- Этим? – переспрашиваю на всякий случай, глянув на них словно это ядовитые змеи. – Красными фломастерами семью на белом листке?

Нет, я серьезно хочу понять. Меня даже охватывает чувство раздражения. Почему красными и зачем рисовать? Я, что, в детской группе по решению поведенческих проблем? Кажется, он надо мной издевается, однако Соболев просто смотрит и ничего не предпринимает. Лишь опускает взгляд к своим ногтям, делая очередную пометку на экране планшета.

С*ка, как я хочу разбить его сейчас об эту голову. Гнев поднимается из глубин – на душе становится мерзко. Он реально стебет меня. Потому что снова складывает свои мерзкие загребущие ручки и кивает на столик.

- Что, Рома? Это какая-то проблема нарисовать домик со счастливой семьей? Мама, папа… и дочь? – вскидывает бровь. Уверен, Гриша слышал скрип моих зубов.

Правая ведущая рука начинает дрожать – дурацкий тремор никак не унимается, приходится сжать запястье левой. Пытаюсь успокоиться, но эмоции нахлестывают лавиной. Одна за другой. Одна за другой. А с ними изодранные клочки мыслей из подсознания, создают кашу в голове и путают напрочь всю тщательно выстроенную с утра систематику.

Прикрываю глаза и пытаюсь представить Аню. На простынях, голую, услышать ее смех и тихий шепот. Ощутить на губах вкус поцелуев, но вместо этого в голове совсем другие образы. Обрывки воспоминаний из той жизни, которую я пытался забыть три года. Они преследуют меня, намеренно подтасовывают ключевые картинки, дабы сбить с толку. Резко распахиваю глаза до боли и бросаюсь к фломастерам, хватая один, сжимая крепко, почти до хруста пластика между пальцами.


- Давай же, Рома. Кто сегодня говорил об успешности лечения? – точно змей-искуситель шипит Григорий, подначивая и я с рыком ставлю алую точку с такой силой, что едва не продырявливаю бумагу. Эмаль вот-вот раскрошится – так сильно сцепляю челюсти.

Ничего у тебя не выйдет, ничего!

- Что ты думаешь насчет имени Катя? Красивое имя, правда? Екатерина Великая – настоящая маленькая королева, - тихий звонкий смех Леры наполняет мое сердце любовью. Даже не к ней, к тому маленькому существу, что сейчас прячется под ее сердцем. Кладу ладонь поверх гладкой кожи и ощущаю первый толчок.

- Екатерина, - с наслаждением жмурюсь, непроизвольно улыбаясь. – Мне очень нравится.

Вывожу первую линию, пытаясь справится с собой. Меня словно больше нет, вновь тону в потоке и никак не могу сдвинуться. Смотрю наверх, а поверхности нет. Она исчезает в приближающейся тьме воспоминаний, что забирают с собой обратно.

- Апа, посему они летят? – она смотрит своими большими глазами в голубое небо, где сейчас кружит сорока. Прикладывает маленькую ручку ко лбу, пытаясь рассмотреть в лучах яркого солнца.

- У них есть крылья, солнышко, - отзываюсь, привычно глядя на накопившиеся электронные письма.

Одно, второе, еще десяток. Такое ощущение, что к выходным кто-то специально придерживает с пару сотен нерешенных проблем. Иначе чем объяснить такой рабочий бум к вечеру пятницы? Прикусываю щеку изнутри и матерюсь про себя: снова придется потратить целое воскресенье на работу!

- Хосу квылья, - хмурится маленькая принцесса и мне приходится на секунду оторваться от телефона в поиске Леры. Она улыбается, разговаривая с соседкой и машет мне рукой, а я только вздыхаю, прикидывая в уме ответ попроще.

- Ну-у-у… Если только на самолете, - тяну загадочно, а в ответ на меня смотрят очень заинтересованно.

- Сама…вет? – повторяет она с трудом и наклоняет голову на бок.

- Угу, такая большая железная птичка… Внутри нее люди летают по небу.

Квадрат смазывается, а глаза печет словно кто-то залил в них кислоты. Треугольник – это крыша, еще один квадрат, внутри которого скрещенные линии – окно. Перед глазами красное марево – оно жжет, колит взгляд до соленых капель, но я упрямо продолжаю. Один человечек – всего лишь палки и круг, что тут сложного?

- Рома, - тихо зовет Гриша меня, а я чувствую его неотрывный взгляд. – Рома хватит, не надо больше.

- Все нормально, - мой сдавленный отвлек от застрявшего в горле кома. Я почти не слышу своего первого всхлипа, перед глазами все плывет. Рука отчаянно продолжает выводить глупые линии, круги – словно они способны оживить давно забытых на задворках подсознания героев сказочной истории. Той самой, которая началась так счастливо и закончилась столь трагично.

