— Аннемари счастлива, — задумчиво проговорил Финн. — Иначе она бы нарисовала нашего Айдана плачущим. Она любила рисовать; картинки у нее получались веселыми и грустными в зависимости от настроения.

Мэгги повалилась в кресло, словно ноги перестали держать ее.

— Это уже кое-что.

— Она любила петь и рисовать. Она очень любила жизнь, наша Аннемари, но любая мелочь — резкое слово, больное животное — запросто могли заставить ее погрузиться в депрессию. Мама называла это состояние «пучиной отчаяния». Правда, Аннемари быстро выходила из него. Как ни странно, но, когда умерла мама, моя младшая сестра расстроилась меньше всех. Она твердила, будто видит ее в раю, на небесах.

— Твоя мать все время беспокоилась о ней. Она говорила, что девочка слишком чувствительна для этого мира. — Лицо Мэгги потемнело. — Боюсь даже представить себе, что она чувствовала в ту ночь, когда твой отец изнасиловал ее! — гневно вскричала она. — Должно быть, бедняжка едва не лишилась рассудка.

— Хейзел говорит то же самое. В ту ночь, когда они уехали из Дунеатли, Аннемари находилась в каком-то трансе. Тем не менее Молли продержалась целых два года и никому ни слова не сказала. — Голос у Финна дрогнул и сорвался. — А я еще отчитал ее, когда мы встретились с ней в Ливерпуле, как будто она в чем-то виновата.

— Молли ягненок, а Фрэнк Кенни — ублюдок. От всей души надеюсь и молюсь, что больше никогда не увижу его, иначе я убью его собственными руками. — Мэгги поднялась и направилась в кухню. — Умираю, так хочу чаю, Финн. Как только мы выпьем по чашечке, я отнесу этот листок в участок сержанту МакКлоски, и пусть скажет мне, что он об этом думает. А потом, вместо того, чтобы сидеть над ним всю ночь и ломать себе голову, пока она не пойдет кругом, мы с тобой поужинаем, и сегодня, для разнообразия, сделаем это дома. Как ты сам только что сказал, Аннемари по крайней мере счастлива, где бы она ни находилась.

— Что до меня, я с удовольствием осушил бы кружечку эля. Представляешь, Мэгги, за все это время я не видел ни одного паба, хотя постоянно высматривал подходящее заведение.

— И не увидишь. — Впервые с момента их встречи в Нью-Йорке Мэгги позволила себе улыбнуться. — Ты разве не слышал о «сухом законе»? Алкоголь запрещен к употреблению на территории Соединенных Штатов, хотя сейчас пьяниц стало больше, чем в те времена, когда он был разрешен повсеместно. За углом находится забегаловка, где ты можешь получить дрянное виски по сумасшедшей цене, к тому же всегда существует опасность неожиданной полицейской облавы.

— Знаешь, я уж лучше подожду, пока вернусь в Ирландию, — поспешно сказал Финн.


Ему не пришлось ждать слишком долго. Едва вернувшись в Ливерпуль, Финн отправился в отель «Георг» и, ожидая Молли, заказал пинту лучшего горького пива. Им с сестрой предстоял долгий разговор — он хотел убедить ее вернуться в Дунеатли. Было бы наивно ожидать, что она согласится жить в доме Доктора, но Молли могла бы поселиться вместе с ним, Хейзел и их ребенком, когда тот появится на свет. Финн надеялся, что его сестра отказалась от мысли уехать в Нью-Йорк. В квартирке Мэгги было тесно для двоих. У него до сих пор судорогой сводило ноги при воспоминании о том, как он спал на составленных вместе стульях.

Корабль причалил рано утром, и Финну пришлось ждать целых полтора часа, прежде чем пришла сестра. Все это время он думал об Аннемари. Что ж, по крайней мере, она счастлива — они с Мэгги с дюжину раз повторили это, словно стараясь убедить друг друга. Впрочем, это было единственное и довольно слабое утешение, ставшее результатом долгих и бесплодных поисков. Финн вынул из кармана карандашный набросок и вновь принялся изучать его, представляя, как Аннемари рисует, сосредоточенно нахмурившись, так что на ее чистом белом лбу собрались морщинки. Вот только где она его нарисовала? Где-то в Нью-Йорке — вот единственный возможный ответ. Где-то в этом шумном, оживленном, ярко освещенном городе за столом сидела Аннемари, рисуя своего младшего брата.

— Это наш Айдан, — произнес чей-то голос, и, подняв голову, Финн увидел, что рядом стоит Молли и смотрит на рисунок. — Не помню, когда Аннемари нарисовала его.

