Серт поднял кубок для тоста.

— За твое возвращение на арену, — сказал он и выпил вино, ничуть не смутившись от того взгляда, которым одарил его Атрет. Отставив кубок, он добавил: — Я пришел к тебе с предложением.

— Оставь его при себе.

— Сначала выслушай.

— Оставь его при себе!

Серт снова взял кубок, задумчиво помешивая вино.

— Может, все–таки передумаешь?

— Меня ничто не заставит снова сражаться на арене.

— Ничто? Ты бросаешь вызов богам, Атрет. Уверяю тебя, это неразумно. Не забывай, что в Ефес тебя призвала сама Артемида.

Атрет цинично засмеялся.

— Ты хорошо заплатил Веспасиану. Вот почему я здесь.

Серта эти слова оскорбили, но он решил не реагировать на такое богохульство, а пойти другим путем.

— Думаю, я тебя обрадую, если скажу, что Веспасиан мертв.

Атрет взглянул на него.

— Надеюсь, он был убит. — Атрет щелкнул пальцами. — Лагос, принеси еще вина. Наполни кубки до краев. Сегодня у меня праздник.

Серт тихо засмеялся.

— Тогда я вынужден тебя огорчить, потому что он умер своей смертью. Хотя нельзя сказать, что кроме тебя некому было пожелать ему смерти, и особенно это касается старой аристократии, которой пришлось потесниться в Сенате, так как Веспасиан призвал туда провинциалов из Испании. Говорили, что отец Веспасиана был испанским сборщиком налогов, и как там теперь повернутся дела, никто не знает.

— Не все ли равно?

— Этим испанцам, думаю, нет. Он ведь им покровительствовал. Он предоставил им все права, какими обладают граждане Рима, во всех магистратах. — Серт засмеялся. — А уж аристократические семьи этого ему простить не могли, считали его плебеем. — Серт снова поднял кубок. Но, кем бы он там ни был на самом деле, он был все же великим императором.

— Великим? — Атрет пробормотал ругательство и сплюнул на мраморный пол.

— Да, великим. Думаю, величайшим со времен Юлия Цезаря. Несмотря на его скупость, его финансовые реформы спасли Рим от финансового краха. Его философия состояла в том, чтобы сначала восстановить хотя бы начатки стабильности, а потом развить их. И здесь он добился немалых успехов. Памятником его усилиям сейчас в Риме стоят Форум и Храм мира. Жаль только, что он так и не закончил колоссальную арену, которую начал строить на развалинах Золотого дворца Нерона.

— Да, очень жаль, — иронически поддакнул Атрет.

— О да, я знаю, ты его ненавидел. Это и понятно. В конце концов, разве не его брат подавил восстание в Германии?

Атрет мрачно взглянул на него.

— Восстание живет.

— Больше нет, Атрет. Тебя долго, очень долго не было на родине. Веспасиан присоединил к империи часть Южной Германии и треугольник между Рейном и Базелем. Германцы теперь совершенно рассеялись и никакой угрозы Риму не представляют. Все–таки, что ни говори, Веспасиан был военным гением. — Серт видел, как Атрету не нравилось все это слушать. В нем так и закипала ненависть. Этого только Серту и нужно было. Не давать огню угаснуть.

— Ты наверняка хорошо помнишь его младшего сына, Домициана.

Атрет прекрасно все помнил.

— Кажется, это он устроил тебе последний поединок в Риме, — как бы невзначай добавил Серт, распаляя Атрета еще больше. — Так вот, императором теперь стал его старший брат, Тит.

Атрет допил оставшееся в его кубке вино.

— Его военная карьера оказалась такой же блестящей, как и у его отца, — сказал Серт. — Ведь это Тит подавил восстание в Иудее и не оставил камня на камне от Иерусалима. И если не считать того, что ему так и не удалось покорить сердце иудейской царицы Вереники, то его карьера просто безупречна. Pax Romana любой ценой. Теперь нам остается только надеяться, что и в административных делах он окажется не менее талантлив.

Атрет отставил в сторону пустой кубок и взял с полки еще одно полотенце. Он тщательно вытер голову и торс. Его голубые глаза блестели.

Серт удовлетворенно наблюдал за ним.

— Я слышал, ты несколько дней назад был в городе, — сказал он как бы невзначай. При этом Серт не сказал, что эти слухи ему подтвердил Галл, хотя и не смог объяснить, что именно заставило Атрета тайно отправиться туда. Наверное, причина была очень важная, и Серт хотел знать, какая именно. Кто знает, может быть, он попробует использовать это обстоятельство, чтобы вернуть Атрета на арену.

