Санчо рассмеялся.

— Если бы ей даже пришлось явиться на собственную свадьбу босиком, она была бы чертовски счастлива. И Беренгария это знает. А остальным я все объясню.

Но он пользовался недостаточным авторитетом, чтобы его объяснения могли иметь силу, и все было так, как я и ожидала. Как сказано в Библии, «они начали подыскивать предлоги». Один вспомнил о больной дочери, другой о сыне, который должен был жениться, третий об умирающем старике-отце, еще кто-то о старой матери, на попечении которой осталось поместье, а две леди обнаружили у себя болезни, которые умели лечить только наваррские врачи. Несколько галантных юношей вздыхали по оставшимся в Наварре очаровательным женщинам. И кто мог бы упрекнуть их! Они отправились в такой далекий путь, чтобы присутствовать на свадьбе, день которой так и не назначен, а жениху некогда даже поговорить об этом, а принц вернулся с Сицилии ни с чем. У него наверняка имелись на то веские основания, остальным от этого легче не становилось, и все горели желанием вернуться домой.

По мне, уехали бы они все разом или попрыгали в океан! Пусть отправляются в Наварру, к черту на рога — куда угодно. Я боялась лишь того, как этот исход отразится на Беренгарии, которая до сих пор держала себя безупречно.

Однако я ошиблась в своих опасениях.

— Пусть едут, — сказала она, когда эта тема стала предметом открытого обсуждения. — Без них мы быстрее доберемся до Ричарда, когда он пришлет за нами.

В день их отъезда ни облачка не появилось на ее лице, ни тени грусти не мелькнуло в ее настроении. Когда закончились поклоны и поцелуи руки, она обняла Санчо с просьбой передать привет любимому отцу и послала с ним письмо о том, чтобы тот как можно скорее позволил сыну присоединиться к Ричарду. И последними словами, сказанными брату, были:

— До встречи в Акре. — И она вернулась к себе и тут же уселась за работу над поясом для Ричарда.

Меня переполняло восхищение и симпатия к будущей невестке, и я в сотый раз подумала о том, что Ричарду невероятно повезло и что он полюбит ее, как только увидит.

Над нашей поредевшей компанией расправила крылья зима. Мы устроились с достаточным комфортом, хорошо питались, и хотя порой и возникали мелкие стычки, неизбежные при затянувшемся ожидании в ограниченном пространстве, в целом мы чувствовали себя лучше, чем до отъезда Санчо и недовольной части свиты. Остававшимся, за малым исключением, предстояло вместе отправиться в крестовый поход, и мы были связаны невысказанным единством цели. Мы с маленькой герцогиней по молчаливому согласию избегали друг друга. Блондель, к которому я была более терпима, если не сказать, что видела его в каком-то мистическом свете после разговора с Санчо Мудрым, мог бы даже вызвать у меня симпатию, если бы Беренгария, Анна, Пайла и Иоанна не соревновались друг с другом в том, кто его больше избалует.

Миновало и Сретенье, и зима пошла на убыль. Меня снова стало одолевать нетерпение, и оно росло до тех пор, пока утекавшие один за другим спокойные дни бесцельного времяпровождения не стали казаться такими же долгими и утомительными, как дни моего заточения в Винчестере.

5

Всему приходит конец, и однажды ярким, теплым утром, когда до весны было, казалось, рукой подать, в порт вошел небольшой корабль, и скоро ко мне привели маленького — почти карлика — пажа в ливрее Ричарда, вручившего мне долгожданное письмо. Я энергично сломала печать и взглянула на страницу, исписанную аккуратной рукой клерка, вовсе не торопливыми моего сына. Фразы были помпезными и отшлифованными, хотя распоряжения звучали вполне в духе Ричарда — резко и четко. Этот небольшой корабль, «Сент-Джеймс Падуанский», отвезет нас на Сицилию, где мы пересядем на борт настоящего морского судна «Дева Мария» и отправимся на Кипр. Мне надлежало передать Иоанне, что Танкред капитулировал и за свое приданое она может не беспокоиться. Продовольствие реквизировано и будет оплачено по текущим рыночным ценам. Золотые стол и кубки отправлены обратно в Англию и помещены в различные религиозные заведения, где будут в безопасности. Такое хорошее, такое ободряющее и такое отстраненное письмо! Но в конце крылось жало для меня.

