— Был здесь, потом ушел.

— Не сказал, куда?

Она покачала головой.

Зная наклонности Атрета, можно было предположить что угодно, с полной уверенностью при этом, что его действия ничем хорошим не кончатся. Напиться. Подраться с кем–нибудь из римских воинов. Или, того хуже, найти какую–нибудь блудницу и провести с ней ночь, совсем разбив сердце Рицпы.

— Пойдем, я провожу тебя в бани.

— Атрет сказал, чтобы я никуда отсюда не уходила, — сокрушенно сказала Рицпа и грустно посмотрела на Феофила. — Я рассказала ему о своем прошлом. Рассказала все. — Она снова заплакала. — Все.

— Бог всегда с нами. — Феофил опустился рядом с Рицпой на колени и обнял ее за плечи, чувствуя, как она вздрагивает от рыданий.

25

Атрет бесцельно скитался по улицам Гроссето, пока не набрел на одну гостиницу на северной окраине города, вдалеке от гарнизона и легионеров. Там он заказал вино и сел в дальнем углу. Место это было убогим, расположенным далеко от центра города, и собирались здесь в основном портовые работники, которые в выпивке ценили не качество, а количество. Людьми они были шумными, недалекими, но к Атрету никто не приставал.

К шуму в помещении добавлялся шум дождя, падающего на крышу. Атрет пил много, но не мог выбросить из головы то, что ему рассказала Рицпа.

Лгунья, воровка, блудница.

Он не мог забыть ее глаз, в которых отражалось горе, когда она все ему рассказала. По ее внешности никак нельзя было сказать, что когда–то она была такой. Она оставила все, что у нее было, чтобы отправиться с ним в Германию ради него и Халева, и ни разу еще не пожаловалась на трудности. Она спасла его ребенка от смерти. Она воздерживалась от интимных отношений с ним, несмотря на все его усилия заставить ее пойти на сделку с моралью.

Лгунья? Воровка? Блудница?

Атрет застонал и ударил кулаком по столу.

Вокруг сразу все замолчали. Подняв голову, он увидел, что все смотрят на него.

— Что уставились?

Все снова отвернулись, делая вид, что он их не интересует, но Атрет чувствовал, что в помещении повисла некая напряженность. Конечно, они посчитали его ненормальным. Он чувствовал, как сильно бьется его сердце, как стучит у него в висках. Может быть, он и вправду сошел с ума.

Он заказал еще вина. Вино незамедлительно принес сам хозяин гостиницы, который не посмел даже взглянуть ему в глаза. Атрет наполнил кубок и сжал его в руках.

Что же ему теперь делать после всего того, что Рицпа ему рассказала? В Германии он бы ее сразу убил. Этого обязательно потребовали бы старейшины. При одной только мысли об этом Атрета бросило в холодный пот, и он не понимал, почему он так на это отреагировал.

Лгунья, воровка, блудница. Эти слова постоянно крутились у него в голове.

Он положил голову на руки. А кто он сам? Убийца.

Он хотел вернуться домой, в Германию! Он хотел вернуться к той жизни, которой жил до того, как узнал о существовании Рима. Ему не хотелось больше ни о чем думать. Он хотел, чтобы в его жизни снова все было легко и просто. Он хотел покоя.

Но разве жизнь была когда–нибудь простой? Знал ли он вообще, что такое мир и покой? Как только он подрос достаточно для того, чтобы держать в руках нож, а потом и фрамею, его стали учить воевать. Он постоянно воевал против других германских племен, вторгавшихся на их территорию, а потом и против римлян, которые стремились поработить его народ. Разве они в этом не преуспели?

Десять лет он провел в неволе, не имея возможности свободно вздохнуть; ему приходилось постоянно сражаться за свою жизнь, забавляя толпу.

Отодвинув стул, Атрет встал и нетвердым шагом направился к выходу. На улице шел дождь. Перед дверью германец обо что–то споткнулся и услышал тихий стон. Выругавшись, он уперся рукой в дверной косяк и посмотрел под ноги. С его дороги поспешно убралось что–то маленькое и худое. Девочка. Она прижалась к стене и уставилась на Атрета широко раскрытыми испуганными темными глазами. Лицо у нее было бледным и изможденным, черные волосы — свалявшимися и растрепанными. На вид ей было лет десять–двенадцать, ее одежда была грязной и изорванной.

«Я жила, где придется. Под мостами, в пустых ящиках возле пристани, на ступенях…»

Атрет закрыл глаза и снова открыл их, думая, что, наверное, он слишком много выпил и поэтому ему померещилась Рицпа в детском возрасте. Но девочка не исчезала. Она сильно дрожала, то ли он холода, то ли от страха, этого он понять не мог. Скорее всего, от того и другого.

