Кэти МакГэрри - Раздвигая границы

Ной открыл дверь в подвал и показал жестом спускаться первой. Я ступила на цементный пол, и температура упала на несколько градусов. В углу лежал высокий матрас. Напротив него стояла старая кушетка, а на стене между ними висел телевизор. В две корзинки для прачечной были собраны джинсы и футболки.

Дверь за нами закрылась, и деревянные ступеньки заскрипели от тяжелых шагов Ноя. Я засунула руки в карманы, изучая взглядом потолок. По шее побежали мурашки от мысли, что сотни крошечных пауков выжидали момента, как бы напасть на меня.

— Что думаешь? — спросил он.

— Тут… э-э… уютно. — Уверена, пауки обожали это место. И те странные букашки, сворачивающиеся в шарик, когда ты касался их.

Парень откинул мои волосы за плечо и сладко поцеловал в изгиб шеи.

— Врунишка, — прошептал он мне на ухо.

Уф… непростой выбор: диван или кровать, диван или кровать? Ной решил за меня, когда поддел пальцем мой пояс и потянул к кровати. Его руки скользнули вокруг моей талии и потащили за собой.

Парень поднялся на локтях и игриво улыбнулся.

— Ты хоть представляешь, сколько я ждал, чтобы увидеть тебя на этой кровати?

— Не-а. — Край моего свитера задрался, оголив мой живот. Ной начал водить по нему круги, опускаясь все ниже. Его касание вызвало смесь дрожи и мурашек по моему телу. Сердцебиение ускорилось, и я изо всех сил попыталась выровнять дыхание.

Все слухи о Ное были правдой. От его поцелуев у меня скрючивались пальцы на ногах, и даже простые касания сводили с ума. Удовольствие, смешанное со страхом, вспыхивало во мне.

— Ной?

— Да? — Его темные глаза следили за пальцем, ласкающим мой живот.

— Ты когда-нибудь курил травку?

Он прижал ладонь к моей талии.

— Ты так просто не сдаешься.

Я кивнула, боясь, что вместо достойного ответа из моего горла вырвется жалкий писк. Наши отношения развивались слишком быстро для такой осторожной девушки, как я.

Ной сбросил обувь и пополз по кровати к подушкам.

— Иди сюда.

Я расстегнула дрожащей рукой замок на своих черных ботинках и аккуратно поставила их рядом с валяющейся на полу обувью парня. Почему я так нервничала? Это же Ной… с которым я училась, болтала, смеялась, замышляла коварные планы.

Подвинувшись на кровати так, чтобы сесть рядом с ним, я почувствовала, как бабочки-птеродактили кувыркнулись в моем животе. Господь Всемогущий, парень был великолепен, и я лежала с ним в кровати! Прислонившись головой к стене, я прижала колени к груди. Он лежал. Я сидела. Нет, ни разу не неловкая ситуация.

Улыбка Ноя дрогнула.

— Не нужно, Эхо.

Я провела дрожащей рукой по волосам и попыталась вернуть контроль над своим голосом.

— Чего?

Он взял меня за руку и ласково погладил ее.

— Не бойся меня.

Парень слегка приподнялся, а я сползла пониже и положила голову ему на плечо. Я могла пойти на компромисс.

— Я не боюсь тебя.

Возможно, того, что ты делаешь с моим телом, но не тебя.

— Чего же ты боишься?

— Ты первый отвечай на вопрос.

Он обхватил мои плечи рукой и прижался своей головой к моей, заключая меня в теплый маленький пузырь.

— В восьмом классе я был во многом похож на Люка — звезда баскетбольной команды, подросток, у которого были самые красивые девчонки и популярные друзья… Перейдя в девятый, я пытался оставаться таким же, но, как ни старался, меня преследовали неудачи. Я бросил спорт, потому что не мог позволить себе купить форму, или приемные родители не давали мне возможности потренироваться перед игрой. В конце концов я устал прилагать столько усилий и не получать результатов. Однажды один парень спросил меня, не хочу ли я курнуть, и я… — Он замолк.

Итак, Ной пробовал травку. А я сегодня попробовала пиво. Мы отличная пара!

— Я никогда не буду курить или пробовать наркотики. Не хочу делать что-либо, мешающее здраво мыслить. Разум — деликатный предмет.

Потому что я боялась спровоцировать процесс, который сделает меня похожей на мать. Исследования выдали следующую картину, что существовал шанс от четырех до двадцати четырех процентов, что я унаследую ее маниакальные гены.

