От этой готовности другого признать за собой вину, когда виноват был только он, он сам, Джейсону стало только хуже. Он тоже сел на кровати.

— Нет, ничего… То есть всё. Это так жестоко, то, что ты делаешь со мной… — Джейсон почти до боли сжал пальцами виски. — Зачем ты показал мне всё это? Научил доверять, понимать. Ты привязал меня к себе…

— Джейсон… — начал Дэниел.

Тот его будто не слышал.

— Мне и раньше было плохо одному, но теперь, когда я узнал… когда ты показал мне другую жизнь, другие отношения, одному мне будет в тысячу раз хуже.

Ламберг заставил Джейсона поднять лицо и посмотреть ему в глаза.

— Я не знаю, как мне заставить тебя поверить, что я не собираюсь тебя бросать. Не будет следующего, пойми же наконец! Да, я часто менял партнёров, но к тебе это не относится.

— У нас нет будущего, — покачал головой Джейсон. — Я честно пытался не думать об этом, не говорить, но, боже, я не слепой. Ты не можешь вечно скрывать меня от всех… Это не для меня. Прости…

— Всё не так, как ты думаешь. Потом ты поймёшь… Это не будет продолжаться вечно. И ты сможешь появляться со мной где угодно. Если, конечно, захочешь.

Джейсон приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но Ламберг не дал ему. Он прижал его к себе и начал целовать. От губ он перешёл к щекам, уху, шее, чувствуя, как тает в его руках это послушное, отзывчивое тело. Между поцелуями он шептал прерывающимся голосом:

— Я никогда не отпущу тебя… Я люблю тебя и хочу остаться с тобой.

Они снова начали целоваться, и Дэниел между поцелуями успевал расстёгивать то брюки на Джейсоне, то пуговицы на своей рубашке. Джейсон покрывал поцелуями широкую мускулистую грудь Дэниела. Он любил это тело, силу и жар в нём, гладкую кожу и жёсткие выступы мышц.

Ламберг уложил его на подушки и стянул, чуть не порвав, нижнее бельё — последнее, что оставалось на Джейсоне. Они оба были полностью обнажены. Дэниел обхватил пальцами напряжённый член Джейсона, склонился к нему и коснулся губами.

— Подожди, Дэниел, — сказал Джейсон, вздрогнув от этой ласки. — Дэниел, послушай!..

Ламберг провёл языком от основания члена к головке, вызвав очередную волну дрожи. Потом оторвался и вопросительно посмотрел на Джейсона. Тот облизал пересохшие губы и произнёс:

— Я хочу тебя, — серые глаза горели лихорадочным огнём и почти просили. — По-настоящему. Возьми меня.

Ламберг смотрел на него, словно не веря.

— Джейсон, ты не…

— Я готов, — прервал тот Дэниела. — Возьми меня. Сейчас.

Дэниел прижал его к себе и несколько раз поцеловал.

— Я быстро, — сказал он, встал с кровати и подошёл к комоду.

Джейсон наблюдал за его действиями с решимостью и нетерпением, и когда Ламберг вернулся к нему, он притянул его к себе и зашептал:

— Я хочу тебя… Хочу, хочу, хочу…

Он развёл ноги, заставив Дэниела едва не задохнуться от желания. Когда скользкий от смазки палец проник в него, Джейсон подумал, что это ощущение так знакомо, словно не прошло полугода с тех пор как…

«Не думай об этом, — одёрнул он самого себя. — Не смей об этом вспоминать. Не позволяй им отравить всю твою жизнь, самый чудесный её момент».

Ламберг не спускал с него глаз, внимательно наблюдая за выражением лица, в то время как другая его рука гладила бедра, живот и член Джейсона.

Тот лишь прикрыл глаза и сглотнул, когда в него вошёл второй палец. Он знал, что боль, сама по себе не сильная, скоро пройдёт. Пальцы медленно и осторожно двигались в нём, лаская и растягивая. Джейсон ощутил прилив возбуждения и слегка подался вперёд, открываясь для Дэниела ещё больше, впуская глубже в себя. Ламберг глухо застонал.

— Джейсон… Джейсон, ты такой узкий. Господи, я не знаю… Я безумно хочу тебя, но я боюсь причинить тебе боль.

— Я хочу этого… Даже боль, — прошептал Джейсон.

