Яна Мелевич - Разбивающий сердца

- Деда Рома так суров, потому что самодро… - начинает напевать издевательскую песенку, а я отступаю на несколько шагов, слыша рыканье Ани и шум пакета, которым она бьет этого оболтуса. Хватая шмат грязного липкого снега, сминая в руке, отчего кожу обжигает холодом и похожу к сладкой парочке. Как хорошо, что вычистить все не успели.

- Я тебя предупреждал, - отзываюсь, затыкая ему рот этим снежком. Аня вскрикивает в ужасе, Никита пытается выплюнуть, стоит мне его коснуться, у него снова паника. Только никуда он не денется, удерживаю рот и обхватываю шею второй рукой. Вот сейчас радуюсь, что поганец не так силен.

- Рома! – выдыхает Аня, пытаясь меня от него отодрать. – Прекрати, что ты творишь?!

- Воспитываю, раз никто не удосужился, - отвечаю, отпуская Воронцова, который сплевывает грязь с отвращением, глядит на меня с ненавистью и жаждет мщения. Давай-давай, щенок, тявкни еще раз в мою сторону. Упирается руками в колени, сплевывает на чищеный асфальт и беситься до той поры, пока не стягиваю шарф, бросая на него.

- Живо надел, а после в машину, оба! – Аня тянет Никиту за собой. Его ноздри раздуваются, но он делает шаг, затем другой. Пальцы сжимают мой шарф, а я прищурив глаза, нажимаю кнопку на пульте, открывая двери.

Иду за ними чуть отстав, вдыхая морозный воздух и позволяя прохладному ветру настигнуть меня, обдувая разгоряченную кожу. Аня с Никитой забираются в салон, потому спокойно достаю сигареты, наплевав на правила и зону для курения. Мой взгляд падает на стекло – он обмотал шею шарфом, надо же какой послушный. Делаю затяжку и чувствую на себе взгляд, Анин. Она пристально смотрит не моргая, в ее серо-голубых глазах вопрос, на который я пока не могу дать ответ.

Но в одном уверен точно: мне больше не хочется оказаться под прессом.

И кажется я снова могу дышать.

Прошло всего сорок минут, а мне уже хочется орать и набить кому-нибудь морду. Почему никто не показывает нам, что со стороны мы бываем придурками? А нет, погодите. Придурок тут один – он малолетний, немного ненормальный и пытается меня вывести из себя со знанием дела.

- Не понимаю, что ты нашла в этом нищеброде. Моя домработница получает больше, чем стоит вся его квартира.

«Тихо Рома, это просто ребенок. Восемнадцатилетний, избалованный засранец. А еще у него проблемы с психикой. Большие-пребольшие» - вот уже пять минут шепчет мне подсознание, пока наблюдаю за гордым обходом моей бывшей квартиры.

Никита везде сует нос. У него любопытства, как у енота. Иногда в его взгляде проскальзывает интерес, а порой – ехидство и надменность, под которой он прячет все то же любопытство. Они с Аней топчут коридор, периодически спорят и ведут себя, словно первокурсники в первый день семестра. Она шипит точно, изображая занудную отличницу, а он играет раздолбая на максималках.

Рома, тебе тридцать лет, что за выражения? Вот нельзя много общаться с Чучундрами, они привносят в мою жизнь хаос и сплошные проблемы.

Молчу, ничего не отвечаю на глупые шутки и постоянное одергивание.

- Ты посмотри на этот паркет, тут тройной тулуп изображали? Нет, серьезно, так жить нельзя. Это же хрущевка.

«Хрущевка» - поросенок даже не в курсе, как они выглядят, иначе не возмущался бы с таким пафосом. Надавать бы ему по макушке учебником истории. Явно же значения слова не знает, но умничает.

- Еще слово, идиот, и отправишься в Нарнию пинком через окно!

Отхлебываю чай из своей кружки, найденной в шкафу, и наблюдаю за резвящимися в снегу детьми во дворе. Где-то глубоко-глубоко в сердце старая рана ноет, а горло обжигает кипяток. Рядом с радиатором батареи, отскобленным Аней до светящийся белизны, на стене вижу разметку маркером: сто восемь сантиметров. Помню, как Катя любила прислоняться к стене и улыбаясь, спрашивала про свой рост.

Подросла ли? Будет в садике выше Катьки Збруевой? А если вырастит большой и будет есть кашу, подарят ли ей на день рождения того большого розового медведя из магазина «Детский мир»?

Моргаю, но глаза абсолютно сухие. Айфон с сотый раз издает вибрацию – Гриша не оставляет попыток. Он написал уже сорок шесть сообщений, из которых штук пятнадцать в социальных сетях. Последний его вопрос: не повесился ли я. Видимо, если да, то стоит сообщить. Вычеркнет из программы реабилитации.

