– Ой, да не хмурься, Лил. Я просто пошутила. Не встречайся с ним больше, а то мне придется рассказать твоему отцу. Я не хочу, но никуда не денешься.

Элана, Свонн и безликий парень в смокинге возвращаются с парящим в воздухе подносом, заставленным напитками и закусками. Девушки дали Анне достаточно времени отчитать меня и теперь рассаживаются, сияя улыбками. Анна снова отправляет юношу в смокинге к бару, потому что у напитка, который он ей принес, ананасовый вкус, а не вишневый. Анна, Элана и Свонн прыскают ему вслед. Понятно, почему Анна его выбрала: в этом своем смокинге он даст майору сто очков вперед.

К удовольствию Эланы и Свонн Анна в красках описывает, как Смокинг добивался ее расположения. Иногда мне нужны именно такие разговоры – легкие и непринужденные. Анна переключает на себя все внимание, и я остаюсь в тени. Мне нужно только улыбаться и хихикать. Обычно над ее шутками я хохочу до колик, но сегодня чувствую фальшь, и мне трудно смеяться непринужденно.

Я вновь и вновь поглядываю на дверь: она открывается и закрывается сотни раз, но Тарвера Мерендсена не видно. Я уверена, что майор прекрасно знает правила. На борту меня узнают все, поэтому странно, что он вообще со мной заговорил. Да, отец отпустил меня одну отмечать день рождения в Новом Париже, но на самом деле он всегда, так или иначе, незримо со мной.

Меня утешает, что майор ушел сам, и мне не пришлось отшивать его перед своими друзьями. В конце концов, вероятность вновь с ним столкнуться на корабле, на борту которого тысяч пятьдесят пассажиров, равна практически нулю.

Два следующих вечера мы с Анной незаметно ускользаем из салона и после ужина идем на прогулочную палубу. Мы гуляем под ручку и обсуждаем последние сплетни. Каждую ночь Анна сидит у меня на кровати в моем роскошном люксе, смежном с ее, и болтает без умолку. Бессонница никак на ней не сказывается, у меня же наутро темные круги под глазами, которые на моей светлой коже кажутся синяками. В таких долгих путешествиях мы с Анной не разлей вода. Прямо как сестры.

И вот мы гуляем. Свонн, конечно же, с нами. Я даже встать с постели не успеваю, а она уже тут как тут. Но если она и слушает наши разговоры, то не встревает.

Анна ничего не говорила о майоре, но я все равно о нем думала. Когда люди из низшего класса разговаривают со мной, то делают вид, что они мне ровня. Они подлизываются ко мне, ходят на задних лапках, но от их лицемерия у меня зубы сводит. А майор был честным, искренним и улыбался от чистого сердца. Он вел себя так, будто ему и в самом деле приятно со мной общаться.

Мы сворачиваем на широкую искусственную лужайку, которая огибает корму «Икара». Освещение на корабле соответствует времени суток: после заката огни тускнеют, и корабль погружается в полумрак. Изображения на иллюминаторах постоянно меняются. Днем небо на них голубое, с солнцем и облаками, а к вечеру – розовато-золотое, закатное, и, наконец, ночное, усыпанное бриллиантами звезд. Такого неба нет ни на одной планете. Дома, на Коринфе, звезд не видно: только нежно-розовый свет городских огней отражается в атмосфере, а вместо облаков – голографические панели с фейерверками.

Я смотрю в иллюминатор и вполуха слушаю Анну, но вдруг ее рука напрягается. Я едва не спотыкаюсь, когда она резко останавливается, но, к счастью, только едва – иначе растянулась бы на лужайке. «Запуталась в собственных ногах!» – статейки с такими заголовками мелькали бы в прессе неделями.

Анна смотрит не на меня, а на что-то другое рядом – на кого-то другого. Я перевожу туда взгляд, и… сердце уходит в пятки, вернее, в мои лиловые атласные туфли.

Майор Мерендсен.

Он нас видел? Майор разговаривает с другим офицером, склонив к нему голову. Может, он так увлечен разговором, что не заметит меня? Я отворачиваюсь и мысленно молюсь об этом, проклиная свой необычный цвет волос, слишком яркий и броский. И зачем я надела столько драгоценностей? Будь я одета как другие девушки – смешалась бы с толпой.

В какую глушь мой отец упрячет «бесчестного» Тарвера Мерендсена, если Анна все же доложит, что я с ним общалась? С сыном учителя, стипендиатом, безродным героем войны… Знал бы майор, как ему повезет, если его всего лишь переведут на новое место службы…

– Боже правый, он и впрямь идет к нам, – шепчет мне на ухо Анна с застывшей на лице улыбкой. – Он что, больной? В смысле, может, у него помутне…

– Добрый вечер, майор, – перебиваю я Анну, пока он не расслышал поток ее оскорблений. По крайней мере, я надеюсь, что не расслышал.

