Яна Мелевич - Разбивающий сердца

Хочу коснуться его, уже тяну руку к ремню на джинсах, но Рома перехватывает ладонь и отводит руку в сторону.

- Подожди, - выдыхает в губы, с трудом проникая пальцами под мое белье, потому что промокшие джинсы становятся препятствием.

Мои зрачки расширяются, немного страшно, когда я чувствую эти прикосновения. Рома другой рукой стягивает мои джинсы с бедер, невольно зацепив и белье. И не отрывает своего взгляда от моего, заставляя смотреть в глаза.

- Ты смотришь – я продолжаю, - ставит он условие, от которого я захлебываюсь десятками невысказанных слов. А еще от того, что он проник полностью пальцами под белый хлопок. Еще ничего не делает, а мне уже хочется сбежать и одновременно потребовать продолжения.

Его палец проникает между складок, и мои зрачки расширяются. Чувствую, как непроизвольно сжимаюсь, отчего Рома кладет на мою шею ладонь, поглаживая большим пальцем под подбородком. Делает первое движение, второе и я со стоном прикусываю без того многострадальную губу, опуская ресницы.

- Нет, смотри, - требует он, судорожно втягивая носом воздух, чуть сильнее надавливая на клитор. От этого по нервные окончания разносится судорога и я вцепляюсь пальцами в его предплечья, царапая кожу. Ладонь с моей шеи смешается на грудь, осторожно сжимая и поигрывая большим пальцем с соском.

Его движения становятся все более ощутимыми. Теперь он не просто растирает мою влагу с водой, но и осторожно проникает внутрь, отчего все ощущается в два раза острее. Я вскрикиваю, когда он полностью вводит палец и мне уже кажется, что этого достаточно. Затем это чувство пропадает, стоит ему убрать его. Странное чувство, будто внутри все скручивает, и оно не отпускает. Приятная щекотка, превращается нетерпеливое желание получить больше. Два пальца – легкая боль от растяжения стенок лона и невероятно приятные эмоции переполняют, отчего не получается нормально вздохнуть.

- Еще, - выдыхаю со стоном, запрокидывая голову и подставляя шею для поцелуев с укусами.

Губы скользят к мочке уха, ноги сводит от накатывающего удовольствия с каждым движением его пальцев.

Поддаюсь бедрами и Рома делает в ответ тоже самое, давая ощутить свою эрекцию. Я слышу его стон, чувствую, как он опускает голову, отчего влажные волосы касаются моей груди. Не давая себе передумать, немного меняю положение наших тел и все-таки добираюсь до ремня.

- Ань…

- Заткнись, - рычу, пытаясь справиться с непокорной пряжкой, когда он накрывает своей ладонью мои дрожащие пальцы. Вторая все еще под тканью моего нижнего белья, убирает ее только для того, чтобы помочь мне окончательно раздеться.

- Вообще, хотел предложить помощь, - язвит Рома, тут же охнув, едва я проникаю под резинку его боксеров, расправившись с непокорными джинсами. Мои пальцы обхватывают член, отчего он замирает на месте.

- Все? Жажда поумничать ушла? – интересуюсь, не ограничивая себя в удовольствии поехидничать. Мне так-то сложнее, я перед ним голая стою, а мое белье с джинсами у ног валяется бесформенной мокрой кучей.

- Коза мелкорослая, - рычит, едва я усиливаю давление и по расширившимся зрачкам, заполонившим радужку, вижу – он на грани. Второй рукой спускаю его джинсы с бедер и подцепляю боксеры, стягивая их ниже, опуская взгляд.

Анатомически природа там не скупилась. Есть чем гордиться. И размером, и формой и длинной.

- Ром? – осторожно спрашиваю, разглядывая с любопытством мужской член. Не то чтобы я его никогда ни видела. Анатомию в школе все проходили. Да и парни в приюте стеснительностью не отличались. Но вот так вблизи и лично касаясь пальцами – никогда.

- Ты там в сантиметр… ох! – выдыхает сквозь зубы, когда я провожу вдоль всей длины, опираясь одной рукой о стену. Мои губы самопроизвольно растягиваются в шаловливой улыбке. Оказывается, мужчину так легко заставить замолчать в самый нужный момент!

- Приятно? – мурлычу, поднимая голову, вглядываясь в перекошенное от страсти лицо. Он опускает ресницы, сцепляя зубы сильнее, а затем произносит:

- А мы с тобой не закончили.

