Кэти МакГэрри - Раздвигая границы

Исайя остановился у машины Ноя, и мы с ним вышли. За все это время Бет так и не проснулась.

— Найдите другое место, чтобы поругаться. Не задерживайтесь здесь! — крикнул нам Исайя.

— Спасибо, брат. — Ной протянул ему руку.

— Всегда к твоим услугам, дружище, — кивнул тот, отвечая рукопожатием.

Машина Исайи рванула прочь, а Ной завел свою и последовал за ним. В двух кварталах от школы мимо нас проехала полицейская машина с мигалками и без сирены. Мы были так близко…

Ной взял меня за руку.

— Детка, ты в порядке?

— Да.

Но я не чувствовала себя в порядке. Как раз наоборот. Я ждала, когда мой пульс перестанет так лихорадочно биться, когда кровь отхлынет от лица, когда легкие перестанут гореть при каждом вдохе. Теперь мы в безопасности. Мы на свободе, но мое тело продолжало реагировать, будто дьявол гнался за мной по пятам.

Мимо проехала еще одна полицейская машина, и от ее сине-красных огней заболели глаза. Медленный и ровный ритм в висках пульсировал в такт синему цвету — то далеко, то близко, далеко, близко. Левая часть лица онемела, а голова казалась неестественно легкой.

— Ной, по-моему, меня сейчас стошнит.

— Держись. — Он свернул на заброшенную парковку.

Парень едва успел припарковаться, как я распахнула дверь и вышла на подгибающихся ногах, избавляясь от остатков давно съеденного ланча. Ной убрал мои волосы с лица, его тело тряслось от еле сдерживаемого смеха.

— Нет, правда, ты слишком уж напряжена.

Мне тоже хотелось рассмеяться вместе с ним, но я не могла. Я опустилась на колени и уставилась в черноту ночи. Перед глазами все еще сверкали огни мигалок. Красный и синий. Ближе и дальше. Ближе и дальше. А потом… мрак. Ни света. Ни звука. Лишь темнота…

Вдруг перед глазами быстро замелькали яркие, красочные образы, вбиваясь в меня пулеметной очередью. Голова наклонилась вперед, и я прикрыла ее руками, чтобы отгородиться от мира. Мой разум цеплялся за изображения, пытаясь их рассортировать, классифицировать, но не мог — и эта потеря контроля, эта бомбардировка вызвала острую, мучительную боль, пронзающую мозг. Его рвали на части высокие голоса и громкие звуки. Я кричала. Потом я услышала, как Ной что-то и быстро говорит. Но звук разбивающегося стекла и мои собственные крики заглушили его.

— Что случилось?

Мужчина с небольшим фонариком в руке навис надо мной. Сзади вспыхнули красные огни, а в небе засветилось созвездие. Мамин голос что-то нашептывал мне, уговаривая вернуться к ее истории.

— Нет! — Я боролась, чтобы снова не упасть в эту яму, обратно на этот пол… чтобы не оказаться опять в луже собственной крови. — Ной!

Его хриплый голос звучал рядом со мной:

— Я здесь, детка.

Мужчина отвел фонарик. На его шее висел стетоскоп.

— Вы принимали сегодня наркотики? Пили?

Ярость в голосе парня отдавала горечью даже в моем рту:

— Послушай, ты, чертов придурок, в пятый раз повторяю, она ничего не принимала!

Он проигнорировал его и потрогал мою шею.

— Порошок? Какие-нибудь таблетки?

«Тебе запрещено пить снотворное», — отозвался из глубин моей памяти мой собственный голос. Нет. Нет. Господи, нет. Сила притяжения швырнула меня на землю, мой разум поглотил сам себя, и реальность ускользала от меня.

— Ты страдаешь от депрессии. — Я потрясла пустой бутылочкой из-под таблеток и вышла из маминой ванной, ударившись коленом о витражное стекло, сохшее между двумя стульями.

Мама сидела на диване со стаканом холодного чая в одной руке и фотографией Эйриса в другой, делая размеренные глотки. Ее взгляд метался между моим пустым стаканом на кофейном столике и мной. Ее дикие рыжие волосы выбились из заколки.

— Я знаю.

Я покачнулась вбок, и весь мир накренился.

— Что ты наделала? — Мама снова поднесла к губам свой стакан. Мое тело наливалось тяжестью, которая тянула меня к земле. — Что ты сделала со мной?

— Не волнуйся, Эхо. Скоро мы будем с Эйрисом. Ты сказала, что скучаешь и пойдешь на все, чтобы опять увидеть его. Так вот, я тоже.