Ламберг наклонился к нему и начал целовать, терзая, почти кусая губы. Его пальцы продолжали ритмично двигаться, и поцелуй заглушил лёгкий стон Джейсона, когда в него начал входить третий палец. Боже, это было уже больно, но ему было всё равно. Он хотел принадлежать Дэниелу, хотел отдать ему всё: и тело, и душу, и что-то ещё, тёмное, густое, жаркое, что жило где-то глубоко внутри него и хотело одного — принадлежать, быть покорённым, взятым, раздавленным тяжёлым телом.

Они перекатывались по кровати, лаская и целуя друг друга, как делали уже много раз до того, но сейчас знали, что эта ненасытная жажда прикосновений — всего лишь прелюдия.

Дэниел развёл ноги Джейсона в стороны и устроился между них, жадно целуя подставленное выгнутое горло.

— Скажи, если будет больно, — прошептал Дэниел, — и мы прекратим это.

— Нет, даже если я буду кричать, не выходи.

— Джейсон, я не хочу, чтобы ты…

Джейсон посмотрел ему в глаза, обхватил его лицо руками и прерывающимся голосом произнёс:

— Я хочу… Не останавливайся… Мне будет больно, я знаю, но потом… Я хочу быть с тобой… до конца…

Он смотрел на тяжелый член Дэниела и думал, что в прошлый раз было даже хорошо, что он ничего не видел. Он с трудом мог представить внутри себя нечто настолько большое и твёрдое.

Когда Ламберг начал медленно входить в него, боль была сильная, хуже, чем тогда… Джейсон, хотя и обещал себе молчать, не выдержал, глухо застонал и, повернув голову набок, сжал зубами подушку. Дальше Дэниел продвинулся одним рывком, чтобы не продлять пытку. Это вызвало такую боль, что Джейсон инстинктивно попытался вырваться и застонал в голос. Он зажмурил глаза и не видел, что Дэниел склонился к нему, только почувствовал, как лёгкие поцелуи покрывают его лицо.

— Всё… Теперь попробуй расслабиться… Ты очень сильно меня сжимаешь.

Дэниел не шевелился, давая Джейсону время привыкнуть.

Когда он начал осторожно двигаться, накатила новая волна боли, но потом стало легче. Джейсон чувствовал, как с каждой секундой боль отступает, превращается в другое ощущение — наполненности, завершённости, невероятно тесного контакта. Он не знал, происходит ли это на самом деле или воображение играет с ним шутки, но он чувствовал каждый миллиметр себя там, чувствовал, как раздвигается его плоть под напором Дэниела, как потом смыкается, когда он отходит. На этот ритм вскоре начало отвечать всё его тело. Вновь наступила эрекция, хотя Дэниел его и пальцем не коснулся.

Джейсон сначала чуть заметно, а потом все сильнее начал двигать бёдрами в такт с Дэниелом. Член внутри него — сначала источник боли — теперь доставлял удовольствие. Джейсон принимал его в себя, вбирал, втягивал, отвечал на каждый толчок.

Джейсон прижал Дэниела к себе, обвил ногами его бёдра, глубже вгоняя мужчину в себя. Его член был плотно, до боли, зажат между двумя сплетёнными телами, губы онемели от поцелуев, но он не мог остановиться. Он стремился не к физическому удовольствию, а к более полному единению, к той силе, которая всегда влекла его в Дэниеле и которой он с такой готовностью отдавался.

Дэниел выпрямился и чуть приподнял бёдра Джейсона, так, чтобы касаться нужного места внутри. Джейсон вскрикнул и закусил губу, стоны его стали громче, и когда Дэниел начал сжимать и гладить его член, он беспомощно забился, распятый между двумя источниками непереносимого уже удовольствия.

Дэниел понял, что не в состоянии сдерживаться — страстная, открытая реакция Джейсона и горячая податливость его тела лишали всякого контроля. Он никогда и ничего не хотел в жизни так, как обладать этим мальчиком. Именно обладать.

Он стал сильнее, резче двигать рукой, всё ближе подводя Джейсона к разрядке. И едва он услышал, как стонет, кончая, Джейсон, как на него самого сокрушительной волной обрушился оргазм.

Когда Дэниел через несколько секунд пришёл в себя, он опустился на скользкий живот Джейсона и стал целовать своего любовника. Он дождался, когда Джейсон откроет глаза и посмотрит на него, и произнёс:

— Ты мой, Джейсон. Навсегда.