Другой офицер держится на почтительном расстоянии, и у меня снова обрывается сердце. Анна и Свонн знают правила, поэтому извиняются и отходят подальше, с нарочитой заинтересованностью глядя в иллюминатор. Анна бросает на меня быстрый взгляд, когда проходит мимо майора, и озабоченно хмурит брови.

«Не надо, – говорит мне выражение ее лица, – избавься от него».

Замечаю проблеск жалости в ее твердом и настойчивом взгляде, но лишь на мгновение.

Анна и Свонн стоят так, что слышат каждое слово, – об уединении можно даже не мечтать. Свонн облокачивается о перила, пристально глядя на нас. Она выглядит скорее удивленной, нежели обеспокоенной. Если мне грозит опасность, пощады от нее не жди. И дома мне нужен человек вроде нее, чтобы оградить себя от тех, кто распускает сплетни и строит козни. Анна привыкла к бесконечной череде моих телохранителей, и она принимает их в нашу компанию как прочих спутников. Отец выбрал мне хорошую телохранительницу.

– Добрый вечер, – говорит майор Мерендсен. За его спиной Анна что-то шепчет на ухо Свонн, и та громко хихикает. Не моргнув и глазом, майор улыбается. – Извините, что помешал вам с друзьями. Но в тот вечер я не успел спросить… Вы не хотели бы как-нибудь вместе сходить на обзорную палубу? Вы сказали, что не бывали там.

Анна встречается со мной взглядом. Теперь в нем нет никакой жалости – только тревога. Даже ей, моей лучшей подруге, придется выдать меня, а я к этому не готова. В прошлый раз все закончилось очень плохо, но я ее не виню. Никто не может управлять моим отцом. Ни Анна, ни я.

И уж точно не Тарвер Мерендсен. Как можно быть таким беспечным? Он думает, что награда того стоит? Мужчины идут на что угодно ради внимания богатой девушки. Если он сам не отстанет – что ж, мне не впервой. Я его полностью уничтожу. Буду тщательно выбирать слова и разнесу его намерения в пух и прах.

– Вы запомнили. – Я поспешно улыбаюсь и чувствую, что улыбка больше походит на гримасу. Я снова обращаюсь к майору. – Думаю, мои друзья поймут, если я пропаду на один вечер.

Я вижу, как за спиной у майора Анна застыла от неподдельного страха. Нужно бы дать ей понять, что беспокоиться не о чем, но это меня выдаст.

Лицо майора смягчается, осторожная улыбка становится шире, напряжение исчезает. Я вдруг понимаю, что он волновался. Ему до смерти хотелось спросить меня о прогулке. Глаза у него карие, того же оттенка, что и каштановые волосы, и он смотрит на меня не отрываясь. Боже, лучше бы он не был таким юным и привлекательным. Гораздо проще избавляться от старых и некрасивых.

– Вы сейчас заняты? Сегодня вечером?

– А вы времени даром не теряете, верно?

Он улыбается еще шире и сцепляет руки за спиной.

– Чему я научился на службе, так это сначала действовать, а думать уже после.

Он очень отличается от людей из моего общества, которые взвешивают каждый шаг и продумывают каждое слово, прежде чем оно слетит с языка. Анна что-то шепчет мне одними губами, но я понимаю только последние слова. Что-то насчет «сейчас».

– Послушайте, майор…

– Тарвер, – поправляет он меня. – А вы, мисс?..

Я не сразу понимаю, что он имеет в виду. Он смотрит на меня, подняв брови, будто чего-то ждет.

И тут меня осеняет. Он на самом деле не знает, кто я такая.

Несколько долгих секунд я просто смотрю на него. Не могу припомнить, когда в последний раз кто-нибудь из собеседников меня не узнавал. Вообще, по-моему, такого и не было. Разве что в детстве, пока я не стала любимицей прессы. Но тогда и сейчас – разные вещи. То было как будто в прошлой жизни.

Как бы я хотела, чтобы время замерло, дало мне осознать, даже насладиться этим мгновением. Просто поговорить с кем-то, кто не видит во мне Лилиан Лару, наследницу «Компании Лару», самую богатую девушку во всей Галактике. Но я не могу. Я не могу позволить, чтобы меня дважды видели с этим глупым безрассудным военным. Кто-нибудь расскажет моему отцу. Майор Мерендсен не знает, во что может влипнуть, и не заслуживает такой участи.

