Когда они с Джейсоном начали посещать занятия для будущих родителей, то стало заметно, что они относятся к грядущему событию не так трепетно, как многие другие. Они хотели ребёнка и ждали, но это не могло заставить Джейсона ежеминутно прикасаться к животу жены, поглаживать его и тем более с ним разговаривать. Рэйчел даже отдельно поговорила с инструктором курсов на эту тему. Та её успокоила:

— Далеко не все мужчины разговаривают с младенцем в животе. Даже женщины не все. Вот ты сама разговариваешь?

— Вообще-то, нет, — призналась Рэйчел.

Инструктор только пожала плечами.

— Вот видишь. Это не говорит о том, что вы не хотите ребёнка или не любите его. Это всего лишь особенности темперамента и психики.

Джейсон был согласен с этим. Он не представлял себя шепчущим нежности над животом Рэйчел, даже если бы долгие годы мечтал о ребёнке. Но не стоило отрицать и очевидных вещей, списывая всё на психологию: для них обоих беременность оказалось неожиданной, и они были плохо готовы к появлению малыша. У них складывалось ощущение, что Донна ждёт его гораздо больше, чем они сами.

Большинство пар на занятиях собирались идти на роды вдвоём, но Рэйчел этого не хотела и предпочла доулу, которую потом долго выбирала. Джейсон был бы не против присутствовать в палате и поддерживать жену, но Рэйчел сказала однозначное «нет».

Идиллического семейного счастья у них не складывалось. Они были хорошей парой, подходящими друг другу людьми, страстными любовниками, но не самыми лучшими мужем и женой. Они жили вместе и официально скрепили свои отношения для того, чтобы вместе растить и воспитывать ребёнка, но это до сих пор напоминало именно сожительство двух независимых людей, а не настоящую семью. Джейсон с самого начала знал, что всё так и будет; Рэйчел же надеялась, что чувства между ними разовьются и окрепнут. Её ждало разочарование: лишь её чувства крепли и развивались. Джейсон оставался на той же далёкой и ни от кого не зависящей территории, где был и раньше. Он испытывал к жене симпатию, лёгкую привязанность и желание, но не любовь и не то заветное чувство близости, которое заставляет говорить другому: «Я хочу провести с тобой всю свою жизнь». Рэйчел это понимала.

Её разочарование никогда не прорывалось в упрёки — но лишь пока всё было хорошо. С появлением ребёнка жизнь поменялась: постоянная физическая и эмоциональная усталость, невозможность расслабиться и отдохнуть, недостаток сна, накапливающаяся раздражительность, сомнения в том, что они могут стать хорошими родителями — всё это сказывалось на отношениях не лучшим образом. Джейсон не обращал внимания на то, что Рэйчел иногда срывалась и начинала кричать на него из-за какой-нибудь ерунды. Он понимал, что ей приходится ещё тяжелее, чем ему самому. Она же иногда по целым дням дулась на него из-за того, что он в очередной раз просил дать ему спокойно поработать.

Он знал, что ей, убегавшейся и уставшей, его попытки уединиться в кабинете и отсиживаться там казались проявлением нелюбви и равнодушия, почти что предательством, но что он мог с этим поделать? Бросить работу? Мысли о том, что ему надо снять маленький офис, посещали его давно, но он всё откладывал принятие решения, представляя, как отнесётся к этому Рэйчел: как к желанию облегчить свою участь, бросив жену на произвол судьбы.

В мае Дилан начал спать днём, давая матери передышку. У него выработался режим, и этому режиму подчинялся весь дом. Он просыпался в семь, спал с десяти до двенадцати, потом ещё раз — с двух до пяти, а в девять отправлялся на ночной сон. Атмосфера в доме начала постепенно улучшаться, но Джейсон не отказался от намерения работать вне дома. Тут всё равно было тяжело сосредоточиться: стоял шум и гам, и даже если Рэйчел и не просила его помочь, он часто сам выходил из кабинета узнать, что такое случилось и почему ребёнок, не переставая, плачет уже десять минут.

Когда он объявил о своём решении снять офис, они опять поссорились. До рождения ребёнка у них не бывало ссор, только споры, и те редко и на незначащие темы вроде выбора цвета стен в детской, под которую переделывалась вторая спальня, или заказа коляски. Рэйчел захотелось какую-то особенную шведскую коляску, которую в Штатах было не так-то просто купить, и стоила она, по мнению Джейсона, дороговато: почти тысячу долларов. В таких спорах Джейсон обычно уступал — ему не были принципиальны ни цвет стен, ни коляска, ни автомобильное сиденье, ни тип утеплителя в детском зимнем конвертике. Единственным сколько-нибудь серьёзным камнем преткновения стал выбор имени ребёнка после того, как им на УЗИ сообщили, что будет мальчик.

