Яна Мелевич - Разбивающий сердца

- В этом доме у меня самые лучшие слуги, - мурлычет Воронцова, будто читая мысли. Она поднимает голову, постукивая вилкой по краю тарелки, привлекая к себе всеобщее внимание.

А я все больше осознаю, как меня затягивает в трясину бесконечного безумия. И больно, и страшно, и даже нечем дышать. Я хочу сорваться с места да заорать, точно ненормальный, вырывая на себе волосы. Хочу умолять ее остановиться, просить прощения, да что угодно.

- Замечательно, правда? – спрашивает, обращаясь ко мне. Через силу, сцепив зубы и отчаянно борясь с нагнетающей обстановкой, выдыхаю с трудом:

- Просто прекрасно.

- Воистину, - Лена берет вновь бокал вина, делая очередной глоток и снова улыбается. – Хорошие слуги – это очень важная составляющая правильного дома. И дети – они должны быть послушными.

Мысли в ее голове такие сумбурные, словно все перемешано и где-то там, в мозгах, ведущий «Поле Чудес» крутит барабан, выбирая темы. Наверное, именно так выглядит настоящее сумасшествие. Почему за столько времени никто этого не замечал? Хотя нет, замечали. Просто игнорировали.

- Когда у нас будут дети, Рома, они тоже будут идеальными, - продолжает рассуждать Елена, а Леонид даже смехом давится, сгибаясь над столом и отчаянно мотая головой.

Снова смена блюд, а мой взгляд устремляется на горящий огонь одной из многочисленных свечей. Оранжевый огонек расплывается и сквозь толстый слой ваты до меня доносятся слова, отравляющие душу изнутри.

- Прекрати, - шепчу тихо, прикрывая глаза и пытаясь абстрагироваться от происходящего. – Пожалуйста.

- Дочка, я просто уверена, что у нас будет дочь. Красивая малышка с твоими чудесными синими глазами, - тянет Елена, невозмутимо продолжая и натыкая кусочек мяса вилкой. Она ковыряется в нем с садистским удовольствием, а я представляю себе на месте этого куска собственное сердце. Снова и снова она тычет в него зубьями, будто издеваясь.

- Замолчи, - рычу тихо, сжимая края стола с такой силой, что белеет кожа и дрожит стоящий рядом бокал от того, что меня самого буквально колотит.

- Хватит! Оставь его в покое! – слышу голос Ани, но Лена лишь улыбается.

- Анечка, разве я не просила тебя помолчать? Какая ты невоспитанная девчонка, - Воронцова морщит нос и поворачивается к новой жертве, пока я пытаюсь дышать.

Мне больно.

Мне плохо.

Я просто тону.

- Хотя я понимаю твою обиду: он ведь предпочел кого угодно, а ты лишь была заменой. Чисто женская обида. Но так бывает…

- Хватит! Ты ненормальная! – она зажимает уши и качает головой, всхлипывая с придыханием.

Это просто слова. Для кого-то они не значат ничего, и одновременно для нас - слишком много. Каждое из них, точно нож, вонзающийся в живую плоть без наркоза. Острыми зубьями по краю он разрывает ткани, повреждает сосуды и окрашивается в красный цвет крови, которая пачкает все вокруг. Кто-то из нас сломается первым, а она просто ждет. Не знаю, чего, возможно, чтобы кто-то все закончил…

«Рома, милый, ты видел, как она падала?»

«Аня, детка, в постели он хорош?»

«Никита, почему ты такой невежливый? Те чудесные домашние видео от дедушки – может показать?»

- Заткнись! – ору с такой силой, что надрываются связки и болит в груди.

Руки обжигаются о горячий воск, их царапают острые столовые приборы, когда я сметаю со стола тарелки, ножи и вилки. Перевернутые свечи падают на скатерть и несколько тухнет почти сразу, другие еще стоят – они горят, отражаясь в глазах этой бесконечно лживой жестокой женщины. Она смотрит на меня, жадно втягивая носом клокочущую во мне ярость и ловя каждое хриплое дыхание взором. Аня замирает в ужасе, Леонид странно притих, затаившись словно трусливый заяц и только Лена смеется, запрокидывая назад голову.

- Видишь, Рома. Все очень просто, - с тихим звуком пистолет движется, собирая без того сдвинутую скатерть гармошкой, в мою сторону благодаря ее руке. Темный взгляд, наполненный торжествующим огнем, подсказывает мне самое простое решение из всех. И будто в тумане я тянусь к оружию, касаясь его пальцами.

- Рома! Рома остановись!

