Марка 4:3–8


Иисус же сказал им в ответ: пришел час прославиться Сыну Человеческому. Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, упав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода.

Иоанна 12:23–24


ПРОЛОГ

79 г. по Р. Х.

Стражник темницы отодвинул засов и пошел впереди. Стук кованой обуви римлянина заставил Атрета вспомнить Капую. Пока он следовал за стражником, от запаха холодного камня и человеческого страха его прошиб пот. Из–за запертой двери доносился чей–то крик. В других камерах кто–то стонал от отчаяния. Атрет и стражник шли дальше, и вдруг Атрет услышал доносящееся издалека пение — голос был необычный и настолько приятный, что он невольно заслушался. Где–то в темноте пела женщина.

Стражник замедлил ход, слегка наклонив голову.

— Ты когда–нибудь слышал в своей жизни такой голос? — сказал он. Пение прекратилось, и он пошел быстрее. — Она здесь уже не первый месяц, и как будто все ей нипочем. Не то, что другие. Жаль, что завтра она вместе с остальными умрет, — добавил он, остановившись перед тяжелой дверью. Затем он отодвинул засов.

Атрет стал на пороге и начал вглядываться в каждое лицо. Сбоку на стене висел факел, который освещал верхнюю часть стены и потолок, остальные уже давно догорели. Большинство узников составляли женщины и дети. Среди них было менее десятка старых бородатых мужчин. Атрет не удивился. Более молодых мужчин берегли для сражений на арене.

Кто–то окликнул Атрета по имени, и он увидел, как какая–то исхудавшая женщина встает из массы грязных и оборванных узников.

Хадасса.

— Эта? — спросил его стражник.

— Да.

— A-а, певица, — сказал стражник. — Так вот ты где! Иди сюда!

Атрет смотрел, как Хадасса пробирается к ним через камеру.

Люди протягивали к ней руки. Кто–то взял ее за руку, и она улыбнулась, прошептала какие–то слова ободрения и пошла дальше. Дойдя до двери, она подняла на Атрета свои яркие глаза.

— Что ты здесь делаешь, Атрет?

Не желая ничего говорить в присутствии римского стражника, Атрет взял ее за руку и вывел в коридор. Стражник закрыл дверь и задвинул засов. Потом он открыл дверь напротив и зажег в том помещении факел, затем вышел и встал в другом конце коридора.

Проследовав за Хадассой в камеру, которую открыл для них стражник, Атрет прислушался к грохоту его удаляющихся шагов и сжал кулаки. Когда–то он поклялся никогда больше не возвращаться сюда, но теперь он снова был здесь, причем по собственной воле.

Хадасса увидела его мучения.

— Тебе ненавистно это место, — тихо сказала она. — Что же привело тебя ко мне?

— Я видел сон. И не знаю, что он значит.

Хадасса чувствовала, в каком он отчаянии, и помолилась Богу о том, чтобы Он наделил ее умением дать Атрету нужный ответ.

— Сядь со мной и расскажи мне свой сон, — сказала она, чувствуя слабость после нескольких дней, проведенных в ужасных условиях заточения, без еды. — Я, может быть, и не знаю этот сон, но о нем знает Бог.

— Я иду сквозь темноту, и темно настолько, что я буквально чувствую, как эта темнота давит на меня. Все, что я могу видеть, — это мои руки. Я иду довольно долго, ничего не чувствуя, хочу найти что–то вечное, незыблемое, и вот я вижу перед собой какого–то скульптора. Перед ним стоит сделанная им статуэтка, мое изображение. Она похожа на те, что продаются на рынке возле арены, но только эта настолько реальна, что мне даже кажется, будто она дышит. Скульптор берет молоток, и я знаю, что он собирается сделать. Я кричу ему, чтобы он не делал этого, но он одним ударом разбивает мое изображение на тысячи кусочков.

Весь дрожа, Атрет встал.

— Я чувствую боль, которой раньше никогда не испытывал. Я не могу пошевелиться. Потом я вижу свои родные места, кругом лес, и я тону в болоте. Рядом стоят отец, мать, жена, друзья — все они давно умерли или погибли. Я кричу, а они лишь смотрят, как я погружаюсь все глубже. Болото сдавливает меня, как та темнота. Но вот передо мной появляется какой–то человек, который протягивает мне руки. Его ладони в крови.

Хадасса смотрела, как Атрет устало присел, откинувшись спиной к противоположной стене.

— Ты взял Его за руку? — спросила она.

— Не знаю, — мрачно ответил он. — Не помню.

— Ты проснулся?

— Нет, — Атрет медленно задышал, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно. — Еще нет. — Он закрыл глаза и судорожно сглотнул. — Я слышу крик младенца. Голенький, он лежит на берегу моря. Я вижу, что на него идет с моря волна, и знаю, что она его смоет. Я пытаюсь его взять, но волна накрывает его. И вот тут я просыпаюсь.

Хадасса закрыла глаза.

Атрет откинул голову назад.

— Расскажи мне. Что все это значит?

Склонив голову, Хадасса молилась о том, чтобы Господь дал ей мудрости. Так она сидела довольно долго. Наконец, она подняла голову.

— Я не пророчица, — снова сказала она. — Толковать сны может только Бог. Но кое–что я, наверное, смогу объяснить точно.