Это не полноценный секс, я не такая наивная. Но ощущение его прикосновений совместно с моими ласками доводит нас до безумия. Едва его пальцы вновь оказываются во мне, я снова забываю, как правильно дышать. Отступившее возбуждение возвращается и движение его пальцев даются уже легче, мое тело подстраивается под него.

Вода продолжает литься на наши тела, попадая на кафель, но никому нет до этого дела. Он напрягся под моими пальцами, пока сама на грани. Оргазм наступает одновременно, теплый поток смывает все последствия. Мне одновременно жарко, и невыносимо холодно. Не понимаю, что чувствую. Дыхание смешивается, потому что только сейчас дыхание возвращается в норму.

А с ним и осознание того, что произошло. Потому как Рома замирает, я кожей чувствую его замешательство. Словно он проснулся от долгого приятного сна, вернувшись в суровую реальность. Сердце сдавливает в тисках – ничего хорошего очно не скажет.

- Ань, - начинает, а его голос еще хриплый после испытанного оргазма и Рома прокашливается, отступая от меня немного. Радужка глаза вновь видна, а еще на лице выражение вины. Ненавижу это. Не хочу слышать.

Пожалуйста, не говори ничего.

- Слушай, я не… - он ерошит важные волосы, избегая смотреть на меня. Хочется прикрыться, обнять себя руками, потому что вода уже не греет. Холод изнутри прогоняет остатки неги вместе с остальными пережитыми эмоциями.

- Ань, прости, - шепчет, проводя ладонями по лицу и глядя на меня с сожалением. С жалостью, печалью.

Не говори этого. Не разрушай того, что было.

- Мне очень жаль. Я не должен был этого делать. Это неправильно.

Боже, ненавижу тебя Сташенко. Какой же ты мудак.

Ни слова из этих мыслей не вырывается из моего рта. Я просто молча поднимаю руку, ударяя его по лицу. Голова дергается немного в сторону. Он одновременно ошарашен и выглядит чертовски виноватым. Вновь хочет что-то сказать, но я не даю этого сделать.

- Вон, - рычу, дрожа от накатываемой ярости. Пальцы сжимаются в кулак, а Рома непроизвольно бросает на них опасливый взор.

- Ань…

- Выйди отсюда! – рявкаю с такой силой, что его практически пулей выносит из душа. Он даже не поскальзывается на мокрых вещах. А жаль. Разбил бы свою тупую голову об кафель, глядишь, поумнел бы.

Я не плачу, даже слез нет. Просто тихо сижу в кабинке, позволяя воде поливать меня сверху. Не знаю, сколько прошло времени. Час или два. Рома не решился зайти, просто сбежал. Как мне теперь с ним работать? Общаться? Жить под крышей его квартиры? Может просто вернуть ему ключи, телефон и подарки, да забыть, как страшный сон?

Наконец умываюсь, выключаю воду и вытираюсь, выходя в пустой тихий коридор. В квартире темно, стоит тишина. Ромы нигде нет, значит ушел куда-то. Где-то в кармане куртки надрывается айфон. Поначалу хотела проигнорировать, но потом решаюсь подойти, доставая его и снимая блокировку. Хмурю брови, глядя на имя звонящего в такую рань. Хоть на улице еще темно, но время давно перевалило за шесть утра.

- Алло? – отвечаю, прошлепав обратно в ванную, дабы разобраться с мокрыми вещами. Выстирать, высушить и уйти отсюда поскорее.

«Не хочешь приехать?»

Голос у Никиты какой-то странный, да и предложение такое себе. Он звучит из динамика так, будто после бешеной вечеринки зовет с ним чаю попит в момент тяжелого похмелья. Не хватает только попросить купить меня ему минералочки.

Отбрасываю глупые мысли, поднимая с пола влажный свитер, разглядывая лужи вокруг и собственные скомканные вещи, а затем открываю машинку.

- Куда приехать? Воронцов, ты что пьян? – бурчу в трубку, загружая вещи и ища глазами порошок.

«Не-е-е, под героином», - усмехается этот недоумок, а я закатываю глаза. Хотя ладно, отвлекает меня от очередной порции самосожаления. А еще злости и обиды, которая все еще кипит в душе.

- Тупая шутка, - фыркаю, выбирая режим и ставя нужную температуру, врубая стирку с отжимом, слыша, как пищит стиральная машина, реагируя на команды. – Придумай способ покруче завлечь девушку в свою спальню.

«О, так ты уже раздумываешь? Даже цветы дарить не пришлось», - хмыкает Ник, а я непроизвольно улыбаюсь, опираясь спиной о раковину. Разглядывая крутящийся барабан. Мой взгляд следит за тем, как перекатываются вещи, когда на руку падает первая капля и я стираю выступившую слезу, которая прорывается через заслоны.