Ставлю кружку со стуком на белый подоконник дрожащей рукой – несколько капель черного чая тут же оказываются на белой поверхности пластика. Мне снова душно и потому опираюсь о раму, тянясь к ручке, дабы провернуть его и впустить в кухню свежий морозный воздух. Перед глазами расплывается все: дети, играющие в затоптанных сугробах; люди во дворе и даже соседка – Ангелина Степановна. Везде узнаю ее старую уродливую черную шубу.

Вот идет она с полными сумками, тяжело переваливаясь с боку на бок точно утка. В таком одеянии того гляди – завалишься на бок точно неваляшка. Рухнет в снег, прямо на дороге, а там какой-то козел на Паджеро уже газует в сторону арки…

Интересно, если я рухну вниз и испорчу ему крышу, мне простят суицид? Между прочим, этот гад вечно перегораживает всем проезд и считает двор своей личной территорией. Ручка с трудом поддается, первые порывы прохлады врываются внутрь, остужая разгоряченную кожу. Жар от батареи согревает ноги и превращает джинсы в раскаленное орудие пыток. Но мне наплевать, если останутся ожоги. Разве может болеть ожог сильнее, чем рана от разбитого сердца?

- Да я его «Комет» три часа терла до мозолей! – неожиданно в мой мрачный мир врывается голос бессовестной шкодной совести. – Роман Алексеевич, что за свинское отношение к женскому труду?!

Аня побирается сзади и обхватывает со спины, пытаясь дотянуться до чертовой черной кружки с каким-то кроликом и пошлой надписью. Фиговый сувенир от коллектива из прошлой жизни. От поверхности идет пар. Маленькая рука с длинными пальчиками уже почти обхватывает ее основание, но я неожиданно срываюсь. Убираю пальцы и перехватываю тонкие запястья, теряющиеся в моих ладонях.

Чучундра за моей спиной неожиданно замирает – едва дышит, словно затаившийся зверек, и ее сердце стучит невероятно быстро. Я его чувствую, можно сказать – слышу. Она прислоняется ко мне, шумно втягивая носом воздух и утыкаясь в ткань моего свитера. Убираю свои руки, позволяя ей обнять меня за талию. В начале неуверенно, затем так крепко, что весь воздух выбивает из легких.

- Ром?

- Постой так минуту, ладно? – тихо прошу, продолжая смотреть перед собой в немного пыльное окно.

Все тот же двор, соседка, дурацкий джип, но цвета совсем другие. Не грязно-серые, а разбавленные яркими красками в разных местах, словно мазки неумелого художника на картине. Тут и там – горки, качели, турникеты и крашеные лавочки с беседками.

Мир зимой такой унылый: небо серое, деревья лысые, люди мрачные и температура низкая. Но что-то всегда цепляет взгляд, а на белом покрывале снега видны отблески света даже в ночи.

Мне тоже холодно, и я от этого очень устал. В бесконечной череде дней перестал считать часы. Забывался на вечеринках, свиданиях и алкоголе. Потерял ребенка, работу, друга и жену. Что у меня осталось? Я больше не ощущаю себя целым – не могу себя склеить заново. Кажется, у меня кривые руки.

- Знаешь, этот идиот совершенно не приспособлен к нормальной жизни. Как будто цветок алоэ в комнате, - фырчит мне в спину Аня, но я слышу, как дрожит от слез звонкий голос и кладу свои руки поверх ее.

- Правда? – сглатываю ком, пытаясь выдать усмешку, но получается что-то среднее между вздохом и смешком.

- Ага, он же мне заплатил, чтоб я у него дома хозяйничала. Кстати, платит, правда, на порядок лучше тебя. Не ценишь меня совсем, поди уволил уже? – задает вопрос недовольным тоном с отчетливой опаской. Она правда думала, что я на это способен?

Хотя что лукавить - утром был.

- Тебе надо было засорить его квартиру, как ты любишь. Сам бы выгнал, - тихо смеюсь и Филатова убирает одну руку, шлепая меня между лопатками. Совсем не больно, скорее этой у нее сейчас ладонь горит.

Она делает шаг назад, трясет рукой и ворчит что-то про дураков мужчин с глупыми шутками. Поворачиваюсь и по-новому смотрю на кухню, которая давным-давно перестала быть родной. Вокруг все сияет чистотой. Мне кажется, я не видел холодильник таким сверкающе серебристым уже года три. Мы забили на все, погрузившись в бесконечную пропасть из скорби и боли, позволяя себе тонуть в ней. И глядя сейчас в лучащиеся какой-то щенячьей радостью и одновременно насторожённостью глаза Ани, я понимаю – так быть не должно.