«Я договорился с Исааком Кипрским о том, что он вас примет и поможет подготовиться к свадьбе, которая состоится сразу же, как только я приеду туда. На Сицилии вы пробудете недолго. Я по-прежнему очень занят. Надеюсь, принцесса простит меня за то, что не смог уделить ей внимание. Здесь со мной Филипп Французский, и, по понятным тебе соображениям, мне необходимо сосредоточиться на делах, связанных с крестовым походом…»

Я понимала это достаточно хорошо. Филипп по-прежнему был раздражен и обижен и меньше всего думал о новом, более подходящем женихе для сестры. Ричард же превосходил себя в своей лисьей манере! Но не ему предстояло сообщить Беренгарии о том, что мы едем на Сицилию, и видеть, как она прижимает руки к груди, или слышать ее голос, впервые за все это время выразительный и полный энтузиазма: «Наконец-то я увижу его!» И не он скажет ей: «Дорогая, боюсь, что нет. Нет, пока мы не окажемся на Кипре».

Я находила неосмотрительным, если не просто недобрым со стороны Ричарда заставлять нас ехать на Сицилию. Почему бы не отправиться на этом маленьком судне прямо на Кипр? Но прежде чем мы добрались до Мессины, я изменила свое мнение. «Сент-Джеймс Падуанский» был никудышным судном и раскачивался на ходу, как подвыпивший лудильщик, даже в самый штиль. Его хозяин извинялся за неудобство и говорил о том, как все хорошо устроено на «Деве Марии» — прекрасном новом корабле.

К сожалению, этот прекрасный новый корабль нельзя было прислать в Бриндизи, чтобы сразу отвезти нас на Кипр — «Дева Мария» в то время переправляла французских солдат из Марселя. В Мессине ей предстояло разгрузиться и принять нас на борт сразу же по приезде. Безусловно, решение выглядело здравым, разумным, экономившим массу времени, но как быть с чувствами девушки, которая уехала из Наварры, долго ждала в Италии, а теперь должна была ехать на Сицилию, расставшись с мыслью хотя бы на мгновение увидеться с любимым.

Но за этот переход Беренгария снова заслужила мое удивленное восхищение. Она никогда не расспрашивала о том, как складывались обстоятельства, и не жаловалась, даже когда мучилась морской болезнью. Я надеялась, что если «Дева Мария» будет готова принять нас на борт и отплыть, как только мы прибудем, то на Кипр мы отправимся с легким сердцем и все наконец встанет на свои места. Но судно готово не было.

Думающему человеку печально сознавать, как много неприятностей возникает при самых лучших намерениях.

В период, когда вся христианская Европа была охвачена энтузиазмом по поводу возвращения святых мест, проявился заметный дух коллективизма и крестоносцам рекой потекли подарки от отдельных групп людей, от различных орденов, общин и гильдий, большинством из которых двигали лучшие намерения, но почти все их раздирали жестокие раздоры. Крест на плече человека в короткое время выделил его среди других как преданного этой идее. Папа, со слезами, заливавшими лицо, благословил лидеров, и все они поклялись хранить веру как братья. Старая наследственная вражда, различия в титулах и языке были моментально забыты в атмосфере всеобщего подъема, который в результате того, что люди не отдавали себе отчета в реальной обстановке или не придавали значению опыта прошлого, таил в себе зерна беды и утраты иллюзий.

Мы читаем в Евангелии, будто у ранних христиан «все было общим». В нем не говорится ни о том, как долго продолжалась такая идиллическая ситуация, ни о том, каким беспорядком она кончилась, но о том, что она кончилась, нам известно. Обыкновенный, действующий из лучших побуждений христианин воспринимал этот крестовый поход как призыв вернуться к общим усилиям, идеям коллективной собственности. Поэтому одаренные богатым воображением (и удивительно хорошо информированные) монахини из Бретани объединили свои средства и направили значительную сумму денег «на создание верблюжьего транспорта в пустыне». Гильдия амстердамских суконщиков поставила восемь пожарных лестниц, «чтобы приставить их от нашего имени к стенам Иерусалима». Каждая аквитанка по имени Мария внесла маленькую или большую монету, и собранная сумма была отослана «для освобождения тех мест, где скорбит та, чье имя мы носим». Таких искренних, трогательных и в большинстве случаев щедрых приношений были тысячи. «Черт бы побрал этих будущих верблюдов, мне нужна сотня ослов сейчас!» — так, по словам очевидцев, кричал Ричард на каком-то совете, и в этом крике отражалась вся ситуация в целом. Если б на каждом даре сделали наклейку «Ричарду Плантагенету, использовать так, как он найдет лучшим», ничего не было бы ни разворовано, ни использовано без пользы для дела. Дух коллективизма — превосходная вещь. Все мужчины и женщины доброй воли, вкладывающие все свои усилия и средства в общее дело, будут непобедимы, но только если эти усилия и средства находятся в руках одного человека, самого способного, энергичного и наделенного всеми полномочиями.