— Я пошел поклониться богине, но меня чуть не растерзала толпа, — сказал Атрет, решив больше ничего к этому не добавлять.

Серт тут же решил ухватиться за такую возможность:

— Я ведь на дружеской ноге с проконсулом. Не сомневаюсь, стоит мне замолвить словечко, и он охотно выделит тебе легионеров для охраны. Ты сможешь приходить в город в любое время, поклоняться своей богине, когда захочешь, и не думать, будет тебе это стоить жизни или нет.

Серт улыбался про себя. Те меры, которые он предлагал, без внимания остаться не могли. Поскольку Атрета уже узнали, ажиотаж вокруг него снова распространится по городу, подобно лихорадке, и этот ажиотаж должен разогреть в Атрете остывшую было кровь. Пусть он услышит, как толпа, подобно заклинанию, повторяет его имя. Пусть он знает, что ему поклоняются почти как богу.

— Мне бы так хотелось, чтобы все вообще забыли о моем существовании, — сказал Атрет. Он не поддастся на ухищрения Серта. — А твои предложения только раззадорят толпу, так ведь? — добавил он, насмешливо приподняв одну бровь.

Серт насмешливо улыбнулся и покачал головой.

— Эх, Атрет, друг мой дорогой, неприятно мне слышать, что ты мне не доверяешь. Разве я до сих пор не отстаивал твои интересы?

Атрет холодно усмехнулся.

— Только тогда, когда они совпадали с твоими.

Серт скрыл свою досаду. Атрету трудно было отказать в проницательности. Ведь на арене он побеждал не только за счет своей физической силы и храбрости. Для германского варвара Атрет был невероятно умен. Такое сочетание ненависти и проницательности опасно, но от этого его поединки становились только зрелищнее.

— Ну, я думаю, мы сможем договориться так, чтобы учитывались и твои желания.

— У меня сейчас одно желание — чтобы меня оставили в покое.

Серта эти слова нисколько не смутили. Он знал Атрета лучше его самого. Он наблюдал за поведением германца как в рабстве, так и потом.

— Ты и так пребываешь в покое, — сказал он, глядя, как Атрет снял с пояса полотенце и облачился в новую, богатую тунику. Перед Сертом стоял самый сильный и красивый атлет из всех, которых он когда–либо видел. — Этот твой покой длится уже несколько месяцев. И я могу с уверенностью сказать, что он тебя совершенно не радует.

Подпоясываясь широким кожаным ремнем, Атрет посмотрел на Серта таким взглядом, что тот понял, что перегнул палку. Но Серт все равно не смутился своей неудачной попыткой уговорить Атрета вернуться на арену. Можно воспользоваться множеством других вариантов. Только не стоит торопиться — всему свое время. Сейчас же он лишь махнул рукой, как бы не желая больше вести разговор на эту тему.

— Ладно, — сказал он, широко улыбнувшись. — Давай поговорим о чем–нибудь другом. И сам первым переменил тему. Он ушел от Атрета спустя час, но перед этим пригласил его на один из тех пиров, которые предшествовали зрелищам. Он сказал, что Атрета хочет видеть римский проконсул. В этом Атрет тоже усмотрел для себя скрытую опасность. Личные встречи с правителями Рима ни для кого в империи не проходят бесследно. И он отказался.

Серт заговорил более прямо:

— Я бы на твоем месте поостерегся так неуважительно относиться к сильным мира сего.

— За годы рабства я многое усвоил, Серт. Даже сам кесарь боится толпы. А ты прекрасно знаешь, что толпа любит меня.

— Но тогда ты усвоил и еще одну истину — толпа подобна женщине легкого поведения. Уйди от нее на долгое время, и она тебя забудет. К тому же она хочет от тебя только одного — видеть тебя снова сражающимся.

Атрет ничего не сказал, но Серт увидел, как эти слова задели германца за живое. Отлично. Спускаясь по ступеням рядом с Атретом, он увидел, как по солнечному двору виллы гуляет молодая женщина с ребенком на руках. Поначалу ему показалось, что это Юлия Валериан, поэтому он удивился. Его люди говорили ему, что отношениям Юлии и Атрета пришел конец еще несколько месяцев назад. Ему также сообщили, что Юлия Валериан беременна и что Атрет — отец будущего ребенка. Серт тогда приказал своим людям следить за домом Юлии, пока ребенок не родится. Ему доложили, что ребенка отнесли умирать на скалы. Как жаль. Если бы ребенок остался жить и его отцом действительно был Атрет, этим можно было бы выгодно воспользоваться.

