Сэр Эссель поклонился мне, неуклюже спустился с помоста и быстро зашагал к выходу, прижимая к груди свое деревянное изобретение вместе со шпорами. Ричард присел на край стола и глубоко вздохнул.

— Ну а теперь, — вымолвил он, уперев руку в бок и глядя мимо меня, — взглянем на это мясо. Ведь ты принес его, да? — Его голос, мягкий в начале фразы, к концу стал резким, и вопрос прозвучал требовательно.

Лучник шагнул вперед. На его лбу выступил пот, а борода затряслась вместе с задрожавшим подбородком.

— Оно не для вашего носа, ваше величество.

— Ведь тебя собирались накормить им, не правда ли? Давай его сюда.

— Милорд, я не подозревал ничего плохого. Думал, что это просто шутка. И никогда…

Ричард бросил на него мрачный взгляд, бывший таким не столько от его нарочитой жестокости, сколько от предельной сосредоточенности. Лучник медленно, словно нехотя, положил на стол большой кусок говядины, совершенно черный, за исключением тех мест, где кишели белые черви, и прогнивший до зловония. Я отвернулась, но Ричард встал и наклонился над ним с тем же пристальным вниманием, с каким рассматривал крошечное деревянное орудие.

— И вам дали его на обед?

— Да, милорд.

— Кто?

— Сержант, милорд. Раздатчик Рольф открывал бочку.

— Ее открыли сегодня?

— Да, только сегодня. Но последнюю неделю все бочки были такими.

— Заверни. От дохлой лошади и то меньше вони! Ты правильно сделал, что пожаловался мне. Хотел бы я знать, что это за шутки.

— Мне сказали, что нас кормят таким мясом для того, чтобы приучить есть старых неверных.

Ричард рассмеялся.

— Уж мы их поедим вместе с тобой, да? А теперь ступай, разыщи Рольфа и скажи ему, что я хочу видеть эту бочку и клеймо поставщика. Кто-то должен за это ответить! Я доволен тем, что ты мне пожаловался и обратил мое внимание на такое безобразие. Мы все будем есть гнилое мясо, пока не покончим с подобными проделками, и не только в боевой обстановке, но везде! Спокойной ночи.

Лучник упал на колени и машинально поцеловал качавшуюся ногу Ричарда, не переставая что-то бессвязно бормотать. Ричард легко оттолкнул его носком и еще раз пожелал спокойной ночи. Лучник поднялся на ноги, спрыгнул с помоста и с большим облегчением зашагал прочь, но Ричард окликнул его:

— Эй, ты! Ты, пожиратель неверных! Что ты сегодня ел?

— Ничего. Кое-кто из наших купил какой-то зелени на рынке. А я разинул свой глупый рот и ждал вашей аудиенции, милорд.

— Дикон! — крикнул Ричард. — Накорми этого славного парня. Дай ему самого лучшего, что у нас есть. Да принеси нам немного вина. Тоже самого лучшего. Ну, кажется, все, мама. Ах, нет… Бог мой, совсем забыл. Депеша из Англии. Элвайн принес ее как раз тогда, когда явился Эссель со своей новой баллистой. Он еле держался на ногах, и я отослал его выспаться. Ага, вот она. Срочная. И, по словам, плохая новость. — Он тряхнул головой, как лошадь, которую донимают мухи. — Сначала выпьем вина, а потом почитаем. — Он посмотрел на меня с улыбкой. — Я рад тебя видеть, мама. Ты хорошо поработала в Наварре. Все прошло гладко, как по маслу. Я тебе очень благодарен. — Он помолчал, заметно поколебавшись. — Ну, а что принцесса?

Скажи я: «Без ума от любви к тебе и едва не бьется головой о стену из-за твоего нежелания ее увидеть» — что бы тогда произошло? Некоторые мужчины, нуждающиеся в женской лести для укрепления самоуважения, были бы довольны и польщены. Но не мой сын.

— Как я уже тебе говорила, она красавица, у нее очень приятный характер. Правда. Ричард, таких девушек одна на тысячу. Она лучше, чем ты заслуживаешь… Тебе следовало приехать к нам на ужин. И Беренгария, и Иоанна очень хотят тебя видеть.

Я говорила, но мои глаза и мысли были прикованы к депеше из Англии. Что там случилось? Я помнила Элвайна. У него было поместье в Пэнт-Глас, в Шропшире, на границе с Уэльсом, и двадцать лет назад он с необычайной жестокостью и небывалым триумфом отразил набег из Уэльса, за что Генрих вызвал его в Вестминстер и презентовал золотой кубок. Позднее он женился на юной сестре Розамунды Клиффорд. Таким образом, по браку он приходился дядей Джеффри Йоркскому. И это срочное сообщение с плохими новостями могло касаться чего-нибудь вполне тривиального, местного, связанного с границей с Уэльсом, но могло быть и от Джеффри, а стало быть, поистине и срочным, и плохим.