Финн вскочил на ноги, обнял сестру и надолго прижал ее к себе. Отчего-то ему вдруг захотелось заплакать.

— Как же я рад видеть тебя, Молл! — сказал он и расцеловал ее в обе щеки, прежде чем разжать объятия.

— Ты не нашел ее, верно? — с грустью сказала она. — Иначе ты прислал бы телеграмму, как обещал.

— Нет, Молл, не нашел, — ласковым голосом отозвался Финн. — Но с Аннемари все в порядке.

Он сделал знак официанту принести чай, который, как он знал, его сестра с радостью выпьет, и рассказал о бесплодных поисках Аннемари — о походах в церковь, в ирландские клубы, о карточках, которые они с Мэгги написали вместе, — и, наконец, о том, как рисунок Аннемари подбросили под дверь квартиры Мэгги.

— Прочти, что написано на обороте, сестренка.

—«Анна в полной безопасности. Она находится под надежным присмотром. Вам не о нем беспокоиться», — прочла вслух Молли. — Почему они называют ее Анной, а не Аннемари?

Финн пожал плечами.

— Кто знает?

Молли забросала его вопросами, которые они с Мэгги уже задавали друг другу, но на которые так и не смогли найти ни одного вразумительного ответа.

— Что ж, по крайней мере, она счастлива, — сказала Молли наконец.

— Мэгги намерена продолжать поиски, да и полиция не собирается сдаваться. Рано или поздно Аннемари найдут, Молл, вот увидишь.

Молли улыбнулась, и Финн вдруг удивился тому, какая она красивая. Она не обладала яркой внешностью Аннемари, заставлявшей мужчин поворачивать головы и смотреть ей вслед, зато отличалась спокойной, безмятежной красотой, которую нужно было рассмотреть, но которая потом проникала вам в самую душу. Финн вдруг заметил хорошо одетого молодого человека, который сидел неподалеку от них и не сводил глаз с Молли.

— Что ты собираешься делать дальше, Молл? — спросил он, а потом сказал, что она может вернуться сегодня с ним в Дунеатли, если хочет.

— Я останусь в Ливерпуле, — тихо ответила она.

— Но это не твой дом, сестренка. Ты здесь никого не знаешь, кроме Брофи. Тебе придется найти работу и достойное жилье.

— У меня уже есть и то, и другое. Я занялась этим вопросом, как только поняла, что ты не нашел Аннемари. В противном случае я бы немедленно уехала в Нью-Йорк, а потом вернулась бы, как только наша сестра пришла бы в себя.

— Но почему?

Молли застенчиво взглянула на брата.

— Потому что в июле, на свой день рождения, я выхожу замуж, вот почему.

— Господи Иисусе! — Финн едва не уронил кружку с пивом. — За кого?

— За Тома Райана. Он полицейский.

— Судя по всему, он намного старше тебя, — вот и все, что он смог сказать.

— Ему двадцать один, столько же, сколько и тебе. Хочешь познакомиться с ним? Он сидит вон там. Сегодня у Тома выходной, вот почему он не в форме. — Молли подала знак молодому человеку, который не сводил с нее глаз. Тот вскочил на ноги и подошел к ним. — Том, это мой брат Финн. Я только что сказала ему, что мы собираемся пожениться.


Финн сошел на берег в Килдэре, чувствуя себя разбитым и опустошенным. На работе он отсутствовал почти четыре недели — его босс проявил такое же понимание, как и начальник Мэгги. Том Райан Финну не понравился — он счел его слишком самодовольным. Более того, Финн опасался, что после шума и суеты Нью-Йорка в Ирландии ему будет попросту скучно. Сев на автобус до Дунеатли, он угрюмо уставился в окно, за которым простирались зеленые поля до самого горизонта, деревья, на которых только-только начали распускаться почки, приткнувшиеся к подножиям холмов маленькие домики, так похожие на его собственный. Здесь было чертовски спокойно и скучно.

Автобус остановился у его коттеджа. Финн распахнул скрипучую калитку, которую давно намеревался смазать, но до которой у него все не доходили руки, и вошел в дверь. Его приветствовал протяжный крик, донесшийся сверху. Финн выронил чемодан, взлетел по лестнице, прыгая через две ступеньки, и ворвался в спальню.

Хейзел лежала на кровати и выглядела так, словно только что поднялась на вершину Эвереста со свинцовыми гирями на ногах. Кармил О’Флэгерти, повитуха, держала на руках крошечного ребенка, испачканного кровью, который орал так, что, казалось, вот-вот рухнет крыша.

— Ты вовремя. Поздоровайся со своим сыном, Финн, — с усталой улыбкой произнесла Хейзел.

— С ним все в порядке? — Неужели его сын уже успел обо что-то порезаться?

