Обменявшись еще несколькими словами, мы попрощались. Вешая трубку, я отчетливо осознала, что один длительный и важный этап моей жизни завершился. В этот самый момент я поняла, что на самом деле я не любила Тима так, как навоображала себе. Осознание это пришло ко мне не вдруг, и мне хватило ума не сопротивляться ему. Тим, бывший для меня всем в жизни, перестал являться той осью, вокруг которой она вращалась. Теперь я видела его таким, каким он был на самом деле, — симпатичным, даже очаровательным, но недалеким и легкомысленным.

Я даже усомнилась в том, что мы с ним могли быть счастливы вместе, усомнилась в том, что он действительно поселился бы со мной в Монреале, в маленькой квартирке, которую я спланировала с таким тщанием. Раньше я была совершенно уверена в том, что мы созданы друг для друга, а теперь не была уверена в этом.

Быть может, мы бы прожили несколько счастливых лет, а потом в нашу жизнь вторглась бы какая-нибудь другая Одри Герман, и я потеряла бы Тима точно так же, как это случилось, когда он отправился в Виннипег.

Жалела я теперь только о пролитых слезах, о своих страданиях и о том, как по-глупому позволила увлечь себя розовым девичьим мечтам о беспредельном счастье.

Каким глупым казалось мне теперь мое поведение! Я замарала собственное будущее бессмысленной ложью и обманом.

«Надо рассказать Питеру все как есть, — решила я. — В конце концов, он любит меня, а любовь не может иссякнуть за одну ночь».

Но все еще пытаясь обнадежить себя этими словами, я уже засомневалась. Что, если я ошибаюсь? В конце концов, именно это случилось с моей любовью к Тиму. Она умерла… так почему же этого не может случиться с Питером?

Я спустилась по лестнице, намереваясь во что бы то ни стало объясниться с Питером, однако его не оказалось дома. Бейтс сообщил мне, что он отправился на завтрак к министру иностранных дел. Английские политики, как мне кажется, часто приглашают друг друга к завтраку — странный выбор, я бы сказала, для интеллектуальных бесед.

Посему я позавтракала с Вили, которая с видимым удовольствием сообщила мне, какой усталой я ей кажусь, что, на мой взгляд, является принятым среди женщин способом сообщить собеседнице, что выглядит она отвратительно. Я не стала говорить ей, что не спала полночи, волновалась и горевала, и потому сослалась на плохое самочувствие.

— Может быть, тебе стоит уехать домой? — поинтересовалась Вили.

— Домой? — переспросила я с недоуменным видом, словно бы не понимая, что она имеет в виду.

— В Канаду.

— С чего бы вдруг? Теперь мой дом в Лондоне — там, где мой муж.

— O, но Питер может пробыть здесь не слишком долго.

Я посмотрела на нее, ощущая, как наползает на меня ужас.

— Что ты хочешь этим сказать?

Вопрос сам собой сорвался с моих губ. Я лихорадочно пыталась понять, что может затевать Питер, чего он хочет: развестись со мной, уехать с Вили? Было, конечно, глупо показывать свою реакцию, но реплика ее оказалась такой неожиданной!

— Разве Питэйр ничего не сказал тебе? — удивленно спросила Вили.

По голосу и лицу Вили нетрудно было догадаться, что она прекрасно знает о моей неосведомленности. Но ей явно нравилось мучить меня.

— Его могут послать на восток. Правительство сейчас рассматривает кандидатуру посланника, и, по мнению Питэйра, он может получить это назначение.

Я замерла. Мне не хотелось, чтобы Вили заметила, насколько глубоко я поражена ее словами. Питер может уехать. Это означало только то, что передо мной останутся два варианта — возвращаться домой или остаться здесь, в чужой стране, где у меня нет друзей.

— Этот пост кажется мне достаточно важным, — сказала я как можно спокойнее. — Не сомневаюсь в том, что Питер будет рад получить его.

С этими словами я отодвинула от себя тарелку и встала из-за стола. Кусок не лез мне в горло. Тем не менее Вили не была обманута моей, как я считала, убедительной попыткой скрыть свои чувства.

— Бедная Мела! — проворковала она. — Тебе непременно нужно помириться с ним до его отъезда.

— Возможно, мне будет проще это сделать, если тебя не будет здесь, — собравшись с духом, проговорила я.

Вили всплеснула руками.

— Ах, Мела! — с трагическим пафосом воскликнула она. — Как ты можешь быть такой жестокой ко мне? Я понимаю, что ты не хочешь видеть меня в вашем доме, но, увы! Мне некуда деваться, я одна на всем белом свете, ограбленная сирота!