— Ты же хочешь получить опеку над братьями? Не боишься, что в какой-то момент тебе предложат пройти тест? В смысле, будь я судьей, я бы так и сделала.

Он легонько целовал мои волосы, вызывая мурашки на затылке, но вдруг резко остановился.

— Да, думаю, ты права.

Я отодвинулась и посмотрела ему в глаза, которые уставились на меня из-под густой челки, и я не могла разглядеть их выражения. Лицо его было серьезным. Парень потер щетину на лице.

— Почему ты не пошла в «Хоффман»?

— Папа считает, что искусство — это оружие дьявола.

И что если я продолжу развивать свой талант, то превращусь в маму.

— Бред какой-то.

Согласна, но что я могла сделать?

— Мама была художницей. Для него быть талантливой художницей все равно что сумасшедшей.

Ной потянул за мою кудряшку.

— Ты не сумасшедшая.

Я попыталась выдавить обнадеживающую улыбку, но выглядело это жалко.

— Мама перестала пить таблетки, потому что они мешали ее творчеству. По каждой ее картине я могла бы назвать тебе временные рамки ее маниакального припадка. Например, когда мне исполнилось девять, вместо того чтобы спеть «с днем рождения», мама нарисовала на стене в гостиной Парфенон. И я не могу винить своего отца в том, что пытается уберечь меня от этого. — И я продемонстрировала ему свои руки.

Ной потянулся к ним, но я их отдернула. Парень поджал губы и, приподнявшись, неожиданно снял рубашку, открывая вид на красоту своих шести кубиков. И вдруг повернулся ко мне бицепсом.

Я резко втянула воздух.

— Боже, Ной! — На его коже выступал красный шрам круглой формы, точно такой же, что… у меня все ухнуло в животе… от сигары. Пальцы мои дрогнули, чтобы коснуться его, но я не осмелилась.

— Все нормально. Можешь дотронуться. Он перестал болеть через пару дней после того, как это случилось. Он не откусит тебе пальцы. Это просто шрам. Ни больше ни меньше.

Я прикрыла рот рукой, сглотнув желчь.

— Как это случилось?

— Приемный отец номер один. Моя вина. Я решил побыть героем и защитить его биологического сына от колотушек. — Парень говорил об этом как о чем-то обыденном, словно подтверждая, что прижигать ребенка горящей сигарой — в порядке вещей. — А этот… — Ной коснулся верхней границы татуировки на другой руке. — …остался после пожара, когда я пытался защитить братьев от падающих балок.

Шрам шириной почти три сантиметра шел вдоль середины его татуировки-креста и останавливался у нижнего края. Верхняя граница шрама заходила на спину парня. Я отвела от него взгляд, чтобы изучить рисунок. Кельтский крест, переплетенный розой.

Каждый конец креста носил имя его матери, отца, братьев. Тяжесть в груди мешала мне дышать. Я обвела пальцем контур татуировки, стараясь не коснуться шрама.

— Это красивая память о них.

Я не могла представить, каково это: потерять все. У меня, по крайней мере, оставался отец. Может, мне придется всю жизнь из кожи вон лезть, чтобы угодить ему, но, иногда мне казалось, что папа все же любит меня.

Ной взял мою руку и поцеловал пальцы.

— Да. Родители гордились бы каждым моим шрамом.

Я перевела взгляд на его лицо.

— Я не хотела сказать… я имела в виду… татуировку.

Он провел языком по губам, прежде чем озорно улыбнуться.

— Знаю. Я показал тебе свои, теперь твоя очередь.

Не давая Ною закончить, я замотала головой.

— Это не одно и то же. Ты сильный. Ты помогал людям. Я… я же доверилась не тому человеку, а потом моя жалкая память стерла все события того дня. В любом случае ты — парень. Шрамы вас украшают. Они смотрятся, ну, сексуально. Но на девушках… это просто безобразно.

Ну вот, я сказала это вслух.

Его хватка на моей руке окрепла, а глаза потемнели, в них засверкали молнии.

— К черту все это! Нет ничего постыдного в том, чтобы доверять своей матери. Это она — ненормальная. Не ты. И насчет этой фигни про жалость… к черту! Ты не жалкая. У тебя хватило смелости вернуться в школу и продолжить жить, будто ничего не произошло. Я же? Я потерял все и спустил остатки своей личности в унитаз. Вот это жалко.

Ной отпустил мою руку и накинулся на меня как разъяренный лев. И вот я уже лежу на кровати, а парень навис надо мной. И мое сердце громко застучало.