— Это кровь вашей жены, мистер Кенни. Сейчас я обмою его. Что до крика, то это вполне нормально. Вы бы тоже кричали на его месте, если бы вас выдернули из теплой уютной утробы в холодный и большой мир. — Кармил окинула Финна суровым взглядом. — Вообще-то вам нельзя здесь находиться. Большинство мужей сбегают в ближайший паб, оставляя жен благополучно рожать детей. Но, — смягчилась повитуха, — раз уж вы тут, не хотите ли подержать своего сына, пока я приведу в порядок вашу жену?

— Да, пожалуйста, — пробормотал Финн.

По-прежнему орущего младенца завернули в полотенце и сунули ему в руки.

— Вы не могли бы отвернуться на секундочку, мистер Кенни?

Он повиновался, но не раньше чем взглянул на Хейзел и увидел, что она смотрит на него с любовью, которая, как он знал, отражается и в его глазах. Финн остановился у окна, неловко прижимая к груди сына. Прошло всего несколько секунд, а он уже напрочь забыл о Нью-Йорке и о своих сестрах. Теперь он был счастлив вновь оказаться в Ирландии рядом с женой и новорожденным сыном.

— Привет, Патрик, — прошептал Финн.


Он открыл дверь, и она, пританцовывая, бросилась ему навстречу. Вьющиеся черные волосы волной рассыпались у нее по плечам.

— Мы купили пиццу у Ломбарди, Лев, твою любимую, — пропела она, — с сыром, томатами, итальянскими колбасками и оливками. — Она обхватила его обеими руками за шею и объявила: — Умираю от голода. — А он, словно зачарованный, смотрел, как грива ее роскошных волос замирает каскадом кудряшек и крупных локонов, накрыв, словно водопадом, одно плечо девушки.

— Тогда давайте садиться за стол. — Левон Зариян снял кепи и пиджак и повесил их в шкафчик в прихожей. Его волосы были такими же черными и блестящими, разве что намного короче. — А где Тамара?

— В кухне, занимается последними приготовлениями. Я ей помогала. У нас есть к ужину красное вино, а в холодильнике стоит кофейное мороженое.

Он улыбнулся — Анна всегда заставляла его улыбаться.

— А для такого пиршества есть причина? Или же мы просто отмечаем пятницу, солнечный день и тот факт, что деревья в Центральном парке уже зацвели? Я сегодня проезжал мимо, и он выглядит великолепно. Пожалуй, в ближайшее время мы должны сходить туда на прогулку.

— Не думаю, что мы отмечаем нечто особенное, Лев. — Девушка повисла у него на руке, когда он направился в кухню, где Тамара готовила салат.

— Привет, любимая. — Он потерся щекой о ее щеку, а она поцеловала его в нос. Высокая и величественная, с косами, уложенными короной на голове, — ему всегда казалось, что Тамаре не место в кухне. В Армении за них все делали слуги. — С тобой все в порядке? — Жена показалась ему напряженной.

— Кое-что случилось. Но я обо всем расскажу тебе потом. — Взгляд ее прекрасных глаз метнулся к Анне, которая пыталась открыть вино.

В животе у Левона образовался ледяной комок.

— Означает ли это, что мы можем потерять ее? — Он перешел на их родной язык.

— Нет, и, пожалуйста, говори по-английски, Лев, — прошептала Тамара, — иначе ты напугаешь ее.

Никто из них не мог понять, почему лицо Анны застывало и она выбегала из комнаты, когда они иногда забывались и заговаривали на незнакомом ей языке. Быть может, она чувствовала себя исключенной из их круга или боялась того, чего не понимала?

— Лев сам откроет вино, дорогая, — сказала Тамара. Он заметил, что Анна лишь отламывает кусочки от пробки. — Иди накрывай на стол. А я сейчас закончу нарезать салат.

Ужинали они в небольшой столовой, которую освещало заходящее солнце. За столом звучали смех и шутки и царила праздничная атмосфера. Этот ужин был так не похож на унылые трапезы до того, как появилась Анна и благословила их жизнь своей яркой улыбкой и восхитительным присутствием.

Прошло уже три месяца с тех пор, как Левон нашел ее, и ему до сих пор не верилось, что она так быстро прижилась у них с Тамарой. Всего через каких-нибудь пару дней девушка начала говорить с сильным ирландским акцентом, но не о прошлом, а о настоящем. Похоже, она без вопросов и сомнений приняла его с Тамарой, называя их по именам, словно знала их обоих всю жизнь. Левон понял, что с головой у нее что-то не в порядке: ни одна нормальная девочка не смогла бы так вести себя на ее месте.