Комната перевернулась влево. Я пыталась удержать равновесие и… оказалась на полу. Мой мир рухнул. Звук разбивающегося стекла, дикая резь и крики. Кричала моя мама. Кричала я. Открыв глаза, я смотрела, как душ из красного и синего стекла осыпается за пол и на меня. Сквозь боль пробилась такая неуместная сейчас мысль… мне очень нравилось это витражное окно.

Кровь.

Кровь текла из вскрытых вен на моих руках. Она пропитала одежду, окрасив в красный мою кожу. У моего локтя натекла целая лужа, и небольшой алый ручеек заструился в мамину сторону. Мама! Мама лежала рядом.

— У меня кровь идет!

Сильная рука стиснула мое плечо. В поле зрения появился Ной.

— Не идет.

За ним вспыхнул белый свет, что-то загудело в такт биению моего сердца. Его голос был уверенным и настойчивым.

— Сосредоточься, Эхо! Посмотри на свои руки! — Парень приподнял их — вдоль моей кожи шли прозрачные трубки.

Я ожидала увидеть кровь, но ее не было. Только белые шрамы.

— Ной? — Я задыхалась, пытаясь расслышать его голос сквозь какофонию в своей голове.

— Я с тобой. Клянусь богом, я с тобой, — твердил он. — Останься со мной, Эхо.

Я хотела. Я хотела остаться с ним, но вопли, крики и шум разбивающихся стекол становились громче.

— Пусть это прекратится.

Он крепче схватил меня.

— Борись, Эхо! Ты должна бороться. Давай же, малышка. Ты в безопасности.

Ной качался и расплывался перед моими глазами. Я почувствовала укол боли и снова закричала. Медсестра вытащила осколок из моей руки. Папа вытер слезы с моих глаз и целовал в лоб. Его белая рубашка и даже лицо были в крови.

— Тише, милая, не плачь, теперь ты в безопасности. Ты в безопасности.

— Ты в безопасности, Эхо. — Ной гладил шрамы на моей руке.

— Она больше не сможет тебе навредить. — Папа поднял мою перевязанную руку, слезы текли по его лицу.

— Засыпай, — ворковала мама, лежа на полу рядом со мной. Красные ручейки подступали все ближе к ней.

Папа поднял меня на руки и прижал к себе.

— Я прогоню твои кошмары. Обещаю. Пожалуйста, поспи.

Внезапно крики прекратились, а я часто задышала и заморгала: перед глазами возникли стены больничной палаты — полутемной и прохладной. Женщина в голубой форме медсестры закончила вливать что-то в капельницу и, прежде чем уйти, улыбнулась мне.

Мои веки отяжелели, но я продолжала бороться.

— Засыпай, малышка. — Голос Ноя был исцелением для моей израненной души.

Я сглотнула и с трудом повернула к нему голову.

— Она накачала меня таблетками.

Парень грустно улыбнулся и сжал мою руку.

— С возвращением.

Мои слова звучали невнятно.

— Она подсыпала мне все свое снотворное в чай, а я не знала.

Его губы прижались к моей ладони.

— Тебе нужно отдохнуть.

Я моргнула мокрыми от слез ресницами.

— Я хочу проснуться.

— Спи, Эхо. Я буду рядом и, клянусь, я никому не позволю снова тебе навредить.

— Все еще здесь, Ной? — В палату вошла миссис Коллинз. — Мистер Эмерсон сказал, это ты ее привез.

Пытаясь проснуться, я взъерошил свои волосы. Эхо проспала всю ночь. Большую часть времени я наблюдал за ней, держал за руку, иногда дремал на стуле.

— Да.

Светлые волосы женщины были стянуты в хвостик. Сегодня на ней были синие джинсы и футболка группы «Грейтфул дэд». Подтащив стул к другой части койки, она сжала ладонь девушки.

— Ее отец приходил?

— Он пробыл здесь пару часов прошлой ночью, но когда пришел, Эхо уже дали успокоительное. Мистер Эмерсон поговорил с врачом и ушел помогать Эшли кормить ребенка.

— Что сказал доктор?

— Что поймет, дал ли трещину ее разум, когда она проснется.

Женщина хмыкнула.

— Так и сказал?

— Нет, это моя интерпретация. — Я погладил Эхо пальцем по руке. Сейчас она спала без снотворного. Оставалось только ждать. — Думаете, она будет в порядке?

Миссис Коллинз изогнула бровь.

— Странный вопрос. Тебе ли не знать, какой она боец.

Я откинулся на спинку стула — хорошо, что у меня был союзник. Но теперь, зная, как прошлой ночью она боролась за свой рассудок… Сколько может выдержать человеческий разум?

— Ты знаешь, что она вчера виделась с мамой? — спросила миссис Коллинз.

Мои мышцы снова напряглись.

— Что?

— Ага. Она тоже меня удивила. Я не знала, что Эхо найдет в себе силы противостоять отцу. Видимо, ты повлиял на нее больше, чем я думала. Она объездила десятки галерей, чтобы найти мать. Оставляла везде письма, пока та наконец не согласилась на встречу.

— Откуда вы это знаете?

— Судя по всему, встреча прошла неудачно, и ее мама позвонила ее отцу и попросила найти Эхо.

Черт. Просто великолепно. А она поехала спасать меня. Эхо хотела знать, что с ней случилось, но боялась вспомнить. И я этого так и не понял. Должно быть, вчерашний день вызвал у нее слишком много эмоций: встреча с мамой, исполненная мечта Эйриса, незаконный визит в школу. Я переплел наши пальцы. «Клянусь, Эхо, я всегда буду о тебе заботиться».

— Ты действительно не знал?

— Понятия не имел. — Я думал о том, что сказала миссис Коллинз. — Мистер Эмерсон не стал ее искать, не так ли?

Женщина поправила одеяло Эхо.

— После звонка у Эшли начались схватки. Малыш родился раньше времени.

И снова Эхо оказалась на втором месте. И так всю жизнь. Рядом с Эхо я постоянно буду чувствовать себя ничтожеством, и сегодняшний день не стал исключением. Она бросила меня, чтобы я мог обрести семью, оставив ее… в одиночестве. Как я мог позволить ей уйти?

— Я горжусь тобой, Ной.

Последние двадцать четыре часа были настоящим кошмаром. Я потерял братьев. Эхо чуть не лишилась рассудка.

— Почему люди гордятся мной в тот момент, когда моя жизнь — отстой?

— Быть взрослым — означает принимать трудные решения, а правильный выбор не всегда приносит радость.

Мы сидели в тишине и прислушивались к слабому дыханию девушки и мирному пиканью монитора. Мое сердце болело от данных ей обещаний, и мне не терпелось их исполнить. Она никогда больше не будет одна.

— Кое-что случилось перед тем, как Эхо заснула, — начал я. — Она сказала, что мама напоила ее снотворным. Эхо много кричала во время своей галлюцинации или как это еще назвать. Похоже, ее мать была в депрессии и решила убить себя, а тут к ней пришла Эхо. Эта психопатка изменила планы и решила убить и ее.

Миссис Коллинз вздохнула и похлопала Эхо по руке.

— Значит, она вспомнила.

Миссис Коллинз ободряюще улыбнулась, когда рваные кусочки салфетки выпали у меня из рук.

— Простите. — Я заерзала на больничной койке, и на пол свалилось еще больше кусочков.

Мой психиатр, лысеющий мужчина сорока с чем-то лет, рассмеялся:

— Салфетки для того и созданы, чтобы их рвать. Не волнуйся.

Кажется, с момента пробуждения я только и делала, что плакала. Я плакала, когда открыла глаза и обнаружила рядом Ноя. Я плакала, когда зашли врачи и попросили его уйти, чтобы обследовать меня. Я плакала, когда рассказала психиатру и миссис Коллинз все, что вспомнила. Я плакала, пока они обсуждали со мной эти события. Прошло несколько часов, а я все еще плакала — жалкий, непрекращающийся поток слез.

Я достала еще одну салфетку из коробки и попыталась незаметно высморкаться. Я вспомнила. Все. Как пришла и обнаружила маму в глубокой депрессии. Как решила остаться и убедить ее пойти к врачу. Как выпила чай и плохо себя почувствовала. Как нашла в ванной пустую баночку снотворного на раковине, как безуспешно звонила отцу, оставляя записи на голосовой почте. Как поняла, что мама планировала покончить с собой, а потом заодно и со мной. Как закружилась голова, и я упала на витражи. Как лежала на полу, умоляя маму помочь мне, а потом… закрыла глаза.

Неудивительно, что я ненавижу спать.

Я снова высморкалась.

— Так что, мне можно возвращаться домой?

Психиатр наклонился и похлопал меня по колену.

— Да. Я советую продолжить терапию, чтобы справиться с остаточными эмоциями, вызванными воспоминаниями об инциденте. Я слышал, что миссис Коллинз принимает частных клиентов. Может, она захочет помочь.

Та разве что хвостиком не замахала с высунутым языком от счастья.

— Моя дверь всегда открыта.

— Я не против.