— Она очень мила, — заметил Бобби, когда Лиззи ушла. — Вам повезло, что у вас такая свекровь. Моя теща была сущей ведьмой. Не удивлюсь, если она занималась черной магией в кухне своего дома в Куинсе и околдовывала людей, включая меня.

— Я не знала, что вы были женаты.

По какой-то непонятной причине у Анны вдруг защемило сердце. С чего бы это? В конце концов, она сама была замужем, и какое ей дело до того, что и Бобби женат?

— Я даже не знаю, женат я или нет, — честно ответил Бобби. — Когда мы с вами встретились в первый раз, я был женат, но моя супруга вернулась к своей матери после того, как я потерял работу и вот-вот должен был потерять и нашу квартиру. Меня она с собой не позвала. Хотя я бы ни за что не пошел с ней, — поспешно добавил он. — Я бы лучше застрелился, чем согласился жить со своей тещей. Так что она могла запросто развестись со мной — моя жена, а не теща, я имею в виду. Пожалуй, мне стоит навести справки.

Анна коротко и смущенно рассмеялась.

— Как у вас все запутано!

— Ну, не настолько, как у вас.

— Мое семейное положение совершенно однозначно. Герби — и Олли — приезжают к нам на Рождество. Мы с Лиззи приезжаем в Лос-Анджелес, когда Олли собирается выпустить на экран очередную картину с Герби в главной роли; но я не могу уехать, когда у меня спектакль, так что я была там всего три раза.

Чему она была очень рада. Чем меньше она виделась с Герби, тем лучше, хотя до сих пор питала к нему искреннюю привязанность. Но замужество пришлось очень кстати: оно позволяло ей держать мужчин на расстоянии. Если не считать Льва, Анна не обращала внимания на представителей противоположного пола. Она вдруг поняла, что Бобби Гиффорд стал первым мужчиной, к которому ее потянуло. Были в нем душевность и открытость, казавшиеся искренними, а не напускными.

— Чем бы вы хотели заняться сегодня вечером? — поинтересовалась Анна. — Быть может, посмотрим шоу?

Слишком поздно она вспомнила о том, что Бобби приехал в Нью-Йорк повидаться со старыми друзьями. Кроме того, именно мужчина должен был приглашать женщину на свидание, а не наоборот. Проблема заключалась в том, что Анна была слишком неопытна в таких вопросах. Она бы не смогла флиртовать даже ради спасения собственной жизни и не умела вести пустые разговоры.

— Я забыла, вам нужно повидаться с другими людьми, а не только со мной.

— Другие люди подождут, — со свойственной ему прямотой заявил Бобби. — Я бы предпочел остаться с вами. — И он одарил ее взглядом, от которого по телу Анны прокатилась волна радостного возбуждения.

— И я предпочла бы остаться с вами.

Ей не следовало так говорить. Женщинам полагается изображать неприступность, но Анна не знала, как это делается, как не знала и того, что говорить дальше.

Бобби, похоже, заметил ее смятение. Подойдя к ней, он нежно поцеловал ее в губы.

— Вы замужем, — сказал он, — но у меня складывается впечатление, что вы не влюблены в Герби без памяти. Это правда? — Она яростно закивала. — Возможно, я до сих пор женат, но я не люблю свою супругу. Завтра я могу не получить работу, на которую рассчитываю. Если мне это не удастся, я подыщу любую другую, чтобы остаться в Нью-Йорке и быть рядом с вами. — Он вопросительно приподнял брови. — Ну что, остановимся на этом и посмотрим, что будет дальше?

Анна снова кивнула. Она прильнула к Бобби всем телом, а он обнял ее и зарылся лицом в ее волосы. Они просидели так очень долго, в тишине, но при этом каждый знал, какие чувства испытывает другой.


Для Левона наступили черные дни. Он корил себя за слабость. Почему он уступает Тамаре всякий раз, когда она требует делать то, чего ему совсем не хочется? Наверное, потому, что хочет избежать неприятной атмосферы и ее бесконечных придирок. Но вся штука в том, что, соглашаясь с ее требованиями, которые становились ему поперек горла, он чувствовал себя еще отвратительнее, чем если бы сразу отказался.

Взять хотя бы последний инцидент. Он с нетерпением ждал конференции адвокатов в Вашингтоне, запланировал поездку на поезде в компании нескольких коллег, которые должны были остановиться в одном отеле с ним, предвкушал долгие посиделки по вечерам в баре гостиницы, полные смеха, шуток и забавных историй. Конференция должна была продлиться всего три дня и обещала стать долгожданным перерывом в череде рутинной работы.

