— Довольно обманывать себя, Клей. Ты — уже почти адвокат, а я им являюсь. Мы оба знаем, что процесс по установлению отцовства — это самый твердый орешек. Дело не в том, как окончится процесс, дело в том, какой резонанс он вызовет. Вот почему я волнуюсь. И есть еще один пункт, которого мы еще не касались. — Он посмотрел вниз на свой бокал, а потом в глаза Клею. — Даже если этот человек перестанет предъявлять свои требования, здесь есть моральные обязанности, которые ты не можешь отрицать. Если же ты станешь отрицать, тогда я в тебе еще больше разочаруюсь.

Клей резко поднял голову вверх. — Ты ведь не считаешь, что я на ней должен жениться?

Отец пристально смотрел на него, каждая линия его лица выражала неудовлетворение.

— Не знаю, Клей, не знаю. Единственное, что я знаю, это то, что я пытался на примере и словами учить тебя, что значит быть честным. По-твоему, честно оставлять женщину испорченной и совсем без денег?

— Честно, если она сама этого хочет.

— Клей, женщина сейчас, наверное, лишена здравого смысла. Она зажата между незнакомым мужчиной и безумцем-отцом. Ты разве не думаешь, что она заслуживает от тебя помощи?

— Ты сам за, меня сказал. Ты думаешь, что она захочет выйти замуж за незнакомца?

— Она может сделать и худшее… Несмотря на безрассудство, которое ты недавно проявил, я не думаю, что ты — совсем безнадежный случай.

— Я был бы им, если бы на ней женился. Господи, эта девушка мне даже не нравится!

— Во-первых, не богохульствуй в присутствии матери. Во-вторых, не называй ее девушкой. Она — созревшая женщина, это ясно видно. И как женщина, она должна прислушаться к разуму.

— Не понимаю, к чему ты клонишь. Ты сам видишь, из какой она семьи. Ее отец-помешанный, мать — запуганная женщина, посмотри, как они одеты, где живут. Наверняка тебе не хотелось бы, чтобы я вошел в их семью, тем не менее, ты говоришь так, как будто хочешь, чтобы я попросил ее руки.

— Тебе бы раньше следовало принять во внимание ее прошлое…

— Как бы я это сделал, если я ее тогда даже не знал?

Клейборн Форрестер обладал врожденным чувством удачно выбирать время. Такое чувство было присуще каждому преуспевающему адвокату — он выдерживает паузу в нужный момент, чтобы потом впечатляюще заговорить и тем самым обеспечить успех дела.

— Прежде чем снять с себя вину, в моем понимании создается огромное ощущение ответственности перед ней и ребенком. Ты действовал, не думая о последствиях. Даже сейчас, кажется, ты забыл, что в этой истории замешан ребенок, и этот ребенок — твой.

— И ее!

Отец стиснул челюсти, в глазах появился ледяной холод.

— Когда ты стал таким черствым, Клей?

— Сегодня вечером, когда я вошел домой, и на меня набросились эти канюки.

— Прекратите, вы, оба, — спокойно скомандовала Анжела, поднимаясь с кресла. — Ни один из вас сейчас не понимает, что говорит! Совсем скоро вы оба будете сожалеть о сказанном. Клей, твой отец прав. У тебя-таки есть моральные обязанности перед этой женщиной. Мы не можем сейчас решить, дойдет ли до того, чтобы просить ее выйти за тебя замуж. — Подойдя к мужу, она положила руку ему на грудь. — Дорогой, нам всем нужно над этим подумать. Он сказал, что она отказалась от денег. Давай позволим им двоим решить, что дальше делать, после того как страсти немного улягутся.

— Анжела, я думаю, что нашему сыну нужно…

Она закрыла пальцами его губы.

— Клейборн, сейчас ты ведешь разговор на эмоции, а ты мне без конца повторял, что адвокат не должен делать этого. Давайте не будем сейчас больше ничего обсуждать.

Он заглянул ей в глаза, которые светились от возбуждения. Это были большие, прекрасные овальные глаза цвета теплого ореха, и не нужно было добавлять никакой косметики, которой она пользовалась каждый день, чтобы выделить их. Клейборн Форрестер, в возрасте пятидесяти девяти лет, любил их, лишенные косметики, так же сильно, как он любил их в двадцать лет, ее глаза всегда его успокаивали. Он накрыл рукой руку, которая лежала на его груди. Ему не нужно было ничего говорить в ответ. Он подчинился ее рассудительности и, в знак подтверждения своей любви, нежно сжал ее руку своей теплой ладонью.