Рэйчел составила список имён, которые нравились ей. Джейсон должен был выбрать из него наиболее симпатичное ему. Вечером они уселись на диван в гостиной и начали обсуждение:

— Джейкоб, — предложила Рэйчел первый вариант.

— Джейкобов слишком много.

— Согласна. Тогда Джордан.

— Не люблю такие имена. Не поймёшь, мальчик это или девочка.

— Николас.

— Просто не нравится.

— Тайлер.

— Опять мальчик-девочка.

«Когда-то меня так звали. Правда, недолго. Не хочу вспоминать ещё и об этом».

— Себастьян.

— Что-то не очень.

— Тебе не угодишь! Дилан.

— Более-менее. Может, есть что-то получше?

— Осталось одно: Дэниел.

— Нет. Уж лучше Дилан.

— Всё тебе не ладно… Ты сам вообще ничего не предложил, — притворно рассердилась Рэйчел.

— Предлагаю назвать его Вашингтон, — с самым что ни на есть серьёзным видом ответил Джейсон. Рэйчел закатила глаза:

— Я бы согласилась на него в качестве среднего имени, если бы это было в честь президента Вашингтона или хотя бы в честь Вашингтона Ирвинга, но не в честь Йоссариана[35], как ты, скорее всего, задумал.

Джейсон усмехнулся:

— Ты хорошо меня знаешь.

То чудесное время, когда они могли, сидя на диване, смеяться и болтать о всякой ерунде, закончилось. Настало время бессонных ночей, ужинов на ходу, смены подгузников и визитов консультантов по грудному вскармливанию. Тяжёлые месяцы показали, как на самом деле непрочна была их связь. Каждый жил в своём отдельном мире со своими интересами. Вместо того, чтобы поддерживать друг друга, столкнувшись с трудностями, они только сильнее разобщались. Многие говорили, что это совершенно нормальное явление: им обоим приходится привыкать к новой роли, и это неизбежно вызывает конфликты. Но они оба были достаточно умны, чтобы понимать: это истинное лицо их поспешного вынужденного брака.

Джейсон первое время брал сына на руки чуть ли не со страхом: такой ребёнок был маленький и слабенький на вид. Натягивание на эти тоненькие ручки и ножки комбинезончиков и штанишек казалось ему делом, требовавшим изрядной смелости и присутствия духа, а подстригание крошечных ногтей вообще, на его взгляд, было подвигом храбрости, достойным медали.

Только через два месяца, когда малыш стал покрупнее и начал держать голову, Джейсон стал находить настоящее удовольствие от общения с ним, если рассматривание друг друга, а также ношение на руках и укачивание можно было назвать общением.

На кого Дилан был похож, было пока непонятно, разве что разрез глаз обещал в будущем стать отцовским. Тёмно-серые глаза начинали светлеть, но могли со временем стать и голубыми, как у Рэйчел, и серыми, как у Джейсона.

Джейсон отложил в сторону листок с записанными телефонами и взялся за работу. Его отчёта ждут на следующей неделе, и он укладывался буквально впритык. А до рождения Дилана он даже успевал брать дополнительную работу — с фрилансерского сайта…

За стеной скрипнула лестница: Рэйчел спускалась со второго этажа.

Он взял со стола пустую кружку из-под кофе и отправился на кухню за свежей порцией.

— Успешно? — спросил он у Рэйчел, которую догнал в гостиной.

— Да, спит, — выдохнула она, заинтересованно глядя в окно. — Как думаешь, к кому это?

Джейсон тоже посмотрел в ту сторону. Рэйчел явно имела в виду машины, ехавшие в сторону их дома. Их участок находился в тупике, и мимо редко проезжал кто-то, кроме соседа, пары его родственников и почтальона. Разве что кто-нибудь, свернувший на их улицу по ошибке, доезжал до её конца, чтобы развернуться по маленькому кольцу.

Рэйчел было просто любопытно, а у Джейсона при виде двух одинаковых представительских «мерседесов» откуда-то из груди, от испуганно заколотившегося сердца, с током крови поднималось мрачное, отчаянное предчувствие.

Оставалось надеяться, что эти машины проедут мимо, потому что если они сейчас остановятся у его дверей, то это конец всему… Его размеренной жизни, его уютной лжи, его свободе от прошлого.

