– Необходимо и дальше продолжать ставить банки, – сказал доктор О'Тул и легонько похлопал Тимми по спине. – Давай-ка я переверну тебя, сынок, и послушаю спереди. Нам нужно избавиться от слизи в легких.

Тимми чуть-чуть улыбнулся. Дышал он еще с трудом и разговаривал очень мало, но сейчас, к концу первой недели его пребывания в больнице, лихорадка спала, температура была почти нормальной и его собирались перевести из отделения реанимации в обычную палату.

– Хочу еще напомнить вам – не забывайте про банки. Это очень важно, – предупредил доктор Лауру. – Вы в обязательном порядке должны будете ставить ему банки и после его выписки.

«Значит, они считают, что Тимми выпишется. Мы одержали победу еще в одном сражении», – подумала Лаура. В сражении, но не в войне. Нет, не в войне. Она испытывала легкое головокружение. Всю неделю она спала не больше двух-трех часов в сутки и страшно устала. Смертельно устала. Внезапно в голове у нее прозвенел тревожный звонок и она с беспокойством воскликнула:

– Выходит, я делала это недостаточно часто? Из-за этого и наступило ухудшение?

– Нет, нет, – успокоил ее О'Тул, – вы все делали правильно. Причина совсем в другом.

– Это из-за тенниса, – пробормотал Тимми. – Я сам виноват.

– Чепуха, – убежденно возразил врач. – Тут никто не виноват. Но ты, – продолжал он, меняя тон, – должен помнить, что тебе ни в коем случае нельзя перегреваться и переутомляться.

Тимми кивнул. Он встретился взглядом с Лаурой, и она все поняла. Он играл в теннис на жаре, проигрывал партию, но самолюбие не позволило ему прекратить игру. Он хотел отыграться. В этом случае, как в капле воды, отражалась вся история жизни Тимми.

Врач закончил осмотр, и Лаура вышла вслед за ним в холл.

– На этот раз он выкарабкается, – сказал О'Тул. – Сегодня я впервые за все это время могу сказать это с уверенностью. Для вас с мужем это была ужасная неделя. Как он?

– Его это сломило. Сегодня утром я уговорила его пойти на работу. Мало того, что он переживает из-за Тимми, он еще и о делах постоянно беспокоится. На него, беднягу, легла двойная нагрузка.

– Хорошая вы женщина. Вашему мужу повезло. Надеюсь, он это понимает.

Лауре часто приходило в голову, что возраст имеет свои преимущества. Пожилые люди могут позволить себе говорить то, что думают, на что редко отваживается молодежь.

– Он понимает, – ответила она.

– Что ж, хорошо. Теперь вы и сами можете немного отдохнуть. Попытайтесь поспать и обязательно выберитесь куда-нибудь на пару часов, отвлекитесь и от дома, и от больницы. Тимми все равно проспит до вечера.

Никаких идей относительно того, чем бы ей заняться, у Лауры не возникло, но совет был разумным. Она поехала домой и только собралась ненадолго прилечь, как зазвонил телефон.

– Лаура, добрый день. Это Маргарет, Маргарет Кроуфильд. Я вас не задержу, я только хотела узнать, как ваш мальчик. Ральф рассказал нам, что случилось. Мы вам от души сочувствуем.

– Спасибо. Мы думаем, сейчас мы даже уверены, что он идет на поправку. Очень медленно, конечно, и мы, что называется, все время стучим по столу. Ну да вы все это не хуже меня знаете.

– Да, конечно. Пожалуйста, дайте нам знать, если потребуется наша помощь.

Раздался щелчок, оставивший Лауру с ощущением какой-то недоговоренности. В течение последних дней она так и не спросила, как прошел второй визит Тома к Кроуфильдам, а сам он, конечно же, ничего ей не сказал.

Она легла на диван в большой гардеробной, где когда-то давно ее бабушка держала свои многочисленные туалеты. Сегодняшние слова доктора О'Тула принесли ей немалое облегчение и, казалось бы, она могла и уснуть, чтобы дать необходимый отдых усталому организму, но сон почему-то не шел к ней. Она лежала с открытыми глазами, разглядывая узор на обоях: летящие птицы на бело-зеленом фоне. Итак, Ральф рассказал Кроуфильдам про Тимми. Ральф. Не Маккензи, как она мысленно называла его все это время. Неожиданно она живо вспомнила их встречу в кафе, вспомнила свои тогдашние впечатления о нем, его умение понимать все с полуслова и тот примечательный момент, когда они обменялись взглядом, полным взаимного интереса и доверия…

Но он ведь на самом деле отнесся к ним с такой теплотой и участием, столько сделал, чтобы помочь пережить этот несказанно тяжкий период в их жизни.