Глядя на них, Клей снова почувствовал надежность, которая исходила от них, исходила так долго, как только он себя помнил. Ему всегда хотелось дублировать любовь и доверие, которое светилось в глазах родителей, когда они смотрели друг на друга. Он не хотел жениться на девушке, фамилии которой не помнил, чей дом был полной противоположностью его дому, где царили любовь и гармония отношений.

Родители посмотрели на сына.

— Твоя мать права. Давай на этом закончим. Со временем все прояснится. Найдется выход.

— Я на это надеюсь. — Руки Клея судорожно сжались в кулаки.

Анжеле он казался большим мальчиком со взъерошенными волосами. Интуиция подсказывала ей, с чем он сейчас боролся, и она мудро ждала, пока он выплеснет все наружу.

— Я ужасно извиняюсь, — наконец выдавил из себя Клей, и только тогда она протянула к нему руки. И в этот же момент отец положил ему руку на плечо, как бы восстанавливая доверие.

— Мы любим тебя, Клей, и это главное, — сказала Анжела.

Клейборн добавил:

— Доказательство этому может показаться на данный момент странным, но, как говорится в пословице, любовь не всегда добра. — Затем, обняв жену за плечи, он сказал: — Спокойной ночи, сын.

Покидая их, Клей знал, что они останутся близкими, несмотря на то, какую позицию они изберут. Так было всегда…

У него не было желания сравнивать родителей, хотя мать казалась более сговорчивой. Единство их цели сыграло такую большую роль в обеспечении надежности детства Клея, что все нюансы их характеров сейчас не имели значения. При одной мысли о союзе с неуправляемой Кэтрин Андерсон Клея бросило в дрожь.

Анжела Форрестер лежала, плотно прижавшись животом к изогнутой спине мужа, сунув одну руку под подушку, а другую — под его пижаму.

— Дорогой? — прошептала она.

— Гм? — ответил он, и этого было вполне достаточно, чтобы понять, что он тоже не спит.

Казалось, слова застревали в горле Анжелы.

— Ты ведь не думаешь, что эта девушка пойдет и сделает аборт?

— Я сейчас думаю о том же, Анжела. Я не знаю…

— О, Клейборн… наш внук, — прошептала она, прижимаясь губами к его спине и опуская ресницы. Она невольно сравнивала — как все происходило, когда она впервые полюбила этого мужчину, в каком приподнятом настроении они находились, когда она была беременна Клеем. К ее глазам подкатили слезы.

— Я знаю, Энжи, я знаю, — успокаивал Клейборн, протягивая руку назад и еще крепче прижимая ее тело к себе. Наступила долгая задумчивая тишина, а потом он повернулся к ней и обнял обеими руками. — Я бы заплатил любую сумму денег тому, кто бы предотвратил аборт, ты знаешь это, Энжи.

— Я зн… я знаю, дорогой, знаю, — прошептала она тихо, успокоенная знакомой лаской.

— Хотя я должен был заставить Клея примириться со своей ответственностью.

— И это я знаю… — Оттого, что она это знала, легче не становилось.

— Хорошо, тогда давай немного поспим.

— Как я могу уснуть, если у меня перед глазами стоит этот ужасный человек, который машет перед ней пальцем и угрожает. О Господи, он безжалостный, Клейборн, это может увидеть любой. Он ни за что не отпустит девушку, считая ее ключом к нашим деньгам.

— Деньги — это ничто, Энжи! Это ничто… — с силой сказал он.

— Я знаю. Сейчас я думаю о девушке и о том, что это ребенок Клея. Представь себе, что она принесет ребенка назад в тот дом, где живет этот жестокий человек. Он — безумный! Он такой…

Клейборн поцеловал жену и почувствовал на ее щеках слезы.

— Энжи, Энжи, не надо, — прошептал он.

— Но ведь это наш внук, — повторила она ему на ухо.

— Нам приходится довериться Клею.

— Но то, как он сегодня вечером разговаривал…

— Он реагировал, как любой мужчина. Давай надеяться, что днем он увидит свои обязанности более четко.

Анжела перевернулась на спину, вытерла простыней глаза и постаралась успокоиться. Как бы там ни было, речь идет не о каком-то негодяе. Речь идет об их сыне.

Клейборн поцеловал ее в щеку.

— Я люблю тебя, Энжи.

Потом он повернул ее на бок так, что она оказалась к нему спиной, и положил руку ей на грудь. Она прижалась к нему. Они черпали друг от друга силы до тех пор, пока сон не заглушил их тревоги.