- Давай, сделай это, - шепчут алые губы, едва я поднимаю на нее затуманенный взгляд. Чувствуется запах гари – одна из свечей все-таки не потухла при падении и, кажется, у нас горит ковер под ногами.

Наплевать.

Пофиг вообще.

- Отпусти их, - сглатываю, ощущая приятную тяжесть в руке. Всего один выстрел и все будет кончено. – Ты сделаешь это?

- Рома! Прекрати, остановись, черт возьми! – кричит Аня, дергаясь на стуле и будто пытаясь вырваться из плена. – Ник! Никита! Пожалуйста, очнитесь же!

Наши взгляды пересекаются – он тоже меня понимает. Каменные стены душат нас, в то время, как мы разбиваем об них головы, пытаясь бороться. Вот только за что, хотелось бы знать? За жизнь, в которой одни страдания? Где каждый день наполнен горечью воспоминаний, отравляющих все наше существование? Куда не беги – везде тебя будут преследовать собственные страхи. Мы просто жалкие, сломанные люди.

Те, чьи жизни были разбиты на «до» и «после». И уже ничего не сможет восстановить нас.

Тихий щелчок и я поднимаю руку, прикрывая глаза.

- Давай же. И все закончиться, обещаю, - шепчет тихий голос, обещающий свободу.

Все звуки, голоса и крики теперь далеко. Горечь от едкого дыма, заполняющего пространство столовой, отходит на второй план. Аня кричит что-то, ее плач болезненный, полный страданий – он будто яд капает на открытые гниющие раны, расковырянные самим собой. В конце концов, мы просто все сгорим и вряд ли кто-то нас пожалеет.

- Стреляй.

- Нет!

Я распахиваю глаза и нажимаю курок.

Вопреки всем шуткам и домыслам – психиатрическая больница не имел ни желтой облицовки здания, ни мягких стен внутри. Обычный, ничем не примечательный серый кирпич за забором с уютной прогулочной площадкой и даже маленьким садом, где работали пациенты с персоналом. За все время, даже на КПП, никто не остановил нас. Не спросил документов, ни попытался силком втащить внутрь или хотя бы косо посмотрел.

Я огляделся, рассматривая светлые стены, тихо сидящих людей на мягких диванчиках в приемном покое и видел, как Гриша движется со стороны регистратуры, помахивая каким-то листком. Старт-талон? Направление? Черт знает, даже вникать не хочу.

- Ты уверен? – моей руки касается Лера, глядя на меня с сочувствием и невольно прикусывает губу. Открываю рот, а после снова закрываю и просто молча киваю.

Если сейчас хоть что-то скажу – просто сбегу к чертовой матери.

- Придется немного подождать, Лешка сейчас занят принятием пациентов со скорой, - проговорил подошедший Гриша, сунув руки в карманы брюк и внимательно глядя на меня. – Ром? Слышишь? Готов ждать?

Я знаю, почему он задает этот вопрос вот уже какую неделю. Потому что с момента «икс» прошла, кажется, вечность, а я все это время никак не мог решиться. Смотрел на форумах отзывы, выбирал и пару раз набирал номер горячей линии, затем сбрасывал, услышав голос на том конце.

«Ты бы сделал это? Решился выстрелить?»

Сминаю в руке папку со всеми документами: паспорт, форму по регистрации места жительства, страховой полис и направление на госпитализацию, выданную Гришиным другом заочно. Хорошо иметь знакомого врача – можно избежать лишних хлопот и заодно не дать себе времени на то, чтобы передумать.

Депрессивное расстройство – именно этот диагноз поставил мне врач, едва я прошел все необходимые тесты. Шкала Занга показала тяжелое состояние, чему я совсем не удивился. Даже как-то смирился с неизбежным, берясь за очередное тестирование под руководством Григория. Все это время Соболев был рядом.

О, сколько истерик он вытерпел – поражаюсь его стойкости. Меня мотало из стороны в сторону: от тихого плача до нервных срывов с криками да битьем посуды. Я обвинял всех, кого можно, множество раз пытался сбежать куда-то, но каждый раз возвращался и просил прощения. Наверное, впервые о лечении заговорила именно Лера. Никто не хотел озвучить страшную правду: мне нужна была помощь. Медицинская, под наблюдением в стационаре и с применением лекарств.

- Роман Алексеевич? – вздрагиваю, поднимая глаза и вижу обеспокоенные лица: Гриша, Илья и Лера смотрят на меня, а рядом медсестра в больничной экипировке протягивает руку. Она выжидающе кивает на папку в моих руках с документами, и я, очнувшись, протягиваю ее.