Она играла, я понимала это, но понимала и то, что по глупости подставила себя. Она перескажет мои слова Питеру, и можно представить, какую конструкцию сумеет Вили возвести на этом основании.

— Тогда, похоже, съехать отсюда придется мне, — опрометчиво сказала я.

Я не могла не заметить огонек, вспыхнувший в глазах Вили, и тень злорадной улыбки на ее губах. Я вышла из комнаты, хлопнув дверью. Недостойный, конечно, жест, но мне было все равно.

— Ненавижу эту Вили, — бормотала я себе под нос. — Ненавижу все, что рассорило меня с Питером.

Я поднялась наверх, надела пальто и под весенним солнышком отправилась к Рози Хьюитт.

И только когда она появилась в своей забитой вещами маленькой гостиной с приветливой улыбкой на лице, в жоржетовой блузке с кружевами и рядами бус из искусственного жемчуга на шее, я поняла, что она является единственным моим другом по эту сторону Атлантики.

— Я так хотела встретиться с тобой, дорогуша, — сказала она. — Надеялась, что ты забежишь, иначе послала бы тебе записку. Когда я прознала о твоем браке, то обрадовалась как за собственную дочь. Твой дядя был очень высокого мнения о молодом Флактоне. Сколько раз он говорил мне: «Рози, помяни мои слова, этот парень далеко пойдет». Правда, сама-то я не видела Питера Флактона до позавчерашнего дня, когда он пришел ко мне разузнать о тебе. Когда он сказал мне, кто он такой, я очень обрадовалась, а тут он и говорит мне, что вы повенчались в замке.

— Мистер Флактон, — говорю я ему, — будь бедный Эдвард жив, этот день стал бы самым счастливым в его жизни. Знаешь, Мела, как Питер был рад услышать эти слова, только он очень беспокоился о тебе.

— Я собиралась прийти к вам сразу после того, как мы вернулись в Лондон, — сказала я, — но…

— О, конечно, у тебя сейчас столько дел, — вмешалась Рози. — Оно и понятно — ожидать — у вас сейчас медовый месяц, откуда же взять время для посещения такой старухи. Но я всегда дома, приходи ко мне, когда сможешь, и не переживай, если у тебя найдется дело поинтереснее.

— Никаких дел поинтереснее у меня нет, — сказала я дрогнувшим голосом.

— Так в чем же дело? — спросила Рози. — Ты что-то невеселая, моя дорогая, и выглядишь неважно. Ну, у меня найдется рюмочка портвейна — он все и поправит.

— Ох, дело не в этом, — ответила я. — просто я ужасно расстроена. Все у меня плохо, честно говоря.

— Вот как! Неужели уже поссорились? — спросила Рози. — Но если и так, не стоит слишком уж волноваться. Нет на свете такой женщины — а кстати, и мужчины тоже, — которой на первых порах брак не покажется тесным. Приходится приноравливаться, приспосабливаться, привычки свои менять, гордость свою обуздывать. Надо полагать, что у вас с молодым Питером случилась небольшая размолвка и теперь…

— Увы, это не размолвка, — перебила я ее. — Я должна рассказать вам, я должна все кому-нибудь рассказать. Вы здесь мой единственный друг, единственный человек, который может понять меня и дать нужный совет, как сделал бы дядя Эдвард, будь он сейчас с нами.

— Правду говоришь, — сказала Рози. — Он никогда не отворачивался от тех, кто просил у него помощи; и будь он жив, тебе-то он бы точно сумел помочь, если б ты обратилась к нему за помощью.

— Если бы он был жив, — сказала я с горечью, — не было бы никаких бед.

И я рассказала Рози обо всем, что с нами случилось, за исключением действительной причины смерти дяди Эдварда. Поведала о том, как переживала в Монреале, когда я узнала, что Тим любит другую, и обо всем, что было после вплоть до сообщения Вили о том, что Питера могут отправить за границу.

Рози не перебивала меня — пока я говорила, она внимательно смотрела на меня с сочувствием на лице. Свет из окна падал прямо на нас, так что я видела и неокрашенные корни ее волос, и неаккуратно напудренное лицо, и безвкусные массивные кольца на ее пухлых пальцах, но все это было не важно. Отсутствие вкуса не имело никакого отношения к ее светлой душе, доброте и пониманию, исходившим от нее.