Ричард отставил кубок с вином.

— Ну, дальше откладывать нельзя. — Он сломал печать, подвинул письмо ближе к свету и молча и, как мне показалось, долго, читал. Потом не без некоторого злорадства проговорил: — Ха-ха-ха! Кто посоветовал мне вернуть в Англию этого подлеца Джеффри? Кто был совершенно уверен в том, что он приведет все в порядок? Ты хотела как лучше, но никто не смог бы сделать хуже! — Он продолжал читать и скоро громко фыркнул: — Как ты думаешь, чей флаг сейчас развевается над моей башней в Виндзоре?

— Не Джеффри же? — дрожащим голосом спросила я. Меня охватило отвратительное чувство стыда и угрызений совести. Я рекомендовала — больше того, настаивала на том, чтобы Ричард назначил Джеффри. Я была так уверена в его способностях и честности… Но почему? Какое помрачение ума довело меня до того, что я поверила этому щенку шлюхи Розы? Она нацелилась на то, чтобы стать королевой. Кто как не ее сын, с его полукоролевской кровью мог бы возжелать трона, пока тот, кому он принадлежит по праву, лечит язвы обозным мулам? Мне следовало это предвидеть!

— Ричард, говори же, — воскликнула я, мучительно страдая и не имея сил выносить эту неизвестность.

Письмо от Джеффри. Воспользовавшись моим отсутствием, Лонгшам решил стать королем. Над Виндзором реет флаг Лонгшама!

— Этот хорек? — удивленно, но с облегчением сказала я, тут же устыдившись. Лонгшам никогда не был моим протеже. Я с самого начала была против того, чтобы наделять его властными полномочиями! Меня нельзя упрекнуть за его поведение, хотя оно и связано с человеком, которого я поддержала.

— Я оставил за себя трех парней, а они позволили ему наложить на все руку, и что же? Они шлют письмо мне! Как будто мне больше нечем заняться. Кастрированные ослы! — Он снова углубился в чтение, а потом сунул письмо мне под нос. — На, читай сама.

Я прочла, что Лонгшам чохом избавился почти от всех ставленников Ричарда, заменив их собственными родственниками или же родственниками своих многочисленных любовниц. Он создал личную армию и одел ее в свою униформу, наложил руку на чеканку денег. И ни разу не ездил за границу с эскортом меньше полутора тысяч вооруженных людей. Он заверял указы своей личной печатью, игнорируя большую печать Англии, и использовал любую возможность очернить и унизить всех людей высокого ранга или положения, кроме разве что Иоанна, который, хотя за глаза и отзывался о канцлере с ненавистью и презрением, сам входил в его компанию и часто делился с ним своими планами.

— Ну как? — спросил Ричард, как только я кончила читать и в смятении уставилась на него.

— Крысенок, выродок шлюхи, выращенный на навозной куче, — правитель Англии… Ричард, ты должно быть, дал ему огромные полномочия.

— Я уполномочил его собирать для меня деньги. Его способы добывания денег были блестяще задуманы и великолепно работали. В одном его мизинце больше мозгов, чем в обоих громадных черепах Джеффри и Хьюза. И очень жаль, что придется отказаться от его услуг только потому, что у меня нет человека, который мог бы обуздать его сумасбродство. А я должен от них отказаться, поскольку мне ясно, что, разъезжающий с эскортом в полторы тысячи человек, он добывает деньги от моего имени и кладет себе в карман! И водружает свой флаг над Виндзором. Этого терпеть нельзя!

Я смотрела на него с растущей тревогой и с не меньшим замешательством. Возможно ли, чтобы он не заметил зловещих признаков измены, что было гораздо хуже потери небольшой части дохода и ущерба престижу? Неужели не понял игру, которую вели Лонгшам и Иоанн? Лонгшам, прыгавший все выше и выше по ступеням власти, намеревался дождаться момента, когда станет неприступным, чтобы потом заключить сделку с Иоанном: корону — мошеннику полукоролевской крови, власть в ее тени — жулику с отличными мозгами и непомерными амбициями. Оба они прекрасно подходили друг другу: Иоанн жаждал блестящей жизни без всякой ответственности, у Лонгшама был зуд к власти. Ричарда беспокоила потеря денег и флагштока, но создавалось такое впечатление, что он просто игнорировал возможность потерять корону. Или он трезво оценивает ситуацию, а у меня чрезмерно богатое воображение?