- Спасибо, - улыбается, пытаясь вытянуть из моих пальцев злосчастный кусок пластика с кучей бумажек.

Пальцы непроизвольно сжимаются. Такое ощущение, словно если сейчас отпущу – уже не смотрю вернуться в давящую, но такую родную темноту, что подступает из-за углов подсознания.

Женщина терпеливо тянет и в этот момент на мое плечо ложится ладонь Ильи, сжимая его крепко.

- Ромыч, - зовет меня тихо, чуть похлопывая. – Отпускай.

Разжимаю пальцы, и медсестра удаляется, унося с собой мое возможное будущее.

Выстрел прозвучал будто гром среди ясного неба. Вокруг все полыхает, но я плохо соображаю и с трудом осознаю, что продырявил дорогой паркет. На лицах всех людей в помещении – шок. Отдача от пистолета очень сильная или, может, мне так показалось. Какое-то мгновение мир замирает, а затем Лена срывается с места в бешенной ярости, кидаясь на меня.

- Ты все испортил! – истерично орет она, хватая меня рубашку и крепко сжимая пальцами ткань, тянясь выше – к шее. Словно желает задушить.

Не знаю, в какой момент я очнулся. Когда она, забравшись на стол, снесла несколько тарелок или, когда вдруг очнувшийся Леонид кинулся в сторону валяющихся на столе документов. Там все: завещание, брачный договор, договор передачи прав собственности. Или что там Лена хотела, чтобы он подписал.

- Нет!

- Это мое! Все мое! – вопит этот ненормальный, пытаясь собрать в кучу падающие бумаги.

Лена на секунду, будто прозрев, осмысленным взором смотрит в его сторону, продолжая судорожно сжимать пальцы. Он с трудом двигается, мир вокруг полыхает, а для него важнее всего именно чертовы деньги.

- Лена, - хрипло зову ее, глядя в темные глаза, где за стеной равнодушие светиться какой-то огонек. Безумие? Страх? Отчаяние? Или раскаяние?

Краем глаза замечаю чьи-то заторможенные движения. Это Никита, она пытается освободить Аню, которая сама мечется в панике и отчаянно пытается не кричать, дабы не привлечь внимание.

Сознание человека - интересная штука, а память весьма избирательна. Сидя сейчас один на один в кабинете с врачом, который заполняет бумаги в моей карточки больного, я прокручиваю раз за разом угасающие моменты того дня. Гриша говорил, что это защитная реакция мозга и психики. Таким образом она пытается отгородить меня от всего произошедшего и не дать себе окончательно погрузиться в хаос.

- Скажите, Алексей Иванович… – зову грузного мужчину с проседью на висках, и он поднимает голову, прищурив острый, спокойный взгляд. Откладывая безобразно маленькую ручку в сравнении с его рукой, психиатр наклоняет голову на бок и ждет продолжения.

- После лечения я вспомню все? – задаю тихий вопрос и боюсь услышать ответ.

Складывая руки на мощной груди Березин с любопытством разглядывает меня, а после отворачивается к окну без каких-либо решеток, где светит яркое весеннее солнце первого мартовского дня.  Я жду ответа и одновременно боюсь его услышать. Возможно, где-то в глубине души я не хочу ничего вспоминать.

- Все будет зависеть от того, Роман, - осторожно и одновременно мягко начинает Алексей, вновь поворачиваясь ко мне. – Ради чего вы хотите вспомнить: жить дальше или сделать шаг назад?

Они сцепились словно дикие звери на бойне. Лена от меня бросается к Леониду, они бьются за жалкие бумажки, на которые уже перекинулся огонь – словно это последнее ради чего стоит жить. Я же просто застыл, смотрю и вижу жаркое пламя, сжирающее все на своем пути. Оно хватается, а скатерти, мягкую мебель и любые горючие поверхности, распространяясь по столовой. Пистолет выпадает из ослабивших пальцев, и я вздрагиваю от его удара об паркет, с шумом втягивая насыщенный углекислым газом воздух.

- Рома! Рома пошли скорее! – Аня отчаянно хватается за меня, кричит, тяня куда-то в сторону. Словно в тумане вижу ее лицо, черты которого постепенно уходят из памяти. Вокруг, шум, крики, что-то с грохотом падает и еще немного – уже ничто не спасет нас.

- Ты слышишь меня? Пойдем! – выдыхает она, дергая меня за рукав.

Ноги будто вросли в пол, абсолютно ватные и лишь усилием воли заставляю себя двигаться. Потому что иначе она тоже погибнет, по глазам вижу отчаяние среди ярких искр пламени, отражающегося в ее радужке.