Остановившись, Серт внимательнее всмотрелся в молодую женщину. Она была маленькой и грациозной. В какой–то момент она посмотрела в их сторону. Серт широко улыбнулся ей. Она отвернулась и исчезла за углом здания.

— У тебя всегда был прекрасный вкус. — Серт лукаво взглянул на Атрета. — Кто это?

— Служанка.

От Серта не ускользнуло то обстоятельство, что Атрет как–то слишком резко отвернулся и торопливо повел гостя к выходу, и ему это показалось любопытным. Он с интересом посмотрел вслед ушедшей женщине.

— А ребенок? Он твой?

— Это ее ребенок.

Серт больше ничего не сказал, но в его голове уже зрел замысел.

* * *

Рицпа повернулась и увидела Атрета, идущего к ней решительным шагом. Она знала, что германец зол. Вся его внешность выдавала его настроение. Прижав Халева к себе, Рицпа тяжело вздохнула. Что она сделала на этот раз такого, что разозлило его?

— Ты не должна выходить из дома, пока я не разрешу!

— Мой господин, ты хочешь сделать своего сына пленником? — спросила Рицпа, пытаясь его успокоить.

— Я хочу, чтобы он был в безопасности!

— Я тоже, Атрет. Меня окружают стены.

— Ты останешься в доме!

— Но что может грозить Халеву здесь? У тебя есть охрана…

— Женщина, ты будешь делать то, что я тебе скажу!

От его повелительного тона ей стало не по себе. С этим человеком невозможно было разговаривать. Она никому не позволяла так к себе относиться, никому не позволяла командовать собой. Семей всегда относился к ней с большим почтением и уважением, чем этот грубиян германец.

— Если в твоих словах есть здравый смысл, — сказала она ему ледяным тоном, — я тебя послушаю. Сейчас в твоих словах его нет.

Атрет зловеще сощурился.

— Еще одно твое слово — и я вышвырну тебя за ворота.

Рицпа посмотрела ему прямо в глаза.

— Ты этого не сделаешь.

Горячая кровь ударила Атрету в голову.

— Почему ты в этом уверена?

— Потому что ты так же любишь Халева, как и я. Я не понимаю, почему ты злишься, Атрет. И вчера, и позавчера ты видел, как я гуляла с Халевом по двору, и у тебя не было никаких претензий. Сегодня ты похож на дыню, которая вот–вот взорвется.

Атрет с трудом сдержался. Рицпа была права, но это заставляло его злиться еще сильнее. Он действительно видел ее вчера и позавчера, и ему было приятно смотреть на нее, вероятно, по той же самой причине, по которой приятно было на нее смотреть и Серту. Она была красива. И она знала, что ради собственного сына он не посмеет вышвырнуть ее за ворота. Ему хотелось задушить ее. Он видел, какими глазами смотрел на нее Серт, перед тем как уйти.

Рицпа видела, какие противоречивые эмоции отражались на лице этого германца. Нужно было отреагировать на ситуацию иначе. Можно было бы просто, не говоря ни слова, пойти в дом, а для отстаивания своего мнения найти более подходящее время. Она посадила Халева на колени.

— Что случилось, почему ты считаешь необходимым держать Халева дома?

Атрет смотрел, как его сын вцепился в переднюю часть ее туники.

— Хватит с тебя и того, что я тебе приказываю.

— Неужели нам снова нужно проходить через это? — терпеливо спросила Рицпа. — Может быть, все дело в этом друге, который навестил тебя?

— Никакой он не друг! Его зовут Серт, и он распорядитель зрелищ в Ефесе.

— А-а, — сказала она. — И он приходил уговорить тебя снова сражаться, так?

— Да.

Она нахмурилась.

— И что, уговорил?

— Нет.

Рицпа почувствовала, что за гневом германца стоит что–то серьезное, не просто уязвленная мужская гордость.

— Расскажи мне, в чем опасность, Атрет. Я, наверное, была не права, но не знаю, в чем именно.

Он понял, что может осадить эту упрямую женщину только одним способом — рассказать ей всю правду.