Когда германец зашевелился, она вся сжалась, вероятно, мечтая исчезнуть с его глаз.

— Не бойся, я тебя не трону, — сказал Атрет, доставая из своего мешочка монету. — Вот. Купи себе что–нибудь поесть. — С этими словами он протянул монету девочке.

Она отчаянно пыталась схватить монету, но ее закоченевшие пальцы не слушались ее. Драгоценная монета упала и со звоном покатилась в грязную лужу. Тихо заплакав от отчаяния, девочка бросилась на колени и стала шарить в луже в попытке отыскать монету.

Атрет смотрел на нее, и в его сердце боролись отвращение и жалость. Ни одно человеческое существо не должно жить так, а ребенок и подавно. Атрет снова закрыл глаза и увидел, что это Рицпа, опустившись на колени, шарит в грязной луже.

«Продавала ли я себя? Да. Когда голод и холод были настолько сильны, что я не знала, доживу ли до утра».

Девочка плакала так жалобно, что Атрет не мог больше этого вынести.

— Оставь, — резко сказал он. Голодная и отчаявшаяся, она не услышала его. — Я сказал, оставь! — Она испуганно вздрогнула. Когда он шагнул в ее сторону, она подняла руки, приготовившись защищаться. — Я тебя не трону. — Атрет достал еще одну монету. — Вот. — Девочка не пошевелилась. — Возьми. — Он протянул монету ей. — Она посмотрела сначала на него, потом на монету. — Возьми, — тихо повторил он, как будто задабривая испуганное и голодное животное кусочком мяса. По–прежнему не доверяя ему, девочка настороженно смотрела на него, протягивая к монете грязные пальцы. — Смотри, на этот раз не урони.

— Аурей, — услышал он ее голос, выходя на улицу. — Ты дал мне аурей! Да благословят тебя боги, мой господин. О, благословят тебя боги! — повторяла она плачущим голосом.

Атрет шел без остановок, почти не ощущая холодного ветра. Хмель понемногу рассеялся, и германец стал острее чувствовать холод. Он дошел до узкого моста, пересекающего небольшую речку на севере от Гроссето. Небо становилось светлее, приближался рассвет. На Атрета навалились усталость и депрессия. Голова разламывалась.

Он подумал, осталась ли Рицпа в комнате, как он ей велел, или пошла в бани. Если учесть то, что она ему рассказала, и его состояние в тот момент, когда он уходил, можно было предположить, что, когда он вернется, ее в гостинице не будет.

А как же его сын?

Какой же он глупец! Атрет спешно направился в город.

Мимо него прошли римские легионеры. Заслышав стук их кованых сандалий, Атрет невольно напрягся. Перед ним показались ворота гарнизона. Выстроенные в ряд перед воротами лавки открывались. Еще вчера Атрет хотел кое–что купить, но потом засомневался, понадобится ли это ему сегодня.

Когда он подошел к гостинице, там было тихо. Он прошел по коридору и остановился у двери в их комнату. Прикоснувшись рукой к замку, он замер. Вместо того чтобы войти, он стоял в коридоре, прислушиваясь. Изнутри не доносилось ни звука. Уже давно рассвело. Где же ее послушание? Выругавшись себе под нос, Атрет открыл дверь и вошел. Надо будет отдохнуть, прежде чем отправиться на ее поиски.

Рицпа стояла возле окна. Когда она обернулась, на ее лице отразилось облегчение.

— С тобой все в порядке! Слава Богу.

Она по–прежнему была в рваной и грязной тунике. Даже ноги ее оставались грязными.

— Ты не ходила в бани.

— Ты же сказал, чтобы я оставалась здесь. — Атрет ничего не ответил. Рицпа подошла к дивану и устало опустилась на него.

Атрет подумал, не провела ли она всю ночь стоя у окна и ожидая его. Судя по всему, так оно и было. Он отвернулся, мучимый захлестнувшими его противоречивыми эмоциями. Она не убежала. Она сделала все так, как он ей сказал, ждала его возвращения.

Чего бы мне это ни стоило.

Он огляделся и увидел Халева, завернутого в одеяло и уютно спящего среди подушек, которые он разбросал на полу вчера вечером.

— А где Феофил?

— Пошел тебя искать несколько часов назад.

Он снова посмотрел на Рицпу и увидел, что, с тех пор как он ушел, в ней что–то изменилось. Он не мог определить, в чем именно состояли эти перемены, как ни старался. И он понял еще кое–что. Он ей верил. Поняв это, он почувствовал пронзительную боль, за которой последовало удивительное чувство покоя, которого он не испытывал уже много лет. И ему стало неважно, какой эта женщина была раньше; он знал, какой она была сейчас.