— Малышка, никто и никогда не назовет тебя безобразной. Особенно в моем присутствии. — Он убрал кудри с моего лица, оставляя горящую дорожку от своего касания. — Ты чертовски прекрасна и сексуальна.

Я отвернула голову, не в состоянии выдержать его взгляд.

— Есть кое-что еще… — Всегда что-то остается недосказанным. Моя мама позаботилась об этом.

Я схватила край свитера и, пока не струсила, стащила его через голову. Затем слегка повернулась, открывая вид не только на свой черный лифчик и руки, но и на шрам, о существовании которого никто не знал, кроме мамы и папы.

Пальцы Ноя легонько прикоснулись к длинному выпуклому рубцу под моей левой лопаткой. Его голос зазвучал глубже.

— Мне так жаль, малышка.

— Никто больше не знает, Ной. Даже Лила.

Он поцеловал мою спину и скользнул ладонями по шрамам на руке.

— Ты прекрасна, — вновь прошептал он у моей кожи. Парень поднял мою руку и пристально посмотрел мне в глаза, оставляя дорожку из поцелуев вдоль моих шрамов. Его шоколадно-карие глаза потемнели от голода. — Поцелуй меня.

Меня накрыла волна эмоций и желание прижаться к нему как можно ближе. Все, что было во мне, до боли стремилось к нему… разум, душа, тело. Отринув сомнения, я рванулась к парню и страстно прижалась своими губами к его.

Руки Ноя были повсюду: в моих волосах, на лице, спине и на моей груди. Мои ладони с той же жадностью обследовали его великолепное тело. Слишком быстро одурманив меня сладкими поцелуями, его теплые губы опустились к моей шее и ложбинке между грудями, от чего я выгнула спину и потеряла остатки разума.

Сама того не желая, я застонала и прошептала его имя, когда руки Ноя пропутешествовали к моим бедрам, и я запылала от желания. Он снова опустил меня на кровать, и волосы легли веером вокруг моей головы.

— Обожаю твой запах, — прошептал он, посасывая мочку моего уха. — Обожаю твою красоту.

Я прижалась к его губам и обвила его ноги своими, пока мы двигались в одном ритме. Лихорадочно целуя его, я прошептала:

— Люблю тебя.

Потому что так оно и было. Ной слушал меня. Он заставлял меня смеяться и чувствовать себя особенной. Он был сильным, ласковым, заботливым и… всем. Я любила его. Больше, чем кого-либо другого в своей жизни.

Ной поднял голову, уставившись на меня вытаращенными глазами. И я замерла. Парень провел ладонью по моей щеке.

— Займись со мной любовью, Эхо. Я никогда не делал этого прежде.

Да не может быть! Слухи о его мужских победах давно распространились по школе.

— Но…

Он перебил меня поцелуем.

— Да, но никогда любовью. Те девушки ничего для меня не значили. Ты же… — Его язык скользнул по моей нижней губе, и я растаяла от наслаждения. — Ты — все для меня. Я проверялся на зимних каникулах — я чист, и у меня есть презерватив. — Он потянулся, и в его руках волшебным образом возник маленький оранжевый квадратик.

Я снова замерла. Чувствуя мою неуверенность, Ной медленно поцеловал меня в губы, поглаживая по щеке.

— А с зимних каникул?

— У меня никого не было, — прошептал он, не отрываясь от меня. — Я встретил тебя и даже подумать не мог о том, чтобы прикоснуться к кому-то еще.

Я любила его, и мы были вместе. Я перебирала пальцами его волосы и прижала его голову к своей, но стоило ему коснуться пояса моих джинсов, мое сердце ухнуло вниз и я вцепилась в его руки.

— Прошу, подожди, Ной… — Господи, я действительно собиралась это сказать. — Я девственница.

Тот замер.

— Но ты же была с Люком.

Мои губы изогнулись в слабой улыбке. Обычно это я была той, кто терял дар речи, и было забавно видеть его недоумение.

— Поэтому мы и расстались. Я была не готова.

Ной слез с меня и устроил у себя под боком, согревая своим телом. Я положила голову ему на грудь и прислушалась к успокаивающему звуку его сердцебиения. Ной провел рукой по моим волосам.

— Я рад, что ты мне сказала. Твой первый раз должен быть особенным, и я буду ждать столько, сколько тебе потребуется.

Когда я вернулся в дом, почти все машины уже разъехались. В полночь я отвез Эхо, затем еще пару часов покатался, пытаясь обдумать все, что произошло между нами. То, что она открылась мне, доверилась, когда я этого не заслуживал, это… изменило мою жизнь.