- Никит? – всхлипываю, а на том конце становится тихо. – Можно я приеду?

Почему я доверяю этому парню? Он странный, сумасшедший. Мне кажется, что там настоящая черная дыра. Но почему-то именно это мне сейчас и нужно.

«Я даже могу прислать такси», - обманчиво мягким тоном произносит. Он чувствует мое состояние, поймал волну, пытается сыграть в благородство. Я все это слышу, несмотря на прекрасное притворство, однако даже оно лучше, чем оставаться наедине с собой.

- Не вздумай мне снова врать, - зло рыкаю, сжимая до боли край раковины. – Слышал? Будешь честным.

«Два раза вру, один раз говорю правду. Согласна на условия?», - усмехается Воронцов.

- Психопат, - бросаю, отворачиваясь к зеркалу и включаю холодную воду. – Манипулятор и лжец.

«Просто поддерживаю тебя. Мы же друзья, понял это, едва не померев», - возражает он и я замираю, сунув ладонь под струю воды, игнорируя разлетающиеся капли.

Два раза лгу, один раз говорю правду?

- Сбрасывай адрес, - выдыхаю, отключаюсь и прикрываю глаза.

Мы не друзья, и ты меня не поддерживаешь. Так где твоя ложь? Или это все-таки была правда?

Зимой на кладбище тихо. Никаких снующих туда-сюда людей, даже ворон немного. Летает парочка по округе и ждет, когда ты положишь парочку конфет на блюдце у памятника своего родственника. На самом входе ежится сторож, окидывая меня сонным и раздраженным взглядом, когда выхожу из машины. Еще бы, время восемь утра, оно даже еще не открыто, – а я уже приперся.

- Чего в такую рань-то ездить, - бурчит, звеня замком и распахивая ворота.

Водитель такси терпеливо ждет, он тоже хочет домой и дико устал, особенно мотаясь со мной по городу. Кажется, уже даже изрядно накапавшая сумма на счетчике его ни капли не радует. Извини, парень, это вынужденная мера.

- Все равно спасибо, Вить, - говорю мужчине, привычно суя тысячную купюру в руки и получаю очередную порцию бубнежа.

Ну, да. На Троекуровском кладбище такого не бывает обычно. Все строго по часам – экскурсии к могилам знаменитостей с девяти утра до шести вечера под строгим надзором. Вычищенные дорожки, подстриженные кусты, охрана памятников исторического наследия. Окидываю взглядом серые стены и сцепляю зубы, возвращаясь к машине.

- Спасибо, - выдаю наличкой деньги, уловив в усталых темных глазах таксиста что-то похожее на сочувствие, едва он замечает в моем пакете мягкую игрушку – коричневый медведь Тедди, одетый в полосатую майку.

- Мужик, мне может подождать? – спрашивает, косясь на температуру, указанную в приложении телефона. Качаю головой – минус двадцать, ничего, не околею.

- Я надолго.

Сегодня утром очень холодно, изо рта выдыхаю пар, а руки немного замерзли, стоило снять перчатки и настроить навигацию.

Со дня смерти Кати я был здесь всего лишь пять раз: в день ее похорон, спустя девять и сорок дней, а после еще два раза, включая сегодняшнее посещение. Я очень хреновый отец. Прости меня, малышка.

Дорожки в некоторых местах не чищены, довольно наплевательское отношение к столь популярному месту, где участок стоит, как крыло от самолета Боинг. Когда-то здесь была усадьба, пруды и прекрасный парк, а затем пришла революция и большевики организовали на этом месте колхоз. Затем снова смена власти и вот уже все кладбище в частных руках, жилой дом разобран, часть прекрасной рощи была безжалостно уничтожена человеческой рукой. Осталась только церковь Николая Чудотворца из всех усадебных строений.

Мы не собирались хоронить дочь в этом месте. На тот момент организацией похорон занимались Илья и я. Честно говоря, я так и не расплатился с ним за все, вот только Северов ни разу не потребовал назад тех денег, что вложил. Иногда у меня проскальзывала грешная, абсолютно мерзкая мысль: он сделал это специально. Только для «специально» люди не отдают деньги, отложенные на квартиру.

Приподнимаю воротник, шагая меж красивых оград и гранитных памятников. Некоторые из них напоминают настоящие произведения искусства, а другие испорчены вандалами, у которых ничего святого в душе. Где-то лежат свежие цветы, на других давно повесив потускневшие тканевые бутоны – искусственные букеты. Венки, ленты, местами стоял стопки под водку и припорошены крошки от печенья