— Ты никогда никого не убивала, — неожиданно сказал он ей. Ей не пришлось делать самого ужасного, того, что пришлось делать ему, чтобы выжить.

Его слова удивили ее, ибо она знала, что таким образом он оправдывал все ее прошлые поступки. Ее охватило чувство благодарности и радости, а потом она поняла, что Атрет открывал перед ней нечто глубокое, темное и болезненное из своей жизни. Он обличал самого себя. Рицпа встала и подошла к нему.

— Твои грехи не больше моих, Атрет. Господь не смотрит на то, как именно человек грешит. Он…

— Не будем больше говорить об этом, — сказал Атрет и прошел мимо нее.

Она повернулась и смотрела, как Атрет прошел через комнату и взял в руки кувшин для вина. Увидев, что он пуст, Атрет выругался и поставил его назад. Потом он огляделся вокруг, такой растерянный, нерешительный, беспокойный. Рицпа никогда еще не видела его таким уставшим и вымотанным.

— Отдохни, Атрет, — мягко сказала она. — Мы отправимся в путь, когда ты будешь готов.

Он растянулся на большом диване и положил руки под голову. Его глаза уставились в потолок, все тело было напряжено.

Рицпа взяла одеяло со своего дивана. Он внимательно смотрел на нее, так, будто никогда не видел ее раньше и теперь пытался определить, кто это такая. Она накрыла его одеялом. Когда она повернулась, чтобы отойти, он схватил ее за руку.

— Ты сказала, что в банях есть помещение, где ты могла бы мыться отдельно от остальных.

— Да, — сказала Рицпа, чувствуя, как забилось сердце.

Атрет отпустил ее. Он расстегнул пояс и бросил его вместе с деньгами на пол, рядом со своим диваном.

— Возьми, сколько тебе надо, и иди. Возьми Халева с собой и помой его тоже.

Удивившись, Рицпа отступила на шаг назад.

— С-спасибо, — тихо ответила она, думая про себя, что у германца на уме. Проверяет он ее, или доверяет ей? Но, как бы то ни было, какая разница? Она опустилась на колени и взяла из мешочка несколько медных монет. Потом взяла на руки Халева. Открыв дверь, она оглянулась и увидела, что Атрет наблюдает за ней.

— Мы скоро вернемся.

Утром в банях людей было немного, и большей частью это были женщины с детьми. За дополнительную медную монету Рицпе постирали тунику, пока она мылась с Халевом. Малышу понравилось играть в воде. Помывшись, Рицпа натерлась ароматическим маслом и потом соскребла его специальным скребком.

На обратном пути в гостиницу она потратила последние несколько монет на покупку хлеба и фруктов, чтобы накормить всех. На вино денег уже не осталось, поэтому Рицпа решила, что обойдутся и водой, тем более что накануне Атрет выпил достаточно.

Рицпа тихо вошла в комнату, уверенная в том, что Атрет спит. Но он не спал. Он лежал на диване в том же положении, как и тогда, когда она уходила. Феофил уже вернулся и спал на диване возле стены. Когда Рицпа вошла в комнату, Атрет заметно расслабился. Он удобно повернулся на диване и заснул прямо на ее глазах.

«Проверка», — подумала она, и ей захотелось убрать ему волосы с лица.

Рицпа тоже хотела спать, но ей не давал Халев. Проспав всю ночь, он теперь вовсю бодрствовал и хотел играть. Рицпа сделала так, чтобы на полу или поблизости от малыша не оказалось ничего, что могло бы ему навредить, села на полу, прислонилась спиной к двери и стала смотреть за мальчиком. Халев вел себя спокойно, забавляясь подушками.

* * *

Шум резвящегося ребенка разбудил Атрета. Повернувшись на диване, он увидел, как его сын толкает по полу подушку. Взглянув на солнечный луч, пересекавший комнату, он определил, что уже около часа дня. Рицпа лежала на полу, свернувшись калачиком возле двери. Атрет долго смотрел на нее, испытывая от этого необъяснимое удовольствие. Потом встал и тихо прошел через комнату. Взяв Рицпу на руки, он почувствовал, что ее туника еще влажная от стирки. Он положил Рицпу на диван и выпрямился над ней, всматриваясь в каждую ее черточку. Осторожно потер между пальцами прядь ее черных волос. Ничто в ее внешности не говорило о том, что когда–то она жила на улицах большого города, воровала и торговала собой, чтобы выжить. Она выглядела юной и непорочной. Атрет отпустил ее волосы и встал. Оглядевшись вокруг в поисках одеяла, он вспомнил, что Рицпа отдала одеяло ему.