— Если бы у меня было время, — шутливо заметил Ричард, — я поехал бы в Англию и пригвоздил этого коротышку-выскочку к его флагштоку! Но об этом не может быть и речи. Черт меня возьми, если я знаю, кого мне туда послать. — Он внимательно посмотрел на ссадину на одном из пальцев и задумчиво пососал его.

Немного поколебавшись, я заговорила снова:

— Я знаю, мой совет тебе вряд ли понравится, но, Ричард, говоря откровенно, ты должен ехать сам. И вовсе не из-за денег или из-за флага, развевающегося над Виндзором. Это пустяки в сравнении с общей ситуацией. Ты же видишь, Джеффри пишет… где это? Ага вот: «С каждым днем его положение укрепляется, а наше ухудшается, люди уходят от нас к нему либо из страха, либо из своекорыстия». Англия уже раскалывается — а это главное, чего мы всегда боялись и старались избежать. Если не поедешь ты, поеду я. Но «мы» звучит гораздо лучше. Ты можешь послать туда кого угодно, — торопливо продолжала я, — но это значит, что на стороне Джеффри просто окажется еще один человек. Один ты выше тех и других. Только ты достаточно могуществен и смел. Ричард, подумай об эффекте твоего появления в Лондоне. Лонгшам от полной неожиданности съежится, как проколотый пузырь, и каждый в Англии увидит, что ты, человек, занятый важнейшим делом, находишь время подумать о сохранении своей страны. — Я пристально смотрела на Ричарда. — А опаснее всего то, что Лонгшам, эта хитрая свинья, окружил себя личной стражей. И все сидят сложа руки и вопрошая: «Что мы можем сделать?!» Полторы тысячи вооруженных людей не остановят только тебя. О том, чтобы послать кого-то другого, нечего и думать.

Это была, конечно, лесть, но не лишенная здравого смысла. Глаза Ричарда вспыхнули, и я уже подумала, что сумела убедить его. Но он внезапно ударил ладонью по столу и сказал:

— Нет, мама, это последняя хитрость дьявола! — Голос его зазвучал как-то странно, но каждое слово было продуманным, четким и ясным. — Расчет состоит в том, чтобы задержать меня любой ценой. Я мог бы целый час перечислять тебе препятствия, которые мне пришлось преодолеть. Порой мне казалось, что сам Бог либо глуп, либо не в состоянии мне помочь. Священный город в руках неверных — казалось бы, от одного этого он должен содрогнуться на своем престоле. И я, лучший солдат своего времени, не прошу его помощи ни в чем, кроме споспешествования мне отправиться туда и драться за его свободу. Но решительно все — от неприспособленности Филиппа Французского до упрямства последнего мула — работало против меня. Теперь я готов к походу, но дьявол, разыгравший почти все свои карты, вытащил из рукава последнюю и размахивает ею! Я не поеду! Я говорю это тебе, мама, — и ты, сатана, тоже слышишь меня — я не поеду в Англию, если даже она будет охвачена огнем от одного побережья до другого и если мне потребуется лишь дунуть, чтобы погасить пожар. — Лицо его побагровело, глаза блестели как две хрустальные линзы. Он дышал быстро и тяжело, по лбу катился пот.

— Я тебя понимаю, — заговорила я, стараясь успокоить его. — Струна твоего терпения, действительно, натянулась до предела. Но, Ричард, ведь и Англия тоже кое-что значит.

— Значит? Ну, разумеется, значит! Англия обеспечивает деньги для войны. И я не могу допустить, чтобы их присваивал Лонгшам. Я остановлю этот грабеж. Туда поедет Элвайн, с приказом Джеффри быть более жестоким. «Верным и неподкупным», как сказал ему однажды отец, но что значит быть верным и неподкупным, когда твой позвоночник похож на размокший гипс?

— Джеффри отвечает обоим этим пожеланиям, — возразила я. — Он сразу же сообщил тебе о происходящем, хотя ему, вероятно, было стыдно признаться в своем бессилии. — И почему я должна защищать сына Розамунды?

— Он вопит о помощи! — возмутился Ричард. — Хорошо, я ему помогу, этому трусливейшему чучелу. Я пошлю туда какого-нибудь, что называется, свежего, независимого человека с новыми распоряжениями и с полномочиями выше его собственных и Лонгшама. — Ричард сердито взглянул на больной палец и поднял глаза. — Знаю! Я пошлю Каутенсиса.

— О, Ричард, — усомнилась я, — но он же совсем старик!

— Ну и что? Ты тоже немолода, — возразил он, усмехнувшись, — но ты же не стала от этого хуже?

Намного ли лучше или бесконечно хуже — по каким стандартам судить? Но сейчас не до софистики.