— И что же?

— Человек, протягивающий тебе руки, — это Иисус. Я рассказывала тебе, как Он умер, как был пригвожден к кресту, как Он воскрес. Он протягивает к тебе Свои руки. Возьмись за них и держись. В этих руках твое спасение. — Она помолчала. — А вот ребенок…

— Я знаю о ребенке, — на лице Атрета отразилось плохо скрываемое волнение. — Это мой сын. Я много думал о том, что ты сказала мне тогда, когда пришла в пещеру. Тогда я ответил тебе, что мне все равно, что будет с этим ребенком. — Он замолчал, потом заговорил снова. — Я посылал весть о том, что хочу взять ребенка, когда он родится.

Заметив встревоженный взгляд Хадассы, Атрет резко встал и беспокойно зашагал по камере.

— Поначалу я подумал, что, если я заберу его, это причинит боль Юлии. Но желание взять его к себе становилось непреодолимым. И я решил забрать его и вернуться в Германию. Я ждал, и вот, мне принесли весть. Ребенок родился мертвым.

Атрет горько засмеялся.

— Но это была ложь. Ребенок родился живым и здоровым. Она приказала бросить его в горах умирать. — Голос Атрета задрожал от слез, и он провел руками по волосам. — Я тогда сказал тебе, что даже если Юлия положит его к моим ногам, я отвернусь и уйду. Но именно это сделала она. Положила его на камни и ушла. Я ненавидел ее. Я ненавидел самого себя. Ты говоришь, что Бог смилостивился надо мной. Да уж, конечно, Бог смилостивился.

Хадасса встала и подошла к Атрету.

— Твой сын жив.

Он застыл на месте и посмотрел на нее сверху вниз.

Она дотронулась до его руки.

— Я не знала, что ты хотел забрать его, Атрет. Иначе я принесла бы его прямо к тебе. Пожалуйста, прости меня за ту боль, которую я тебе причинила. — Хадасса обессилено опустила руку.

Атрет схватил ее за руку.

— Ты говоришь, он жив? Где он?

Хадасса помолилась Богу о том, чтобы все то, что она сделала, в дальнейшем было для людей Божьим благословением.

— Я отнесла твоего сына к апостолу Иоанну, и он передал его в руки Рицпы, молодой вдовы, потерявшей своего ребенка. Она полюбила твоего сына с того самого момента, как увидела его. Рука Атрета ослабла, и он отпустил руку Хадассы.

— Мой сын жив, — удивленно произнес он, и тяжесть боли и вины оставила его. Он закрыл глаза, испытав необъяснимое облегчение. — Мой сын жив. — Прислонившись спиной к стене, он опустился на корточки, не в силах стоять на ногах. — Мой сын жив! — повторил он дрожащим голосом.

— Бог милостив, — тихо сказала Хадасса, нежно прикоснувшись рукой к его волосам.

Это ласковое прикосновение напомнило Атрету о матери. Он взял руку Хадассы и прижал ее к своей щеке. Только сейчас он смог разглядеть синяки и ссадины, покрывающие доброе лицо девушки, то, как сильно она исхудала, как изорвана и грязна ее туника. Хадасса спасла его сына. Разве он может уйти отсюда, оставив ее умирать?

Он встал, решив немедленно действовать.

— Я пойду к Серту, — сказал он.

— Нет, — сказала она.

— Да, — решительно возразил он. Он никогда не сражался со львами и знал, что у него практически не будет шансов выжить, но он приложит к этому все силы. — Одно только слово, и завтра я буду биться на арене за твою свободу.

— Но моя свобода уже завоевана, Атрет. Битва уже закончена. Он уже победил. — Хадасса крепко сжала своими руками ладонь Атрета. — Как ты не понимаешь? Если ты выйдешь сейчас на арену, ты умрешь, так и не узнав Господа.

— Но что будет с тобой? — Завтра она выйдет на арену один на один со львами.

— Все в Божьих руках, Атрет. Он все усмотрит.

— Ты умрешь.

— «Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться», — сказала Хадасса. Потом она улыбнулась ему. — Что ни делается — все к исполнению Его воли и для Его славы. Мне не страшно.

Атрет долго изучал ее лицо, потом кивнул головой, подавляя эмоции, которые разрывали его изнутри.

— Пусть будет так, как ты говоришь.

— Все будет по воле Господа.

— Я никогда тебя не забуду.

— И я тебя, — сказала она. Она объяснила ему, как разыскать апостола Иоанна, потом положила свою руку на руки Атрета и молча смотрела на него глазами, излучавшими мир и покой. — Ну а теперь иди из этой обители смерти и не оглядывайся.

Она вышла в темный коридор и позвала стражника.

Атрет стоял в коридоре с факелом в руке, когда пришел стражник и открыл дверь камеры Хадассы. В тот момент девушка еще раз повернулась к Атрету и посмотрела на него своими добрыми глазами.

— Да благословит и хранит тебя Господь, и да воссияет Его лик над тобой, и будет Он милостив к тебе. Пусть Он обратит Свой лик к тебе и даст тебе мир и покой, — сказала она с доброй улыбкой. Отвернувшись, она исчезла во мраке камеры.

Оттуда раздался шум приветствий заключенных, после чего дверь с глухим и непреклонным звуком захлопнулась.

СЕМЯ