Телефон зазвонил снова.

– Я беспокоился за вашего мальчика, – услышала она голос Ральфа.

– Тимми? Слава Богу, его перевели из отделения реанимации. Сейчас дела обстоят значительно лучше. Однако на прошлой неделе…

– Я знаю. По лицу Тома можно было догадаться, насколько все плохо. Он вам говорил, что я звонил несколько раз?

– Нет. Странно. Обычно он не забывает о таких вещах.

– Не ругайте его. У него есть причины меня недолюбливать. Ведь по сути дела я вынудил его сделать то, к чему у него совсем не лежала душа.

– Значит, и второй визит прошел неудачно. Признаюсь, в последние дни я об этом и не вспомнила.

– Да. Другие старались как могли, но Том не захотел приложить усилий. Иначе как неудачной нашу поездку не назовешь.

– Если бы я знала что делать.

– Может, нам следует обсудить это. Я уверен, что это следует сделать. У вас случайно не найдется свободного времени во второй половине дня?

Лаура заколебалась.

– Да, но я хотела пораньше пообедать и вернуться в больницу.

– Я имел в виду встретиться накоротке в кафе «Феникс». Мне нужно еще заскочить в свою штаб-квартиру.

Ей ведь действительно нужен совет, как лучше вести себя с Томом в связи со всей этой историей…

– Хорошо. Встретимся в кафе. В котором часу?

– В четыре вас устроит? Но нам не нужно встречаться в кафе. Я заеду за вами. Я все равно буду в ваших краях по делам.

Нехорошо она поступает, во всяком случае не совсем хорошо. Ну же, не будь смешной. Ты же не о свидании договариваешься. Тебе необходимо выяснить, что происходит с Томом и с остальными участниками этой запутанной сложной ситуации. С Бэдом на эту тему говорить бесполезно. Он внушил себе, что никакой сложной ситуации просто не существует. Значит, встреча с Ральфом – единственное, что она может сделать. И ничего плохого в том, что они встретятся, нет. Конечно же, нет.

Она приняла душ, брызнула на себя духами «Гардения». День был пасмурным, белое льняное платье выглядело бы в такой день несвежим. Она надела юбку и блузку из серо-голубого, пастельного тона, шелка, подходящего к пасмурной погоде. Яркий, кораллового цвета шарф с цветочным рисунком, оживлял ансамбль.

– Мне нравятся эти цвета, – заметил Ральф, когда она села в машину.

– Спасибо.

– Рад, что ваш мальчик вышел, наконец, из кризисного состояния.

– Спасибо.

Она внезапно почувствовала неловкость, осознав, что отвечает бездушными протокольными фразами. А ведь она всегда с легкостью поддерживала разговор на любую тему. Бэд гордился ее умением держаться в обществе, часто даже хвастался этим, чем неизменно приводил ее в смущение. А сейчас руки у нее были сложены на коленях, как у девушки, не пользующейся успехом, которая ждет, пригласит ли ее кто-нибудь на танец, или как у пациента, ожидающего своей очереди на прием к зубному врачу. Она разняла руки и, сделав над собой усилие, сказала что-то остроумное о последнем выступлении Джонсона. Ральф рассмеялся, и атмосфера разрядилась.

В «Фениксе» они сели за тот же столик, что и в прошлый раз и заговорили на ту же тему.

– Да, все прошло неудачно, – огорченно сказал Ральф, – очень неудачно. Знаете, Лаура, я впервые сталкиваюсь с таким печальным делом, а я повидал немало человеческих трагедий.

– Маргарет звонила сегодня.

– Да, она говорила, что собирается справиться о здоровье Тимми. Но я уверен, она надеялась, что к телефону, возможно, подойдет Том. Артур говорит, она ужасно переживает из-за Тома. Похудела, мучается от бессонницы.

– Я перезвоню ей вечером. Но я не могу заставить Тома иначе к ним относиться. Я пыталась, но добилась только того, что он на меня обозлился.

– Может, никому из нас не стоит сейчас пытаться что-то сделать, – задумчиво проговорил Ральф. – Просто подождать и посмотреть, как будут развиваться события. Если Том утратит контакт с вами, он окажется в полной изоляции. Не сомневаюсь, он и сейчас уже чувствует себя очень одиноким.

– У него есть отец.

– Ему нужна и мать, – мягко возразил ей Ральф.