Но тут Тамара объявила, что поедет с ним.

— Я никогда не была в Вашингтоне и с удовольствием посмотрю на Белый дом.

— А как же Джон? — спросил Левон.

— Джон поживет у кого-нибудь из своих друзей. Ему уже пятнадцать, и он, скорее всего, замечательно проведет время.

«В отличие от меня», — мрачно подумал Левон. Но потом, словно ему мало было Тамары, Мира Гримальди, лучшая подруга его жены, вдруг решила, что ей тоже хочется посмотреть Вашингтон вместе со своим мужем Артом.

— Арт отвезет нас на машине, — сообщила Тамара. — Так что ты сэкономишь на билетах на поезд.

Левону было в высшей степени наплевать на такую экономию, а Арта Гримальди он презирал больше, чем кого бы то ни было еще на этой грешной земле. Арт был крупным мужчиной с громким голосом. Он отличался крайне правыми взглядами и любил быть в центре внимания. Остальным дозволялось лишь внимать ему и запрещалось вставлять хотя бы слово. Но Тамара решительно отмела возражения Левона, заявив, что разработала целую программу того, чем они займутся в Вашингтоне. Она даже заказала для всех четверых гостиницу, совсем не ту, в которой собирался остановиться Левон.

— А будет ли мне позволено присутствовать на конференции? — с сарказмом осведомился он, глядя, как его супруга составляет список первоочередных мероприятий.

— Разумеется, Лев, но мы можем встречаться у входа и ужинать пораньше. А во время ленча ты не сможешь улизнуть?

— Нет! — прорычал Левон.

— Не злись, пожалуйста, иначе кто-нибудь подумает, что ты не хочешь, чтобы я ехала с тобой.

Ах, если бы только он мог сказать ей правду! Если бы он смог заставить себя произнести:

— Да, я не хочу, чтобы ты ехала со мной. Я больше не хочу, чтобы ты была моей женой. Я не хочу жить в Бруклине. Я хочу жить с Пегги Перельман на Манхэттене. Кстати, у нас с Пегги роман, который длится вот уже долгие годы — с тех самых пор, как мы вместе летали на свадьбу Анны в Лос-Анджелес.

Но Левон не мог этого сделать. Он был трусом. Более того, он не хотел причинять боль своей жене. Когда-то он любил ее больше жизни и теперь не мог заставить себя подвести ее. Левон попытался настоять на том, чтобы они поехали на его машине, а не на автомобиле Арта, чтобы сохранить хотя бы видимость свободы и контроля над событиями. Но «олдсмобиль» Арта был больше, комфортабельнее, был оснащен восьмицилиндровым двигателем и, самое главное, куплен всего несколько месяцев назад, в отличие от «максвелла» Левона.

Всю дорогу до Вашингтона Арт во весь голос горланил песни, Тамара и Мира обсуждали, что они купят в магазинах, а Левон, чувствуя себя жалким и несчастным, сидел на заднем сиденье. Тамара то и дело оборачивалась к нему и произносила одними губами: «Скажи что-нибудь», — но он не находил нужных слов и молчал.

Долгожданное развлечение превратилось в три дня мучений. Покинув конференцию и своих приятелей-адвокатов, Левон спускался в фойе, где его уже поджидали Тамара, Мира и Арт.

— Ага, вот и он! — гремел на весь вестибюль Арт. — Блудный сын вернулся.

Они отправлялись на ужин в дорогой ресторан, где им подавали крошечные порции, тогда как Левон предпочитал бифштекс с жареным картофелем или гору спагетти в недорогой итальянской забегаловке, где подавали теплое красное вино.

Но сейчас они наконец-то ехали домой. День выдался замечательный, теплый и солнечный. Арт опять распевал во все горло и гнал машину слишком быстро. Окна были открыты, и от сильного встречного ветра у Левона заложило уши.

— Вы не могли бы закрыть окна? — вежливо попросил он.

— Свежий воздух пойдет тебе на пользу, приятель. — Арт обернулся к нему и окинул взглядом, в котором сквозило едва прикрытое презрение. — Что-то ты бледный, как снулая рыба.

— Ради бога, следи за дорогой! — закричал Левон, когда автомобиль резко вильнул в сторону, пока Арт смотрел на него.

Мира завизжала:

— Арт!

Тамара бросилась в объятия мужа, и он прижал ее к своей груди, когда «олдсмобиль» и бензовоз, двигавшийся по встречной полосе, столкнулись лоб в лоб. Еще через мгновение прогремел взрыв, и оба автомобиля исчезли в языках пламени.


Джон Зариян был привлекательным молодым человеком. Почти шести футов росту, спортивного телосложения, с широкими плечами и крепкими, мускулистыми руками и ногами, он отличался ровным характером, умом и смышленостью, хотя и предпочитал иметь дело со словами, а не с цифрами. Он играл в европейский футбол и баскетбол за команду своей школы, в которой пользовался авторитетом и популярностью у своих сверстников и сверстниц.

На пасхальные каникулы он гостил у своего друга, Скотта Айвса, когда пришло известие о том, что его родители погибли в автомобильной катастрофе, возвращаясь из Вашингтона. Мать Скотта, Энжи, рассказывала своему супругу, когда тот вечером пришел с работы:

— Джон принял эту страшную новость спокойно — даже необычайно спокойно, на мой взгляд. Он лишь сказал: «Благодарю вас, мэм, но сейчас мне бы хотелось вернуться домой». А когда я предложила ему: «Милый, давай я поеду с тобой», — он лишь покачал головой и отказался. И что мне оставалось делать, кроме как позволить ему уехать?

— Я сейчас подъеду туда. В такой момент парнишку нельзя оставлять одного.

Левон и Дик Айвс были добрыми друзьями, и Дик считал своим долгом позаботиться о мальчике.

Но когда он постучал в дверь дома Зариянов, ему никто не ответил. Обойдя дом вокруг и заглядывая в окна, Дик заметил Джона в кабинете Левона. Тот стоял на коленях, а вокруг него по полу были разбросаны бумаги. Дик постучал в стекло. Джон вздрогнул от неожиданности, поднял голову и знаками показал, что сейчас откроет дверь.

—Мне очень жаль, сынок, что с твоими мамой и папой случилось несчастье, — сказал Дик, переступив порог.

— Благодарю вас, мистер Айвс, — чопорно отозвался Джон.

Глаза у него были сухими, а лицо ничего не выражало. Дик решил, что страшная новость еще не дошла до сознания мальчика. Он последовал за Джоном в кабинет.

— Чем это ты занимаешься? — осведомился Дик.

— Ищу бумаги, страховые полисы, что-нибудь в этом роде. Мама мне как-то говорила, что они в свое время заключили договор ритуального страхования[71]. Кто-то должен заняться организацией похорон, а кроме меня, сделать это некому. Все документы они хранили вот в этом ящике бюро; раньше я никогда сюда не заглядывал. Папа говорил, что такие бумаги должны храниться в одной папке, но мама постоянно совала их в этот ящик. Вот это, например, — мои школьные табели и характеристики. — И Джон отложил в сторону толстый коричневый конверт.

— Я сам займусь похоронами. — Дик положил руку на плечо мальчику и легонько сжал его.

— Мне понадобятся их свидетельства о рождении и свидетельство о браке? Я нашел какие-то документы, но все они на армянском.

Джон брал в руки то одну бумагу, то другую, бегло просматривал их и отшвыривал в сторону. Куча на полу росла. Дик вспомнил, как сам выходил во двор и принимался рубить дрова, когда случалось что-либо плохое; так он выпускал пар, заняв руки и голову механической работой и медленно свыкаясь с новостями, какими бы плохими они ни были.

— Даже не знаю, что тебе сказать. Если они тебе и понадобятся, то не сейчас, а чуть позже, через денек-другой. Послушай, сынок, поехали к нам, перекусим чем-нибудь. Переночуешь у нас. Собственно говоря, можешь оставаться у нас, пока не окончатся похороны — или дольше, столько, сколько захочешь. — Мальчику было всего пятнадцать лет, так что ему наверняка понадобится опекун, пока он не станет старше и не сможет самостоятельно заботиться о себе. — Скотт и Конни будут рады тебя видеть.

Энжи по секрету призналась мужу, что Конни, их тринадцатилетняя дочь, без памяти влюблена в Джона.

— А это что такое? — Джон взял в руки очередной листок и уставился на него.

— Похоже на свидетельство о рождении. Твое, скорее всего. Ну что, поехали, сынок? Энжи уже приготовила ужин. Я вернусь сюда и просмотрю все бумаги завтра, чтобы найти полис ритуального страхования. Нам нужно организовать доставку... — Он чуть было не сказал «трупов». — Сделать так, чтобы твоих маму и папу привезли домой.

Джон с трудом поднялся на ноги.

— Сначала мне надо сходить в ванную, а потом найти свою сумку. Я привез ее с собой, но не помню, где оставил.