Анна проснулась еще затемно с ощущением, что проспала, сутки, и никак не могла сообразить, где находится. Затем потянулась и зевнула.

– Миледи? – послышался женский голос откуда-то из темноты.

Анна села на постели и натянула простыню на грудь, поскольку была нагой, как новорожденный младенец.

– Моя одежда, мои панталоны!

– От них остались одни лохмотья, – ответила женщина. Зажгла свечу и поставила ее на маленький столик.

– Я Бет, миледи. Взяла твою одежду и принесла вот это. Он прислал это тебе, миледи, чтобы ты оделась, и попросил, чтобы оказала ему честь посидеть с ним за столом.

Женщина положила на постель атласное платье ярко-розового цвета с глубоким декольте.

У Анны не возникло ни малейших: сомнений насчет того, кто такой «он».

– Скажи мастеру Гилберту, что я предпочитаю есть одна в своих комнатах.

Женщина вступила в полосу света. Это была хорошенькая девушка, полненькая и румяная.

– Не думаю, что ему это понравится, – тихо произнесла она.

– Меня это не интересует, – заявила Анна, полная решимости поставить все на свои места, пока не поздно, и заставить всех считаться с ее рангом.

Женщина присела в книксене и удалилась.

Анна снова потянулась, все еще чувствуя скованность во всем теле, и случайно дотронулась до платья, лежавшего у нее в ногах. Оно было сделало из тончайшего атласа и, судя по покрою, сшито по последней моде. Нижняя сорочка выступала из корсажа и застегивалась на груди брошью с камнями. Несомненно, украденное или купленное для какой-нибудь девки из «Друри-Лейн». Она не станет его надевать. Не поддастся вновь обаянию мужчины и не станет пытаться ему понравиться. Эти дни безвозвратно миновали.

Дверь отворилась, и в комнате снова появилась Бет.

– Он говорит, миледи, – начала она робко, – что тебе следует одеться и преломить с ним хлеб, иначе он взвалит тебя на плечо, как узел, и голую отнесет к столу.

Анне почудилась в голосе девушки насмешка.

– Меня не пугают пустые угрозы преступника, – бросила Анна. – Я Анна Гаскойн.

Веселье Бет испарилось.

– Это не пустые угрозы, леди Анна. Он никогда не бросает слов на ветер, как многим пришлось убедиться, к их неудовольствию. Лучше покориться и пойти туда, миледи, иначе тебя ждут неприятности. Ребята вернулись и принесли из Лондона печальные вести. Там и Черный Бен.

– Черный Бен?

– Скверный парень, леди Анна. Уж он-то не допустит, чтобы ты ослушалась Джона Гилберта. А у него людей вдвое против нашего, и он удержу не знает ни в чем. Пожалуйста, миледи! Если я вернусь одна…

Девушка осеклась.

– Если ты вернешься одна, Джон Гилберт тебя поколотит? – с торжествующим видом спросила Анна.

На лице Бет отразилось изумление.

– Конечно, нет, но я не могу его разочаровать. После всего, что он для меня сделал!

Видимо, эта молодая женщина, скорее девочка, по уши влюблена в разбойника.

– Тогда побыстрее принеси воды для мытья и гребень, а также свежие панталоны.

– Все это здесь, леди Анна. Так я скажу ему, что ты идешь?

– Пусть никто не думает, что я, Анна Гаскойн, испугаюсь банды воров.

Уже совсем стемнело, когда Анна вышла из дома, держа в руке фонарь, и направилась туда, откуда доносился хохот, где пахло молочным поросенком, и пересекла лужайку. За длинными столами на козлах, освещенными серебряными канделябрами, сидели несколько дюжин мужчин и женщин в ярких и чудовищно безвкусных, но богатых одеждах, какие можно было увидеть только в лондонских театрах.

Джон Гилберт с кудрявыми темными волосами, которые могли бы посрамить самого лучшего парикмахера, поднялся ей навстречу и, взяв за руку, повел к столу. Она попыталась высвободиться, но пальцы его были словно тиски.

– Чтобы с вами не случилось ничего плохого, леди Анна, точно следуйте моим указаниям.

На одно лишь мгновение он позволил себе посмотреть на нее и впитать ее красоту – блестящие рыжеватые волосы, убранные в мягкие локоны по обе стороны лица, корсаж, приподнимавший две полусферы трепетной кремовой плоти. Никогда в жизни он не встречал женщины большей ясности духа в сочетании с такой красотой. Эта непрошеная мысль вызвала в нем гнев, и он потянул Анну через лужайку, не давая ей времени возразить, как она собиралась: У стола он толкнул ее на стул с высокой спинкой, стоявший возле его собственного. Анна попыталась успокоиться в этой странной компании. В тени за ее спиной стоял Джозеф. Напротив на стуле развалился мужчина с большой кружкой в руке.