Красный цвет - его слишком много. Он всюду: на моих пальцах, ладонях, листке, столе. Точно яркая кровь, обагрившая когда-то мои руки и которую я никогда не смогу смыть с них. Кожа болит будто от ран, что нанесли осколки моей старой жизни, пока продолжаю отчаянно сжимать их, пытаясь собрать словно паззл.

Я говорил о спасении? Его нет, никогда не будет, сколько бы я не убегал от себя. Сколько не клянись и не моли прощения, никому из Богов мы давно уже не нужны.

Наверное, фломастер выпал из пальцев раньше, чем слезы хлынули радом. Хватая со стола злосчастную картинку, принимаюсь рвать ее в клочки и разбрасывая повсюду. Будто это моя душа или сердце? Не знаю, что из этого я потерял раньше.

- У вашей дочери произошло субарахноидальное кровоизлияние в результате черепно-мозговые травмы. Ушиб головного мозга и повреждение артерий. Нам очень жаль.

«Практически восемьдесят пять процентов случаев происходят из-за разрыва артерий мозга, которые расположены в виллизиевом круге. Около половины субарахноидальных кровоизлияний заканчиваются летальным исходом. Из них пятнадцать процентов пациентов не успевают доехать до стационара больницы»

Эту статью я помню наизусть, будто изучал всю жизнь медицинский справочник. Дети падают постоянно: с кровати, с крыш, даже с горок. Но именно Кате не повезло – металлическая балка поставила точку в ту секунду, когда она ударилась об нее и упала на землю. Всего каких-то… сколько? Два метра? Полтора в высоту была та горка?

В тот момент я упал вместе с ней, а часть меня просто умерла в больнице после слов врача. Просто стоял, молчал, пока Лера, рыдая, цеплялась врачебный костюм - до меня медленно доходил смысл его слов.

Я задыхаюсь, не реву, не кричу, мне просто дышать нечем и в груди очень больно. Гриша что-то кричит, возможно зовет на помощь. Чувствую его присутствие, и только сейчас понимаю. Тюрьма, в которой я сижу, навсегда заперла меня в своей тьме. Отсюда нет выхода, а любой просвет – иллюзия, созданная из жалких попыток побега. Отсюда невозможно убежать, уйти или спрятаться.

- Пей, - слышу его голос сквозь вату, а губ касается стакан. Стекло ударяет по зубам, но я покорно открываю рот, и горьковатая вонючая жидкость попадает в глотку. Вода, смешанная с каким-то лекарством – успокоительное, не иначе.

- Я знал, что этим дело кончится, - проходит время прежде, чем до моего заторможенного сознания доходят его слова. Поднимаю взгляд, ощущая сухость в глазах и влагу на ресницах. – Ты можешь уверять себя, но меня. Твое состояние по-прежнему нестабильно и любая подобная ситуация способна вывести тебя из равновесия.

- Я могу жить нормально, - выдыхаю хрипло, потирая руку.

Снова тремор, снова зуд и покалывание в груди. Но в серых, почти стальных глазах никакой уверенности во мне. Григорий смотрит на меня словно на психа или может у меня просто уже паранойя. Он наклоняется ниже, придерживая свой планшет и тихо говорит, четко, выбивая каждое слово в мозгу:

- Правда? И начав новые отношения, ты будешь готов ко всему, что может произойти?

Втягиваю носом воздух и замираю. Словно яркая вспышка – перед глазами Аня с закрытыми глазами в красивом гробу в окружении цветов. Будто спит, почти как живая. И лишь кровь на моих руках да гробовая тишина развеивают всякие сомнения.

- Я так больше не могу, - выдыхаю, пряча лицо в ладонях и покачиваюсь из стороны в сторону. Но следующие слова Гриши заставляют меня замереть.

«Ты опасен для себя. Шагаешь у самого края, не осознавая этого. Пойми, наконец, нельзя просто взять и отключить свои чувства. – оно так не работает. Можно только научиться с этим жить, а моя задача заставить тебя это сделать. Нормальной полноценной жизнью, которую ты сейчас теряешь»

В бесконечном потоке людей я словно теряюсь. Они спешат по своим делам и им нет никакого дела до постороннего прохожего, медленно бредущего по тротуару без цели. Именно так я себя сейчас чувствую – бесцельным, потерянным. Айфон в моем кармане оживает, однако никакой реакции от меня не следует. Без взгляда на экран знаю – это Аня.