Наверное, в тот момент я поняла, почему любил ее дядя Эдвард и почему она значила для него много больше, чем напыщенные, благовоспитанные, ухоженные дамы высшего света.

Когда я закончила свою исповедь, Рози сказала:

— Отшлепать бы эту Вили! Вот уж настоящая «молодая мисс». Чем скорее ты выставишь ее из своего дома, дорогуша, тем лучше. Если она не сумеет расстроить твое счастье одним путем, то непременно попробует сделать это другим. Знаю я таких, как она. — Рози фыркнула. — Пусть твой муж даст ей столько денег, сколько сочтет нужным — у него их довольно, — но избавьтесь от нее. От таких женщин одни только неприятности. Мы с твоим дядей таких людей называли «людоедами». Я и сама их встречала. На разные хитрости пойдут, только б мужчину заполучить.

— Но что же теперь делать? — вздохнула я. — Вили уже испортила все, что могла.

— Ну, об этом не беспокойся, — проговорила Рози. — Я-то вижу, как ты задела чувства молодого Питера и ранила их. Мужчины — они как дети, гордость — их уязвимое место, но их можно успокоить лаской да лестью. Возвращайся к мужу, обними его, поцелуй и скажи, что только его и любишь. И все устроится.

— Я не могу этого сделать, — сказала я усталым голосом.

— Почему же?

— Потому что это неправильно. Тима я, кажется, больше не люблю, но и Питера тоже. Я, наверное, никого не люблю… Я чувствую себя такой несчастной, и больше всего на свете мне хочется сейчас оказаться дома.

Миссис Хьюитт как-то странно посмотрела на меня, и я ощутила, что она пытается решить, стоит ли мне что-то говорить или лучше промолчать. Так и не сказав ни слова, она подошла к буфету и извлекла оттуда графин с портвейном.

— Выпей немного, — проговорила она умиротворяюще. — Не будем говорить о том, что было, давай лучше подумаем, что делать дальше.

Миссис Хьюитт была права. Я взяла предложенный мне портвейн, а она отправилась на кухню и принесла оттуда блюдо с домашним пирогом.

— Угощайся, — предложила она, — а потом поговорим о планах.

И я послушно выпила портвейн, съела кусок вкуснейшего пирога и почувствовала себя несколько лучше.

— А теперь, послушай-ка меня, дорогуша, — сказала она, сев рядом со мной и также сделав глоток портвейна из своей рюмки. — Такие девушки, как ты, серьезно относятся к мужчинам, с которыми встречаются. Ты — очень привлекательная молодая женщина, и я легко могу предположить, что многие мужчины могут влюбиться в тебя, не все из них будут делать тебе предложение вступить в брак, кое-кто будет предлагать тебе кое-что другое. Что ж, такова «природа зверя». — Рози умолкла и, помолчав, решительно продолжила: — Но не стоит думать, что можно снимать сливки с молока, ничего не наливая в бутылку. Ты вышла за молодого Питера, потому что считала, что оказываешь ему услугу, но если ты совершенно честна с собой, скажи: вышла бы ты за него в другой ситуации — если бы он не был таким воспитанным и успешным молодым человеком, если бы он был небогат и если бы этот шаг действительно требовал жертвы с твоей стороны?

— Нет, вы, наверное, правы, — согласилась я. — Думаю, что не вышла бы.

— Значит, — продолжила Рози, — у тебя, по крайней мере, есть обязательства перед ним. Питер молод, у него не больше опыта семейной жизни, чем у тебя самой, и я нисколько не сомневаюсь, что он благословляет землю, по которой ты ходишь.

Улыбнувшись, она похлопала меня по руке.

— Все англичане — идеалисты, я объясняю это тем, что в каждом из них присутствует некий комплекс. Так говорил твой дядя. Каких женщин успевает повидать английский мальчишка из хорошей семьи? Свою мать и няню, ну сестру, может быть, не одну — а потом его запирают с другими мальчишками, до тех пор пока он не станет взрослым.

— Я не вполне понимаю, что вы хотите этим сказать, — проговорила я.

— Мне трудно подобрать нужные слова, поэтому скажу по-простому: Питер стесняется тебя.

— Стесняется?! — воскликнула я. — Видели бы вы, как он теперь со мной обращается!

— Что ж, застенчивость, бывает, принимает странные формы. Думаю, все же он стесняется, и еще, думаю, он обижен на тебя, но будет всячески скрывать свою обиду, пряча ее за свойственным ему достоинством и сдержанностью.

— Если это так, то он отлично справляется со своей ролью, — сказала я с горечью.