила его и закрыла дверь, выждав, пока затихнут его шаги. Потом я снова отворила дверь и осторожно вышла с подносом. Когда я убедилась, что все спокойно, я поспешила дальше по коридору к выходу.

– Я наелся, – объявил Джимми и взглянул на меня. – Одно здесь хорошо – это прекрасная еда, верно? – Он вздохнул. – Но я чувствую себя здесь словно курица в корзинке, Дон. Я не могу больше здесь оставаться.

– Я понимаю, – печально сказала я и потупилась. – Джимми, почему я не могу отправиться с тобой?

– Что?

– Ах, Джимми. Мне не нужна ни прекрасная еда, ни это парк. Мне нет дела до того, какое важное место занимает моя семья в здешнем обществе, что люди считают этот отель замечательным. Я лучше пойду с тобой и буду бедной, но стану жить с людьми, которых люблю. Родственники папы и мамы не узнают ни о чем, если мы им не расскажем. Мы скажем им о смерти мамы и придумаем другую причину, почему папа оказался в тюрьме.

– Ох, не знаю, Дон…

– Пожалуйста, Джимми. Я не могу оставаться здесь.

– О, я думаю, что все складывается для тебя лучше, много лучше, чем будет в Джорджии. Кроме того, я говорил тебе, если ты убежишь со мной, они определенно пошлют кого-то за нами, и нас наверняка поймают.

Я кивнула и посмотрела в его нежные, сочувствующие глаза.

– Разве все это не кажется иногда одним длинным, ужасным кошмаром, Джимми? Разве ты не надеешься, что проснешься и все это окажется лишь ужасным сном? Может быть, если мы сильнее будем желать этого… – Я закрыла глаза. – Я бы желала забыть все плохое, что произошло с нами, и перенестись в волшебное место, где могли бы исполниться наши самые тайные мечты, в место, где ничто уродливое или грязное не могло бы коснуться нас.

– И я тоже, Дон, – прошептал он. Он наклонился ко мне, и я почувствовала его дыхание на моих губах раньше, чем его губы. Мы целовались, тело мое расслабилось. Я подумала, что было бы справедливо, если бы именно Джимми был тем, кто привел бы меня из девичьей невинности в женский мир. Я всегда чувствовала себя с ним в безопасности, где бы мы ни были, чтобы ни делали. Он заботился обо мне, мое спокойствие и счастье были всегда важны для него. Трагедия и горести связали нас вместе как брата и сестру, и теперь было бы справедливо, если бы судьба связала нас и романтической любовью.

Но Филип украл то очарование, которое приходит, когда девушка добровольно снимает вуаль своей невинности и вступает в зрелость рука об руку с тем, кого она любит и кто любит ее. Я чувствовала себя опозоренной, оскверненной, испорченной.

Джимми почувствовал мое напряжение.

– Извини, – он подумал, что это из-за его поцелуя.

– Все в порядке, Джимми, – сказала я.

– Нет, не все в порядке. Я уверен, что ты не можешь перестать видеть меня рядом с тобой на одной из наших раскладных кроватей. А я не могу перестать видеть в тебе мою сестру. Я хочу любить тебя, я и люблю тебя, но это потребует времени – иначе мы не будем чувствовать себя чистыми и правыми.

Он попытался отвести взгляд, но тут же снова повернулся ко мне, в глазах его стояла мука. Это заставило мое сердце сильно забиться, я увидела, как сильно он любит и хочет меня и какое глубокое чувство морали останавливает его. Мои эмоции, проснувшаяся сексуальность захлестывали меня, требуя удовлетворения. Я была благодарна Джимми и любила его еще сильнее за это проявление мудрости. Он был прав – если мы кинемся в этот омут, мы будем горько сожалеть. Потом в смятении мы отдалимся друг от друга, никогда больше не будем чистыми и достойными.

– Конечно, ты прав, Джимми, – сказала я. – Но я всегда любила тебя так сильно, как только сестра может любить брата. А теперь я обещаю тебе, научиться любить тебя так, как женщина должна любить мужчину, и не имеет значения, сколько времени это займет и сколько времени мне придется ждать.

– Ты это осознаешь, Дон?

– Осознаю, Джимми.

Он улыбнулся и снова нежно поцеловал меня, но даже этот короткий, нежный поцелуй в щеку послал электрический разряд по всему моему телу.

– Пожалуйста, не надо, Джимми. Я останусь с тобой на всю ночь, и мы сможем разговаривать, пока ты не уснешь.

Он засмеялся.

– Ладно, но я должен уйти рано утром. Водители грузовиков отправляются в путь рано, а они – мой единственный шанс добраться до места.

– Я принесу тебе завтрак, когда пойду есть вместе с персоналом. Это бывает рано. И у нас будет еще немного времени побыть вместе. Но ты обещаешь, что когда доберешься до Джорджии, сообщишь, где ты? – спросила я. От одной только мысли, что он уезжает так далеко, у меня теперь все начинало болеть внутри.