Требовалось большое мастерство, чтобы перехитрить алчность Герба Андерсона. У него было шестое чувство, которое просыпается по какой-то необъяснимой причине у алкоголиков, какая-то сверхъестественная интуиция, которая вдруг может заставить его затуманенный мозг работать со страшной ясностью. Утром следующего дня Кэтрин осторожно занималась привычными делами, понимая, что любое изменение может вызвать у него подозрение. Она стояла на кухне возле раковины и ела апельсин, когда вошел Герб, шаркая ногами.

— Опять сосешь апельсины, га? — со скрипом спросил он из дверного проема. — Много же от этого пользы. Если хочешь что-нибудь пососать, пойди, пососи старому Форрестеру, может, от него что-нибудь получишь! Какой от тебя толк? Если ты и впредь будешь стоять, как безмозглая глыба, мы ничего не получим от Форрестеров!

— Перестань ругаться. Я сказала, что пойду с тобой, но не нужно мне угрожать. А сейчас мне нужно идти в колледж.

— Ты никуда не пойдешь, пока не скажешь мне, что получила от любовничка вчера!

— Папа, не надо! Прошу тебя! Я не хочу опять через это проходить.

— Нет, мы пройдем через это еще раз, вот только дай я выпью свой королевский кофе! Стой, где стоишь, девочка. Куда подевалась, черт возьми, твоя мать? Разве мужчина должен сам себе готовить кофе среди кучи мусора?

— Она ушла на работу. Свари себе кофе сам.

Он вытер губы краем жесткого рукава. Кэтрин слышала, как он почесал бакенбарды.

— После разговора с любовничком ведешь себя нагло, га? — Он хихикнул. Она уже не пыталась останавливать его, когда он пользовался термином «любовничек», не желая доставлять ему удовольствие. Он подошел к раковине, включил воду и начал вытряхивать из кофейника кофейную гущу, разбрызгивая ее во все стороны и вытирая руки об вытянувшуюся рубашку. Кэтрин отступила назад, потому что вода летела на пол и попадала на нее. Находясь рядом с ним, она почувствовала запах спиртного. Ей стало плохо.

— Ну, ты собираешься его выплюнуть или все утро будешь сосать апельсин? Что любовничку пришлось сказать в свою защиту?

Она подошла к мусорному ведру, которое стояло рядом со старой с отбитыми краями плитой, чтобы выбросить апельсиновые корки, не в силах стоять рядом с ним.

— Он не хочет на мне жениться, как и я не хочу выходить за него. Я тебе говорила, что он не захочет.

— Ты мне говорила! Ха! Ты мне ничего не говорила, сука! Мне пришлось перевернуть весь этот чертов дом, чтобы докопаться до истины! Если бы я до этого не додумался, я все еще не знал бы, кто твой любовничек! И если ты думаешь, что я собираюсь его просто так отпустить, то ты ошибаешься! — И он начал бормотать одно и то же. Кэтрин ненавидела его за эту привычку.

— Говорила мне… она говорила мне, ха! Черта с два она мне что-то говорила…

— Я иду в школу, — сказала она, направляясь к двери.

— Держи свою прекрасную маленькую задницу там, где она есть!

Вздохнув, она остановилась спиной к нему. Ей надо подождать, пока он закончит свою тираду, а потом сделать вид, что идет на занятия… Тогда он, как обычно, уйдет из дому и будет бесцельно слоняться где-нибудь…

— Сейчас я хочу узнать, что он собирается делать с неприятностью, в которую попал? — Она услышала, как сильно кофейник стукнулся о форсунку.

— Папа, мне нужно идти в колледж.

Завывая и гримасничая, он повторил:

— «Папа, мне нужно идти в колледж…» — а потом закончил, чуть не рыча: — Прежде чем ты пойдешь в школу, ты мне ответишь! Что он собирается делать, раз уж испортил тебя?!

— Он предложил деньги, — откровенно ответила она.

— Ну, это уже кое-что! Сколько?

«Сколько, сколько, сколько», — обезумев от злости, думала Кэтрин и наобум сказала:

— Пять тысяч долларов.

— Пять тысяч долларов! — вырвалось у него. — Ему придется заплатить больше, если он хочет, чтобы я оставил его в покое. Мне улыбнулась фортуна, а он мне хочет выплатить каких-то пять тысяч баксов?

Кэтрин медленно повернулась и посмотрела ему в глаза.

При упоминании о деньгах, глаза отца жадно заблестели. Кэтрин пообещала себе, что запомнит этот блеск и будет смеяться, когда уйдет из дома. Он задумался, почесывая свой живот.

— Что ты ему сказала? — Она презирала это хитрое выражение лица. Это означало, что колесо снова заработало: он опять разрабатывает схему, как лучше из ничего получить что-то.

— Я сказала ему, что, возможно, ты встретишься с его отцом.