Почему молодая девчонка. Не имевшая ничего, оказалась сильнее меня морально? В какой момент я так потерялся сам в себе?

И может Лера права и мне пора начать жить заново?

- Ром? – Аня смотрит выжидающе. Может боится, что я снова ее оттолкну или дам заднюю. Но сегодня мне совсем не хочется этого делать. Слишком устал жить в вечной мерзлоте собственной души, потому просто взял и потянулся к ней, отбросив все сомнения.

«Завтра выкопаюсь из проблем» - подумал про себя, обхватив затылок Ани и видя. Как расширились от удивления ее зрачки, заполняя радужку.

Краем глаза, склоняясь к приоткрытым манящим губам, замечаю скользнувшую тень от дверного проема. Никита. Он все видел и слышал, но предпочел исчезнуть, будто отступая.

Что ж, парень, возможно до тебя еще можно достучаться. Однажды я услышу твою историю, и мне кажется, нам обоим станет легче. Ведь где-то в глубине души, мы не такие уж разные, что бы не утверждала глупая психология.

Касаюсь Аниных губ в тот момент, когда где-то в глубине коридора хлопает дверь. Дальше все вокруг просто перестает существовать и нас выбрасывает куда-то в стратосферу за поверхность Земли. Ничего кроме сплошной невесомости – ее пальцы цепляются за мягкую шерсть, оттягивают ворот, и он безжалостно врезается мне в кожу. Она тянет дальше и дальше, рычит мне в рот, будто пытаясь в отчаянии сорвать этот чертов свитер. Жажда, нетерпение, страсть – они захватывают нас, забирая последний кислород из легких и вышибая остатки благоразумия из мозгов.

Всего на секунду Филатова отрывается от моих губ, тяжело дышит и глядя в глаза, шепчет припухшими губами:

- Свернешь опять влево, клянусь, в этот раз одной пощечиной не отделаешься.

Вместо слов просто обхватываю руками тонкую талию, в сотый раз поражаясь тому, какая она худенькая. Без сомнения, и страха скольжу ладонями ниже, прямо под ее широкую футболку, выдергивая ее из-под пояса джинсов. Странная мода на мужскую одежду на размер-два больше у молодежи меня просто убивает. Ну, разве что это не моя одежда.

- Умоляю, не носи больше этот наряд уличного бомжа, - стягиваю с нее через голову злосчастный серый кусок материи, оставляя в одном белье. По шее проступают красные пятна, хоть Аня старается держать марку. Задирает повыше острый кончик носа и шипит:

- Это удобно и стильно, - обвивает мою шею руками, охнув. Стоит мне усадить ее на крышку стола. – Оверсайз, бохо, кэжуэл…

Закатываю глаза к верху, делая вид, что любуюсь встроенным светильником в подвесной потолок. Шлепок по плечу привлекает внимание и вынуждает посмотреть ей в глаза, а не в район груди, обрамленной в обычный хлопок.

- Скажи, что-нибудь, - она нервничает, прикусывая без того раскрасневшуюся губу. Остатки ее помады или что там за ерунда сейчас на ней, исчезают, оставляя им розовый природный цвет. Сопит недовольно и хмурит брови, постукивая пальцами по моим плечам.

- Что сказать? Из всего вышесказанного понял только про стиль, - развожу руками, а затем хватаюсь за края своего свитера, стягивая его одновременно с ее словами:

- Рома, ты просто… ох, - Филатова захлебывается словами, забыв, как моргать. Да, у нас есть контакт и все шансы при мне. Никуда не делись, горжусь прямо собой.

- Ты что-то хотела сказать? – мурлычу у самых ее губ, щекоча под подбородком, затем скользя подушечками пальцев ниже по ямке к развилке грудей. Вторая рука поглаживает ее щеку, большой палец оттягивает нижнюю губу и мой лоб прислоняется к ее.

- Я… - Аня вдыхает, пытаясь сформулировать полностью хотя бы одну фразу. Замочек позади нее щелкает, и она втягивает носом воздух громче, вздрогнув, когда бюстгальтер падает к моим ногам, легко соскользнув с худеньких плеч.

- Давай, - выдыхаю ей куда-то в район шеи, дунув на кожу, с удовольствием отмечая волну мурашек. – Говори.

- А… Ник… – едва лопочет имя Воронцова, прикрывая глаза и запрокидывая голову, давая мне больший доступ к своему телу.

- Сбежал. Позвать обратно? – интересуюсь, прикусывая затвердевший сосок и Аня вскрикивает, обхватив ему голову и запуская пальцы в волосы. Мои губы у ложбинки ее груди, а пальцы очерчивают их форму, чуть сжимают и ласкают. И все это под аккомпанементы едва слышимых девичьих вздохов.