– Бен, разреши представить тебе леди Анну Гаскойн, – произнес Джон Гилберт. – Миледи, мастер Бен Скиррет, Черный Бен, как прозвали его люди шерифа.

Она оказалась сидящей лицом к лицу с небритым малым в желтом парике французской работы, плохо сидевшем на нем и также плохо завитом. На Бене Скиррете был грязный синий атласный плащ, увешанный иностранными медалями. Он представлял собой карикатуру на придворного. Однако его лицо нисколько не походило на лицо шута. Анна сжалась, увидев на нем жестокость и злобу, а улыбка заставила ее содрогнуться, не говоря уже о черных раскосых глазах.

– Так это та самая девица, пропавшая из дворца, о которой чешет языки весь Лондон?

– Как видите, сэр, не пропавшая, а найденная, – холодно произнесла Анна, слегка кивнув. Черный Бен рассмеялся. От его смеха по спине у нее побежали мурашки.

– Готов поклясться, что язычок у нее хорошо подвешен. Джентльмен Джонни. Неудивительно, что лорд Уэверби предлагает награду в сотню фунтов за ее возвращение. Но это слишком мало.

Джон наполнил оловянную тарелку Анны едой, и она сидела молча под мутным взором Бена, притворяясь, будто поглощена салатом из латука и фруктов и кроличьим жареным мясом. Анна вцепилась в свою кружку и сделала такой огромный глоток кларета, что голова ее тотчас же обрела необычайную легкость. Она должна есть, чтобы сохранить ясность мысли, что ей совершенно необходимо.

Черный Бен наполнил свою кружку и с грязной ухмылкой долил вина в ее посудину.

– Ты должна считать себя счастливицей, миледи. Твое здоровье в большей безопасности, чем твое девство. В Лондоне чума.

Молодой человек, сидевший в конце стола, поднялся с места.

– Это верно, Джонни. Когда мы отправились за тобой, мы только и слышали, что о чуме. Каждый день число смертей удваивается, и теперь умерших от чумы хоронят в общих могилах.

Джон Гилберт откинулся на стуле и перекинул одну ногу через подлокотник, приняв расслабленную позу. Однако Анна заметила, как он напряжен. Руку Джон держал на эфесе шпаги.

– Здесь, ребята, мы в безопасности, – заявил Джон. – Воздух свежий, не то что в Лондоне, и, если понадобится, мы можем прибегнуть к окуриванию табачным дымом.

Черный Бен усмехнулся:

– Я лечился ртутью в ваннах миссис Форкард в Ледер-лейн и видел там мертвеца с трубкой в зубах.

Джон наклонился, чтобы положить кусочек вымоченного в меду хлеба в приоткрывшийся рот Анны, и глаза ее неприязненно блеснули. Он обращается с ней как с простолюдинкой! Анна уже собралась было высказаться на этот счет, но тут почувствовала, как носок его сапога больно ударил ее по лодыжке, и решила высказать ему свое возмущение в более подходящий момент.

Черный Бен разразился хохотом:

– Так она наконец нашла себе милого, а? Завидую тебе. Джон. Такой лакомый кусочек!

Джон Гилберт ухмыльнулся, глядя на Бена, подмигнул ему и бросил еще один кусочек хлеба в меду ей в рот: Он с радостью заткнул бы едой рот Бена, изрыгавший непристойности. Анна не знала, что ей не под силу тягаться с Черным Беном. Она привыкла к придворным разговорам, где тайный язык любви полон тонких и хитроумных намеков и не содержит призывов к насилию. Единственное, чем он мог спасти ее, это притворным признанием, что покорил девушку. Ни один разбойник не нарушил бы неписаного закона и не попытался отнять женщину у собрата по ремеслу, как не выдал бы ее местонахождения за золото, и шуточное признание Джона Гилберта в том, что у него находится девственная дочь судьи, отмело бы притязания Бена. Он продолжал бы резать глотки слугам короля на большой дороге.

Джон не осуждал своих парней за то, что они притащили Бена и его людей в Уиттлвуд. Джозеф рассказал ему, как это случилось. Бражничая и развратничая в притонах возле «Друри-Лейн», они оказались лицом к лицу с превосходящей их численностью бандой Черного Бена и выяснили, что Бен и его люди их выследили. Любая попытка сопротивления означала немедленную смерть или по крайней мере слежку за ними, а это быстро привело бы их к адскому дереву на Тайберне.