Мать. Эта женщина, которая звонит им и которая «ужасно переживает». Лауру вдруг захлестнула горечь, которую она, казалось, могла ощутить на вкус. Будь они с Маргарет другими, они могли бы возненавидеть друг друга и довести дело до того, что их сын, объект их соперничества, возненавидел бы их обеих. С трудом сглотнув, она ответила:

– Я знаю. К счастью, они с отцом на редкость близки.

– В своих политических убеждениях тоже, я полагаю, – заметил к ее удивлению Ральф.

– Да, оба поддерживают Джонсона, хотя Бэд по сути дела политикой не интересуется.

– С интересом к политике надо родиться, – улыбнулся Ральф. – Некоторые говорят, что это как болезнь.

Разговор крутился по кругу, будто собеседники никак не могли выйти на магистральную прямую, найти главную тему. Почувствовав это, Лаура ничего не ответила.

– За годы учебы в школе и в колледже я выставлялся кандидатом, наверное, во все возможные выборные органы, – продолжал Ральф. – Иногда я проходил, иногда нет. Забавно, что на многих из этих выборов моим противником был Артур Кроуфильд, но это нисколько не мешало нам оставаться хорошими друзьями.

– Вы вместе росли?

– Да, и вместе переехали в столицу штата. Потом я поступил на работу в свою нынешнюю контору и вернулся сюда, но мы все равно встречаемся довольно часто. – Он серьезно добавил: – Они особые люди, Лаура.

Родители Тома. Вот значит какую тему выбрал Ральф для их разговора. Ей и хотелось поговорить о них, узнать побольше, и в то же время не хотелось этого делать. Но как бы там ни было, она должна ответить.

– Расскажите о них поподробнее, пожалуйста, – попросила она.

– Естественно, Артура я знаю лучше. Артур прежде всего интеллектуал. Такие, как он, становятся заведующими кафедр в Гарварде или где-то вроде этого, известными профессорами, которые и в девяносто лет пользуются такой популярностью, что на лекции к ним не пробиться. Подобная жизнь более всего соответствовала бы наклонностям самого Артура, но интересы семьи потребовали, чтобы он занялся бизнесом. Он отказался от научной карьеры, но, насколько я знаю, никто никогда не слышал от него и слова жалобы. Так что сейчас он ведет дела своего универсального магазина и, надо сказать, весьма успешно.

– Довольно трогательная история.

– Ее можно было бы назвать печальной, но Артур не склонен долго предаваться печали. Кому-то нужно было взять на себя ответственность за дело, созданное тяжким трудом. Вы слышали, как все начиналось – с еврейского иммигранта, торгующего вразнос. Собственно, у истоков многих крупных американских универмагов стоят такие вот европейские иммигранты. После смерти отца Артура осталась вдова и еще трое сестер – две в то время учились в колледже, а третья и сама была молодой вдовой с четырьмя детьми и без всяких средств к существованию. Артуру пришлось взять на себя обязанности главы семьи.

– А Маргарет?

– О, Маргарет – душа этой семьи. Она не интеллектуалка, как Артур, но по-своему очень неглупа. Мне они всегда казались исключительно удачной парой, какие встречаются нечасто. Однажды мы с Артуром были на вечеринке. Гостей собралось много, все веселились. И вдруг вошла Маргарет. Артур не мог глаз от нее отвести. Их с первой минуты потянуло друг к другу. Это притяжение было почти физически ощутимо. Оно было как течение, которому невозможно противостоять, фантастика. Спустя шесть месяцев они поженились. – Погрузившись в воспоминания, Ральф устремил взгляд куда-то в другой конец зала. – Я всегда хотел, чтобы и мой брак, если я когда-нибудь женюсь, был таким же. Я хочу твердо знать: вот она, та единственная, с кем я хочу прожить жизнь, и другой мне не надо. Только с такими чувствами и можно вступать в брак, а если их нет, лучше остаться холостым. Впрочем, возможно я нелепо романтичен. А вы как думаете?

Она думала, что и ей всегда хотелось того же – чистоты чувств, бескомпромиссности. Чтобы в твоей жизни был один-единственный мужчина. Или вообще никакого.

– Нет, я не считаю, что это нелепо.

– Я рад. Артур с Маргарет того же мнения.

Оба ненадолго замолчали, встретившись взглядами, потом отвели глаза. Ральф поднял чашку. – Я пью слишком много кофе. Эта кампания не идет на пользу моему здоровью. Работа допоздна, банкеты с пережаренными цыплятами, кофе. Но подозреваю, я все равно выживу.