Если он для чего-то потребовался Астону… Господи, зачем? Они не видели друг друга полтора года. Если он ему вдруг для чего-то понадобился, он всегда мог связаться с ним через Эдера. В конце концов, он мог просто позвонить. Зачем это представление с машинами? И что так скромно? Почему не лимузин?

Когда «Мерседесы» свернули к их дому, заняв всю подъездную дорожку, Джейсон сказал:

— Рэйчел, поднимись наверх.

— Что такое? — с явным волнением в голосе произнесла она. — Ты знаешь, кто это?

— Нет, — честно ответил Джейсон. — Я не знаю, кто это, но они ко мне, а не к тебе.

Рэйчел с подозрением посмотрела на него:

— У тебя какие-то проблемы?

— Пока нет.

— Я останусь, — она посмотрела на Джейсона решительно и упрямо. — Я твоя жена и имею право знать.

Джейсон повернулся к ней:

— Будет лучше, если ты поднимешься наверх. Тебя это не касается.

— Кто эта женщина? — спросила Рэйчел.

Джейсон снова посмотрел в окно.

Вот этого он точно не ожидал. К нему мог приехать кто угодно, но только не Камилла Астон. Однако именно она показалась из машины и теперь шла к крыльцу в сопровождении двух телохранителей.

Те дурные предчувствия, что были у Джейсона, превратились в полную уверенность, что через минуту произойдёт что-то плохое. Ему захотелось подбежать к двери, закрыть её на замок, навалиться спиной и не впускать, ни за что не впускать в дом эту женщину. Наверное, именно это и нужно было сделать, но он словно прирос к полу, таким неожиданным и пугающим оказалось для него явление человека из прошлой жизни. Происходящее было настолько невероятным, невозможным, что Джейсон растерялся и опомнился лишь тогда, когда увидел, как открывается дверь.

Если Камилле было что-то от него нужно, это был разговор явно не для ушей Рэйчел, а она не собиралась уходить. Её присутствие рядом выбивало Джейсона из равновесия ещё больше.

— Рэйчел, уйди. Я прошу тебя, пожалуйста, уйди.

— Почему же? — раздался от дверей голос Камиллы, видимо, услышавшей последнюю фразу. До ужаса знакомый голос, грудной, резкий, с лёгким акцентом. — Я бы хотела поговорить и с вашей женой тоже, мистер Коллинз.

Камилла Астон, урождённая принцесса Эттинген-Эттинген, стояла на пороге его гостиной в Биддефорде, штат Мэн. И хуже того — она с ним разговаривала. За почти что год их знакомства, они не обменялись ни единой фразой, разве что официально здоровались друг с другом.

— Коллинз?! — воскликнула Рэйчел. — Это… Что это значит?

Джейсон не обратил на вопрос жены никакого внимания. Его лицо, посерьёзневшее, напряжённое и окаменевшее, было обращено к Камилле. Рэйчел переводила взгляд с неё на мужа, и ничего не могла понять.

— Я не припоминаю, чтобы приглашал вас, мадам, — ответил он Камилле с двухсекундной задержкой, хотя всем в этой комнате эти секунды показались минутами, кроме разве что двух телохранителей Камиллы, вставших у дверей. Джейсон этих охранников точно никогда не видел, и они не были похожи на людей Эдера. В обоих сквозило что-то настолько американское, что было ясно: они местные. Это был плохой знак. Ещё один.

Камилла задрала подбородок ещё выше и выговорила теперь уже отчётливо враждебным тоном:

— Знаете, в свой дом я вас тоже не приглашала, однако вы туда заявились.

— Я к этому не стремился. Вы знаете.

Камилла смерила его презрительным взглядом. Призрак из прошлого, бесцеремонно вторгшийся в его жизнь. Видение утончённой роскоши и элегантности в заурядной провинциальной гостиной. Джейсону давно не доводилось видеть столь идеально, но словно бы ненамеренно подобранных друг к другу одежды и аксессуаров. Этот туалет — явно работа Личи: туфли были того же светло-шоколадного оттенка, что и платье, а сумка нежного бежевого цвета перекликалась с жакетом. Сама Камилла никогда не рисковала так сочетать вещи, опасаясь накомбинировать что-нибудь безвкусное, и поступала консервативно и безошибочно — брала сумку в тон к туфлям. А эта сумка… Кожаная стёганая сумка от Шанель с позолоченной цепочкой. У Камиллы они были во всех оттенках, какие только дом Шанель выпустил за последние десять лет. Брент говорил, что их как минимум тридцать. За полтора года там как будто ничего и не изменилось, и только его жизнь протекала в совершенно другом мире, времени и пространстве.