– Конечно. И как только я заработаю достаточно денег, я вернусь повидать тебя.

– Обещаешь?

– Да.

Мы лежали вместе на кровати и мечтали, я пристроилась на его руке. Джимми никогда раньше не задумывался о том, кем бы хотел стать, но сейчас он говорил о своем желании поступить в воздушные силы и стать пилотом.

– Но если начнется война, Джимми? Я буду ужасно волноваться все время. Почему бы тебе не стать кем-нибудь другим, например, адвокатом или доктором, или…

– Ну-ну, Дон. А где я возьму денег, чтобы поступить в колледж?

– Может быть, у меня будет достаточно денег, чтобы послать тебя в колледж.

Он помолчал, а когда повернулся ко мне, его темные глаза были печальными и тяжелыми.

– Ты не хочешь, чтобы я был твоим женихом, если я не стану кем-нибудь большим и важным, да, Дон?

– О, нет, Джимми. Вовсе нет!

– Ты не будешь помогать мне.

– Это не так, Джимми! – запротестовала я.

– Может быть, это неправда сейчас, но когда ты поживешь здесь некоторое время, ты начнешь все чувствовать иначе. Такое бывает. Эти богатые, старые южные семьи планируют жизнь своих дочерей – кем они должны быть, за кого выходить замуж…

– Со мной этого не произойдет, – настаивала я.

– Посмотрим, – сказал он, убежденный, что прав. Временами он мог быть таким упрямым.

– Джеймс Гэри Лонгчэмп, не говори мне, на кого я буду похожей. Я самостоятельная личность, и никто – ни бабушка-тиран, ни кто-либо другой – не превратит меня в кого-то другого. Она может называть меня Евгенией, пока не побагровеет.

– Все в порядке, – усмехнулся он и поцеловал меня в щеку. – Что бы ты не сказала, я не думаю, что она хочет стать спичкой для твоего темперамента. Я удивляюсь, от кого ты его получила? У твоей матери такой же темперамент?

– Едва ли. Она хнычет вместо того, чтобы вопить. И в любом случае получает то, что хочет. Ей не надо беситься или орать на кого-либо.

– А как насчет твоего отца?

– Не думаю, что он способен впасть в гнев. Ничто, кажется, не волнует его. Он мягкий, как свежее масло.

– Значит, ты унаследовала свой темперамент от бабушки. Может быть, ты больше похожа на нее, чем думаешь.

– Я не хочу быть такой. Она не такая, какой в моем представлении должна была быть моя бабушка. Она…

Мы услышали шаги по цементной лестнице раньше, чем дверь с треском отворилась. Через мгновение убежище было освещено, и мы увидели двух полисменов. Я схватила Джимми за руку.

– Вот видите, – услышала я голос Клэр Сю за их спиной, я говорила вам, что не лгу.

– Пошли, парень, – один из полисменов обратился к Джимми. Он медленно встал.

– Я не вернусь туда, – дерзко сказал он. Полисмен двинулся к нему. Когда он приблизился, чтобы схватить его, Джимми нырнул и отскочил в сторону.

– Джимми! – закричала я.

Другой полисмен сделал быстрое движение и обхватил его за талию, оторвав от пола. Джимми попытался вырваться, но вдвоем полисмены быстро усмирили его.

– Отпустите его! – кричала я.

– Ты должен вести спокойно, иначе я надену на тебя наручники, парень, – пригрозил полисмен, удерживая его сзади. – Так как?

– Ладно, ладно, – согласился Джимми, его лицо было красным от растерянности и ярости. – Поехали.

Полисмен ослабил хватку и поставил Джимми на ноги. Он склонил голову в знак поражения.

– Пошли, – приказал другой полисмен.

Я повернулась к Клэр Сю, стоявшей в дверях.

– Как могла ты это сделать? – закричала я. – Ты, эгоистичная… – Она отступила назад, чтобы полисмены и Джимми могли пройти. Когда Джимми достиг двери, он обернулся ко мне.

– Я вернусь, Дон, обещаю. Наступит день, и я вернусь.

– Шевелись, – скомандовал полисмен, подталкивая его. Джимми едва не вылетел за дверь.

Я побежала за ними.

– Джимми! – кричала я. Я побежала по ступеням и остановилась.

Мой отец стоял рядом с бабушкой и Клэр Сю.

– Отправляйся в свою комнату, Евгения, – приказала бабушка. – Это ужасно неприлично.

– Иди, – сказал отец немного мягче, но лицо его потемнело от неодобрения. – Иди в свою комнату.

Я смотрела вслед Джимми и полисменам. Они уже были почти возле фронтона здания.

– Пожалуйста, – просила я, – не позволяйте им вернуть его обратно. У него была ужасная жизнь в другой семьей. Пожалуйста…

– Это не наша проблема, – сказала бабушка.

– Мы ничего не можем сделать, – подтвердил отец, – и это против закона – укрывать беглеца.