Мне уже приходилось унижать людей. Зачем же для майора выбирать слова помягче?

– Должно быть, вы меня тогда не так поняли, – небрежно бросаю я, натянув самую лучезарную, самую довольную улыбку. – Я согласилась из вежливости, только потому, что тогда мне было скучно до зубовного скрежета, но, видимо, иногда вежливость выходит боком.

Поначалу майор Мерендсен почти не меняется в лице: едва уловимо гаснет искорка в глазах, чуть сжимаются губы. А во мне поднимается волна гнева – зачем он вообще заговорил со мной и почему не знает, кто я?

«Ты сама ему улыбнулась, – слышу я голос рассудка. – Позволила ему поднять свою перчатку, заказать шампанское и сидеть рядом».

Позади майора Анна и Свонн едва не лопаются со смеху, и я сжимаю челюсти. Теперь я сержусь на подруг.

«Заканчивай сейчас же. Заставь его уйти, пока не поддалась».

– Ну, поняли? – Я перекидываю волосы через плечо. Надеюсь, он примет ненависть к самой себе, написанную у меня на лице, за отвращение к нему. – Кажется, вы туговато соображаете. Это, полагаю, от вашего… воспитания.

Майор не говорит ни слова, но его лицо каменеет. Он просто смотрит на меня. Потом отходит на шаг и отвешивает поклон.

– Я больше не отниму у вас времени. Прошу прощения.

– Конечно, майор. – Я не дожидаюсь, пока он уйдет, быстро прохожу мимо него к Анне и Свонн, хватаю их под руки и силой тащу прочь с этой палубы. Я сгораю от желания оглянуться и посмотреть на майора Мерендсена. Он стоит там, где мы разговаривали, или уходит, кипя от злости? А вдруг он идет за мной? Или как ни в чем не бывало говорит с офицером? Я не могу оглянуться, но воображение рисует немыслимые картины: я даже жду, что в любую секунду почувствую его руку на своем локте или увижу его краем глаза у лифтов.

– О, Лил, это было отменно! – выдыхает Анна, все еще давясь от смеха. – Он что, и правда звал тебя погулять с ним по обзорной палубе? Посмотреть на звезды? Боже, это так банально!

Из-за колебаний корабля на сверхсветовой скорости, обычно едва заметных, у меня разболелась голова.

Он не знал, кто я такая. Ему не были нужны от меня ни деньги, ни связи моего отца. Ему ничего не было нужно – только вечер со мной.

Истерический смех Анны начинает действовать мне на нервы. Да, она заметила, что я сомневаюсь, и своим смехом помогла отделаться от майора; да, она изо всех сил старается защитить меня от всего, что может навредить моей репутации. Но я втоптала бедного парня в грязь, а она хохочет.

– Если завидуешь, попроси своего Смокинга тебя туда отвести, – резко бросаю я.

Я иду к лифту, чувствуя спиной, что Анна и Свонн уставились мне вслед. В лифте стоят два парня – рабочие в спецодежде из блестящего светоотражающего материала. Они ждут, когда закроются двери. Я проскальзываю внутрь. Один из них говорит что-то на ухо другому, потом неразборчиво извиняется, и они выбегают из лифта. Я остаюсь одна.

Двери плавно закрываются, и у меня в ушах звучат слова этого парня. Мне даже не пришлось прислушиваться – я и так знаю, что все они говорят одно и то же: «Вот черт. Это дочь Лару. Если нас здесь с ней застукают – нам конец».

Я прислоняюсь к стенке лифта из искусственного дерева и смотрю на символ, изображенный на дверях: греческая буква лямбда – «Компания Лару». Компания моего отца.

Лилиан Роза Лару. Неприкосновенная. Ядовитая.

Жаль, меня не назвали Гортензия, Нарцисса или Белладонна.


– В следующий раз вы увидели ее, когда объявили тревогу?

– Верно.

– Вы пытались узнать, в чем дело?

– Вы не военный, вам не понять, чем мы руководствуемся. Я не задаю вопросов – только выполняю приказы.

– И каков был приказ?

– Защищать мирных граждан. Это наш долг.

– Значит, на ваше решение не повлияло какое-то особое указание?

– До чего вы пытаетесь докопаться?

– Нам важна каждая мелочь. Мы будем вам очень признательны, если вы расскажете все подробно.

Глава 3. Тарвер

Я падаю на тренировочный мат и, резко выдохнув, чувствую в спине острую боль. Рядом со мной грохается мой противник, и я вдруг понимаю, что до сих пор держусь за его рубашку. Я судорожно вдыхаю, перекатываюсь на бок и быстро встаю на колени. Теперь над ним нависаю я, а не наоборот.