«Дева Мария» была одним из шести кораблей, выделенных для крестового похода всемогущей и богатейшей коллегией кардиналов. Одно из шести судов, имело английское название, и на нем плыли главным образом английские матросы, другое было полностью французским, третье немецким, еще одно итальянским и два последних — фламандским и испанским. Это были крупнейшие и самые современные корабли, и все они находились в несколько неопределенной, но всеобъемлющей компетенции «предводителей крестового похода». Ричард, считавший все английские корабли слишком маленькими и непригодными для его целей, остановился на любимой англичанами «Деве Марии» для доставки нас на Кипр. Однако капитан судна, мрачный женоненавистник, побочный сын бристольского архидиакона, запротестовал и сказал, что ему поручено перевозить крестоносцев и их снаряжение, а не женщин с их сундуками. Ричард, не терпевший даже намека на возражения подчиненных, резко ответил, что капитан просто боится выйти в море впереди главных сил флота и назначил ему сопровождение — эскорт из грузовых судов. Крайне обиженный капитан собрал остальных капитанов кораблей, именовавшихся «флотом кардиналов», и все шестеро, явившись к Ричарду, сказали, что, поскольку их обязанности неопределенны, они хотели бы получить решение назначившей их коллегии кардиналов, которая оплачивает их рейсы. Официальная штаб-квартира коллегии находилась в Риме, но в полном составе собиралась только для выборов нового Папы, и поэтому один Бог знал, кому или, точнее, куда следовало подать прошение. Однако Ричард находчиво спросил:

— Кто из вас недоволен моим распоряжением?

Поднялся бристолец — его звали Соундерс. Ричард обратился к нему:

— Корабли предоставлены в распоряжение?..

— Предводителей крестового похода, сир.

— А они в настоящее время здесь, на острове?

— Это вы, сир, и король Франции.

— Отлично, вы, недовольные, и мы, предводители, встретимся за ужином и все вместе обсудим. Это вас устраивает?

— Да, сир, это достаточно справедливо.

Он не знал французского; Филипп Французский не говорил по-английски; Ричард понимал английский, но говорил по-английски редко. Однако за ужином, подпоив капитана Соундерса крепким вином, он действовал, как отличный переводчик. Неизвестно, что он сказал Филиппу, но в решительный момент он позвал Роберта Боксфордского, говорившего как по-английски, так и по-французски, и попросил его перевести Соундерсу решающее слово Филиппа:

— Для этого крестового похода необходимо решительно все. Ваше судно и любой другой корабль должны перевозить все. Предводители похода решают, что именем Бога вы обязаны перевозить все.

— Даже женщин с их багажом? — уточнил Соундерс.

Роберт Боксфордский перевел для Филиппа вопрос на французский, и тот вежливо повторил: «Все». А Филипп, как все знали, больше чем наполовину был духовным лицом, ближайшим к коллегии кардиналов, в которую, по-видимому, был вхож и Соундерс. И тот сдался, хотя и с очень недовольным видом, не преминув тут же отыграться на Ричарде, так нагрузив судно снаряжением крестоносцев, что оно — сильно осело в воду, и отплыл при самом слабом ветре, а всю корму забил лучниками. Задыхаясь от тесноты и жары, они, несомненно, завидовали дамам, разместившимся на носовой части палубы, хотя и тоже в тесноте, но под тентом от солнца, за занавеской от нескромных взоров. Однако дамы были бы гораздо счастливее, если бы плыли на небольшом, целиком английском судне, с гостеприимным капитаном.

Мои неприятности начались, как только нас поселили в полуразрушенном замке на удаленной от моря окраине Мессины, не более чем в получасе езды верхом на лошади от лагеря, разбитого на другой стороне города, недалеко от берега. Шатры с флагами и штандартами были ясно видны нам, когда судно входило в гавань, и Беренгария, пристально глядя на них, сказала: