— Ты хорошо встретила Рождество, Молли? — поинтересовалась она из чистой вежливости.

— Просто замечательно, — машинально откликнулась та.

Но, глядя на Финна, веселого отца и любящего мужа, и спрашивая себя, не притворяется ли брат, она чувствовала, что его поведение изрядно подпортило ей атмосферу того, что должно было стать чудесным праздником. Молли и вправду поверила Финну, когда он пообещал порвать с Ивонной. Но в тот же день, выходя из кабачка «У Джока», она вдруг обнаружила, что забыла перчатку. Когда она вернулась за ней, то увидела, что за столом с Финном снова сидит Ивонна. Они не заметили ее, и по выражению их лиц она поняла, что они не видят никого, кроме друг друга.

Ее старая шерстяная перчатка лежала под столом. Молли решила оставить ее там.


В канун Нового года Молли осталась дома, чтобы присмотреть за детьми, а Агата и Фил отправились на вечеринку. Поначалу Агата и слышать об этом не желала. Молли, дескать, пойдет на вечеринку вместе с ними, а она найдет кого-нибудь еще, кто согласится посидеть с детьми. Но Молли заверила ее, что просто не хочет никуда идти.

— Я не в настроении веселиться, честное слово, — устало пояснила она.

— Ты все еще беспокоишься о своем брате?

Она все рассказала Агате о Финне.

— Наверное, я никогда не перестану волноваться.

Но дело было не только в этом; она никак не могла забыть об Эсме и о других женщинах, чьи мужья погибли или попали в плен, в Гонконге и других городах. Молли заново переживала смерть Тома, пустоту и одиночество, которые испытывала тогда и от которых не могла отделаться сейчас, в канун Нового года.

Перед уходом Агата уложила Памелу спать, но Донни, которому исполнилось десять, ложиться не пожелал, и они с Молли играли сначала в карты, а потом — в «лилу»[82] и «лудо»[83]. Он был очаровательным мальчиком, развитым не по годам, и Молли почти все время проигрывала.

Когда им надоело играть, она приготовила чай для себя и чашку теплого молока для Донни, который явно устал. У него слипались глаза, так что он едва осилил молоко, и она уложила его в кровать.

— Теперь я до следующего года не увижу маму с папой, — сонно улыбнулся Донни, когда Молли укрывала его одеялом.

— Правильно, хороший мой. Когда ты проснешься, уже наступит одна тысяча девятьсот сорок второй год.

Пожалуй, она будет только рада, когда празднества закончатся и жизнь вернется в обычное русло.

В окружающем мире, казалось, воцарилась сверхъестественная тишина, когда Молли сошла вниз. Она отодвинула штору и выглянула в окно. Шел снег. Мимо проехал автомобиль. Он двигался так медленно, что мотор его работал почти беззвучно, а свет фар был едва виден за снежными хлопьями. На крышах домов напротив уже красовались снежные шапки. Содрогнувшись, Молли отпустила занавеску и включила радио. Вера Линн[84] пела «Мы снова встретимся». Молли выключила радиоприемник — эта песня всегда заставляла ее плакать.

Повинуясь внезапному порыву, она подошла к телефонному аппарату в холле и позвонила в Дунеатли. Сегодня она уже разговаривала с детьми и пообещала снова перезвонить после полуночи, чтобы поздравить всех с Новым годом.

— Это я, — сказала она, когда Хейзел сняла трубку. — У вас там, похоже, сумасшедший дом. Что происходит?

— Айдан встретил в пабе уличного скрипача и привел его домой. Джо и Томми наяривают «собачий вальс» на пианино. Остальные наверху играют в прятки. Никто из детей еще не спит, даже Бернадетта. — Несмотря на кавардак, Хейзел, судя по голосу, была вполне счастлива. — Да, знаешь, что у нас случилось, Молл? Финн пригласил своих сотрудников в Килдэре на вечеринку и домой вернулся очень поздно — всего несколько минут назад, — но подарил мне чудесную брошку. Это золотая птичка, а вместо глаз у нее вставлены крошечные бриллианты. Ну разве твой брат не замечательный муж?

— Замечательный, — согласилась Молли.

И еще у него нечистая совесть. Она готова была держать пари, что он был с Ивонной, а не с сотрудниками из своей конторы. Молли положила трубку, жалея о том, что позвонила. Ее одолевали дурные предчувствия.

Выключив свет в коридоре, она распахнула входную дверь. На улице шел снег; с неба падали снежинки, крупные и мохнатые, как мячи для гольфа. Она уже собралась закрыть дверь, когда вдруг раздался чей-то голос:

— Это ты, Агата?

У садовой калитки кто-то остановился. Когда человек подошел ближе, Молли увидела, что это мужчина, солдат в запорошенной снегом форме цвета хаки.

— Агата и Фил ушли на вечеринку, — сообщила она ему. — А я сижу с детьми.

— А, в таком случае прошу прощения. Я просто хотел пожелать им счастливого Нового года. — Он повернулся и зашагал обратно к калитке.

— Куда вы идете? — окликнула его Молли, когда он открыл калитку, собираясь уходить.

— Не знаю. — Мужчина пожал плечами. — В паб, скорее всего. Там, по крайней мере, тепло.

— Здесь тоже тепло, и я могу приготовить вам чай, если хотите. — В такую ночь она просто не могла повернуться к солдату спиной, особенно в канун Нового года. — Вы приехали издалека? — спросила Молли, когда он перешагнул порог и затопал ногами, стряхивая снег с сапог, который отваливался крупными комьями. — Снимайте шинель.

— С нее натечет лужа, — предостерег он ее.

— Ничего страшного, это просто линолеум.

Молли отнесла его шинель в кухню и повесила ее рядом с бойлером. На рукаве у него красовались две полоски; это означало, что он — капрал. Шинель намокла только снаружи, а внутри была совершенно сухой. Молли поставила чайник на огонь и вернулась в коридор, где мужчина отряхивал свою фуражку.

— Повесьте ее вон туда, на свободный крючок, — посоветовала она, — а потом проходите в комнату и присаживайтесь у огня. Чайник скоро закипит.

Солдат прошел в гостиную и протянул ладони к камину.

— А здесь очень уютно, — заметил он.

Он был высоким и очень худым, с темно-синими глазами и каштановыми волосами. На его изможденном лице было написано голодное выражение, и Молли спросила себя, всегда ли он так выглядит или же просто давно не ел по-человечески.

— Агате и Филу примерно неделю назад привезли уголь, поэтому на Рождество мы не мерзли. Но с завтрашнего дня снова начнем экономить. — Найти топливо было очень трудно. — Откуда вы знаете Агату? — поинтересовалась она.

— Мы с Филом дружим еще со школы. Меня зовут Майк Брэдли. — Мужчина взглянул на нее прищуренными синими глазами. — Я был свидетелем на их свадьбе, и вы тоже там были. Я в этом уверен. Вас зовут Молли, вот только вашей фамилии я не помню.

— Райан, Молли Райан. Агата хотела, чтобы я стала замужней подружкой невесты, но я отказалась. Тогда я была на восьмом месяце беременности и выглядела бы совершенно нелепо. Боюсь, что не припоминаю вас. В тот день я не очень хорошо себя чувствовала, но Фил часто вспоминает своего лучшего друга Майка — вы первым поступили в университет из их школы. — Она услышала, как засвистел в кухне чайник, и пошла готовить чай. — Вы приехали издалека? — вновь спросила Молли после того, как принесла ему чай в огромной кружке Фила.

— Из Северной Шотландии. Нам дали пять дней отпуска, и я как последний дурак решил приехать домой, чтобы повидаться с женой. — Он выразительно закатил глаза, словно для того, чтобы подчеркнуть свою глупость. — Я добирался сюда два дня, ехал на поезде и автобусе, голосовал на дороге, даже шел пешком. Прошлую ночь я провел в зале ожидания на вокзале, но когда вернулся домой, оказалось, что моя жена уехала. — Последовала недолгая пауза, и он вновь заговорил тусклым, невыразительным голосом: — Я постучал к соседям в надежде, что они знают, куда она подевалась. Но там живут какие-то новые люди, и женщина, которая открыла мне дверь, сказала, что моя жена уехала со своим мужем.

— Мне очень жаль, — ласково сказала Молли. — Вам следовало предупредить ее о своем приезде.

— Я думал об этом, но потом решил не делать этого. — Майк улыбнулся, но улыбка получилась такой же тусклой, как и голос. — Видите ли, я не доверяю своей жене. Она уже изменяла мне, и я решил подвергнуть ее испытанию. На «гражданке» я был учителем, поэтому, наверное, тесты и испытания для меня — дело привычное. Разумеется, я не рассчитывал, что она будет терпеливо ждать у окошка моего появления, особенно в канун Нового года. Я думал, что она может быть у своей матери или кого-нибудь из подруг, и в этом случае собирался просто завалиться спать и увидеться с ней утром. — Он вновь помолчал, сделав глоток чаю. — Честно говоря, я бы не удивился, если бы она ушла с другим мужчиной, но никак не мог предполагать, что он живет здесь постоянно. Поговорив с соседкой, я поднялся наверх, и оказалось, что там повсюду разбросаны его вещи.

— И что вы теперь собираетесь делать?

Майк уставился на огонь.

— Я уже несколько раз задавал себе этот вопрос, с тех пор как женился на Джиллиан, и ответ остается неизменным — понятия не имею.

— Все зависит от того, насколько сильно вы ее любите, — испытывая неловкость, пробормотала Молли.

Должно быть, он уловил ее состояние, потому что снова закатил глаза и сказал:

— Простите. Полагаю, у вас был тихий, спокойный вечер, а потом явился я и выложил вам печальную историю своей незамысловатой жизни. По правде говоря, по дороге я пропустил пару стаканчиков виски. Обычно я бываю неразговорчив, а не болтлив — спросите Фила, он подтвердит.

Молли рассмеялась.

— Собственно говоря, я рада, что вы оказались здесь, — хотя ради вашего же блага я бы предпочла, чтобы это случилось по иному поводу. Донни лег спать, и здесь стало слишком тихо. Я уже начала жалеть, что не пошла на вечеринку с Агатой и Филом.

— Кстати, а почему вы не пошли с ними?

— Я была не в настроении развлекаться. Если бы я пришла на вечеринку, то все расплакались бы, глядя на мое несчастное лицо. — Она и впрямь сделала несчастное лицо, и Майк улыбнулся. На сей раз улыбка вышла искренней.

— Вы голодны? — спросила Молли. — Если да, я могу приготовить что-нибудь на скорую руку. У меня осталась курица, немножко консервированной фасоли, отварная брюссельская капуста и холодный вареный картофель — представления не имею, для чего Агата хранила все это. Если я сложу эти продукты на сковородку и разогрею, можно придумать какое-нибудь иностранное название, и получится блюдо, которого вы еще никогда не пробовали.

— У меня слюнки текут. — Майк расслабился и выглядел уже не таким напряженным и озабоченным, как вначале. — Как говаривал мой старик отец: «Мой желудок думает, что мне перерезали горло». С тех пор как вчера утром я уехал из Шотландии, во рту у меня маковой росинки не было, не считая пары бутербродов.

— Тогда я быстро. Включите радио, если хотите, но не слишком громко, чтобы не разбудить детей.

— Я лучше послушаю, как шипит и потрескивает огонь: это успокаивает.

В кухне Молли бросила на сковородку кусок сала и принялась резать картофель, когда в дверях появился Майк Брэдли.

— Я только что вспомнил: ваш муж был полицейским, и он погиб. Полагаю, вы не вышли замуж вторично, в противном случае не сидели бы одна в новогоднюю ночь.

— Вы правы, не вышла. Мне нет никакой нужды сидеть в одиночестве. У меня четверо замечательных детей, которые сейчас живут в Ирландии, где я встречала с ними Рождество, но потом решила, что должна что-нибудь сделать для победы. — Кружочки картофеля упали на сковородку и зашипели. Молли задумалась на мгновение, а жарил ли кто-нибудь брюссельскую капусту до нее. — Я поселилась у Агаты в сентябре прошлого года и работаю на той же фабрике, что и она.

— Вам повезло, — с восхищением заметил Майк и посмотрел на сковородку. — Все, у меня потекли слюнки. Лучше я пойду, чтобы не опозориться окончательно.

Десять минут спустя она передала ему готовое блюдо вместе с бутылочкой коричневого соуса и кусочком хлеба, «чтобы подчистить тарелку», и кусочек рождественского кекса на десерт.

— Это самый необычный рождественский кекс, который вы когда-либо пробовали. Я испекла его с мармеладом, потому что сухофрукты в буквальном смысле слова исчезли с прилавков магазинов, и глазури на нем тоже нет. Представляете, правительство издало распоряжение, ограничивающее использование сахарной глазури «для украшения выпечки и хлебобулочных изделий»!

— Нет, я не знал об этом. — И Майк с жадностью набросился на еду.

Молли вдруг показалось, что однажды она уже видела, как мужчина поглощает еду с таким же энтузиазмом, но не сразу вспомнила, что это был Зеке Пенн «У Чарли» — он называл паб «забегаловкой». С тех пор она ничего о нем не слышала. Каждый вечер Гарри Бенедикт провожал Зеке в отель «Адельфи», опасаясь, что кто-нибудь отберет у него куртку. Молли вдруг поняла, что, в отличие от Тома, вспоминает Гарри очень редко, что, впрочем, было вполне объяснимо — он сыграл в ее жизни эпизодическую роль.