Внезапно беседу нарушила сладостная музыка, и Джон с облегчением увидел Бет, явившуюся со своей лютней. Она умиротворила грубое и шумное сборище. Чьи-то заботливые руки подняли ее на стол, где она принялась наигрывать им веселые мотивы, знакомые большинству из собравшихся, сопровождая игру громким пением. Потом Бет запела нежную песню о любви и ее утрате. На мгновение Джона отвлекло то, что по щекам ее покатились непритворные слезы, но это продолжалось всего лишь миг.

Один из захмелевших товарищей Бена присоединился к пению Бет, а потом потянул ее к себе на колени. Бен с ревом набросился на него и, прежде чем тот успел обнажить шпагу, пронзил его, и тот оказался пригвожденным к земле и корчащимся в агонии. Анна испуганно вздохнула, заглушив ропот его собственных людей. Бен спокойно отер окровавленную сталь полой своего кожаного жилета.

Оцепенение и тишину нарушил шепот Джозефа:

– Подавать сигнал к бою, Джонни?

– Нет, – ответил Джон, и Анну поразила его трусость. Он нерешительно поднялся, держа руку на рукояти шпаги, и голос его прозвучал так, будто он читал стихи из новой комедии мистера Уичерли.

– Не слишком ли ты суров со своими людьми, Бен, когда песен вдоволь, а людей, хорошо владеющих шпагой, в наших лесах не хватает?

Черный Бен сел на место, наполнил, свою кружку и поверх ее края лукаво посмотрел на Анну. Девушка не шелохнулась. Бен ухмыльнулся щербатым ртом.

– Не бойтесь меня, ваша милость. Думаю, вам больше стоит опасаться нашего Джентльмена Джонни.

Бен бросил взгляд на Джона Гилберта:

– Ты собираешься разок-другой покувыркаться с ней или вернешь ее отцу?

Джон Гилберт сжал под столом колено Анны и ухмыльнулся во весь рот, как деревенщина.

– Ну, Бен, ты же меня знаешь! Неужто я стану совращать девицу тайком от ее отца?

Все откликнулись громовым: «Да!»

Джон крепко сжал руку Анны и прошептал ей на ухо:

– Улыбнитесь мне!

Анна про себя решила, что эти двое отверженных придумали заранее разыграть эту сцену, но осторожность не позволила ей высказать свое мнение. Она притворно улыбнулась, стараясь показать, что увлечена Джоном.

Черный Бен рыгнул, не сводя с нее глаз.

– Ну, есть более неотложные дела, чем бабы. То, что для некоторых чума, для нас, дружище Джон, означает, что в наших в карманах зазвенит золото. Что скажешь ты и твои ребята? Не объединиться ли нам? Скоро дороги, ведущие из Лондона, будут запружены огромными каретами, полными добра и дорогих безделушек, увозящих все это подальше от чумы. И наше дело облегчить им дальнейший путь, избавив от лишнего груза.

Он рассмеялся, а его люди последовали его примеру, и Джон Гилберт заметил, что многие из его парней с восторгом присоединились к веселью.

– Ночью я все это обдумаю, Бен.

Черный Бен поднялся из-за стола.

– Ну, мы предоставим тебе заниматься более приятным делом.

Он насмешливо поклонился Анне, ухмыльнулся в лицо Джону Гилберту и пошатываясь, направился в сопровождении банды, уносившей своего мертвого товарища, к шатрам, раскинутым на выгоне.

– Идемте, миледи, – сказал Джон и крепко сжав ее руку, повел девушку прямо к домику.

Оказавшись внутри Анна почувствовала, что трясется от страха и ярости.

– Как вы посмели, сэр, представить меня такой ужасной компании, да еще намекнули этому низкому негодяю, что вы мой любовник? Это насмешка надо всем, что мне дорого.

Джон снял свой долгополый жилет и повесил на гвоздь, а потом не спеша повернулся к ней с ленивой улыбкой:

– Клянусь своей душой, я устал от ваших претензий, миледи – Тотчас же его улыбка испарилась – Неужели вы не знаете, что, если я оставлю нынче ночью этот дом, то на моем месте окажется другой, не дававший клятвы вашему отцу защищать вас и ваше божественное сокровище?

По мере того как Анна различала сарказм в его речи, ярость ее росла.

– И вы называете это защитой, сэр? Я только что была свидетельницей грязной расправы и смерти Вы представили меня этому сборищу отребья, с которым не пожелали сражаться, как публичную девку, а теперь собираетесь провести ночь в моем доме?

Он отвесил поклон, и она просто взбесилась при виде улыбки, зазмеившейся в углах его рта.

– Моем доме, миледи, и говорите потише, иначе Бен решит что у нас размолвка, как у многих влюбленных, и захочет ею воспользоваться, к своему удовольствию А он не обладает моей щепетильностью.