Лекарство почти перестает действовать, звуки вокруг становятся громче. Клаксон, крики, веселый смех. Оживают запахи и разговоры вокруг.

- Прикинь поставил этой сучке лайк на фотку!

- Охамел?

- Ты слышал о сегодняшней сделке…

- ЦСКА играют, вечером в баре встретимся...

- Зайка, я тоже тебя люблю, Чмок-чмок, вой котик.

- Эй, урод кривоногий, куда прешь, бл*ть!

Столько шума – огромный город просто настоящий муравейник. Мне хочется сбежать подальше, спрятаться, забиться в угол и выть словно раненному зверю. Мелькает мысль о том, что не стоило вообще идти к Соболеву, возможно это во всем виноват. Да только в глубине я знаю ответ – он прав. Но какая-то часть меня отчаянно не желает с этим мириться.

Поднимаю голову, ступив на зебру и встречаюсь взглядом с человеком на противоположной стороне. Он смотрит, не моргая и, кажется, даже не дышит. Мимо меня ступают люди, а я продолжаю стоять, слыша отсчет светофора над головой. Я не почему, однако едва он разворачивается и идет в обратную сторону, бросаюсь вперед. Кричат люди, которых приходиться отталкивать с дороги и возмущенно орут водители – только мне откровенно наплевать. Его легкая куртка, надетая совсем не по погоде и взгляд, в котором та же боль.

Выбегаю на противоположную сторону и оглядываюсь в поисках знакомой фигуры. Грудь сдавливает, а дыхание тяжелое от быстрого бега. В бесконечном серо-черном потоке ни одного знакомого лица. Мой телефон снова разрывается и в этот раз я поднимаю трубку, не глядя на экран.

- Алло.

«Ты тоже больной, верно? Бьешься в каменные стены и ищешь выхода, но его просто нет»

Сглатываю, прикрывая глаза на секунду, затем снова осматриваюсь. Ничего, только куча незнакомых людей. Где ты? Я видел тебя, бежал за тобой – сам не зная зачем.

- Мы будем играть в игры? – сцепив зубы. Рычу в трубку, продолжая тяжело дышать и оглядываться. – Может выйдешь из своего укрытия, Воронцов?

Он тихо усмехается на том конце, будто пытается искренне рассмеяться, но эта функция у него совершенно недоступна.

«Убегайте, Роман Алексеевич. Из этого города, из страны - куда угодно. Вместе с Аней, потому что в этой шахматной партии против моей семьи вам не выиграть. Вы для них – очередная фигурка на поле, как люди вокруг»

- А ты? – мой голос срывается на фальцет. В какую секунду все так отчаянно запуталось, что я потерял связь с реальностью и вляпался в неприятности?

Будто ощутив на себе прицел, оглядываюсь и вижу Никиту чуть дальше, у переулка между домами. Он держит свой айфон у самого уха, глядя на меня. Подняв руку вверх, демонстрирует часы на запястье и выдыхает:

«Вы были тогда в квартире? Со мной?»

Вздрагиваю и делаю к нему шаг. Один, другой третий – преодолеваю расстояние, а он не пытается больше бежать. Только смотрит чуть настороженно и я медленно опускаю руку с телефоном, прерывая звонок.

- Твоя тетя просила меня приехать. Она беспокоилась за тебя. Ты чуть не умер, - говорю ровно, стараясь окончательно не растворится в преследующей меня тьме. На холеном лице сопливого мажора вижу только холодную усмешку.

Он может солгать, уверен, сделает это с легкостью.

Никита вскидывает брови и шагнув ближе, шепчет тихо-тихо, а слова словно яд проникают в кровь:

- Если не отступишься сейчас – потеряешь Аню навсегда. И я заберу ее с собой. Что будешь делать тогда?

Мой телефон снова разрывается от звонка. В этот раз – Лена Воронцова. Я смотрю на экран, где светиться ее имя и пытаюсь решить, что делать. Поднимаю взгляд на Никиту, глядя прямо ему в глаза и поднимаю айфон к уху, отвечая на звонок одним касанием пальца.

- Привет, Лен, - отзываюсь с легкостью.

Злость и ярость перекрывают все остальные чувства, испытываемые за последние дни. Я знаю, что сейчас Никита ощущает какие-то эмоции, понятные лишь ему одному. На равнодушном лице ничего не отражается, а в карих глазах – сосущая пустота. И я вдруг хочу узнать есть ли у нее дно, ведь там прячется что-то.

Я не больной, кто бы не утверждал обратного.

Ничто и никто меня не испугает, чтобы я трусливо бежал прятаться по углам. Потому что, слыша рыдания на том конце, понимаю: это дело нужно довести до конца. Только не так, как планировал изначально.