***

Ламберг обнял его рукой за плечи, а губами прижался к затылку:

— Джейсон, просыпайся.

— Не-е-ет…

— Не пойдёшь на работу?

— Вот чёрт! — Джейсон рывком поднялся на постели, сообразив, что сегодня вторник и работу никто не отменял, и тут же вздрогнул от боли.

Дэниел заметил это непроизвольное движение и изменившееся выражение лица:

— Ты не сильно пострадал?

— Кажется, нет, — Джейсон смущённо опустил глаза. Ему трудно было говорить с Ламбергом на такие темы.

— Начнёшь ходить, и всё пройдёт.

— Надеюсь, — сказал Джейсон, про себя подумав: «Легко сказать — начнёшь ходить. Попробовал бы сам походить после того, как в тебя засунут этот… это… такого размера».

Он встал с кровати и пошёл в ванную. Там он замер, увидев своё отражение в зеркале: растрёпанные волосы, искусанные губы, бледная кожа и счастливый блеск в глазах.

«Неужели это я? Я — любовник мужчины? Я прожил всю жизнь, не думая ни о чём подобном, и вдруг теперь… Я в Лондоне, и меня трахает мужик старше меня на пятнадцать лет».

Когда Джейсон оделся и вышел к завтраку, Дэниел уже сидел на своём месте причёсанный, чисто выбритый и пахнущий своим любимым одеколоном. Видимо, воспользовался другой ванной. У Джейсона никогда не доставало смелости выходить из спальни полуодетым, хотя он прекрасно знал, что в эту часть квартиры в их присутствии никто из прислуги или охраны не заходил.

Дэниел встал и сделал шаг навстречу, взяв со стола деревянную коробку. Джейсон посмотрел на неё и вопросительно поднял глаза на Ламберга. Тот улыбнулся и сказал:

— Прости, что не смог приехать на твой день рождения. Это подарок. Я хотел подарить его вчера, но… Я просто потерял голову, когда увидел тебя.

Ламберг приподнял крышку: в коробке лежали золотые часы. Очень простого дизайна, они тем не менее выглядели изысканно и благородно. И безумно дорого.

— Спасибо, — только и мог сказать Джейсон. — Я не ожидал…

— Сними свои.

Джейсон послушно расстегнул ремешок своих часов и положил их в карман. Ламберг тем временем достал подарок и вернул коробку на стол. Он подошёл к Джейсону и надел часы ему на запястье.

— Я старался выбрать такие, чтобы ты мог носить каждый день.

Джейсон взглянул на белый циферблат и улыбнулся:

— Я вряд ли смогу носить «Патек Филипп» каждый день. Это слишком для меня…

— Ничего не может быть слишком для тебя, — Ламберг провёл кончиками пальцев по тёмным запёкшимся губам Джейсона.

Тот поднял лицо навстречу и чуть приоткрыл рот.

— Джейсон, что ты делаешь со мной! — почти простонал Ламберг и впился губами в его губы.

Он ни с кем никогда не испытывал такого: Джейсону достаточно было слова, жеста, неуловимого движения, чтобы его сердце начало содрогаться от такого прилива эмоций, что он переставал владеть собой.

— Не ходи сегодня на работу, — попросил Ламберг. — Скажи, что заболел…

— Нет, — Джейсон мягко освободился из объятий Дэниела и отошёл к столу, — надо идти. У нас ещё будет время.

Он опустился на стул.

— Сколько ты здесь пробудешь?

— Я уезжаю в четверг поздно ночью, — ответил Ламберг, занимая своё место за столом.

— У нас ещё три вечера. Тем более, прямо сейчас я вряд ли способен… — Джейсон покраснел и не окончил фразу, зная, что Ламберг его поймёт.

— Естественно, я не собирался тащить тебя в постель прямо сейчас, — произнёс Дэниел. — Я обходился без этого месяц, так что могу потерпеть несколько дней…

Джейсон предпочёл не касаться этой темы и промолчал.

Несколько минут они ели в тишине. Потом Джейсон вдруг спросил:

— Мне всегда было интересно, где ты живёшь…

Ламберг поднял на него глаза, словно не расслышав или не поняв вопроса.

— Не в Лондоне же… Эта квартира появилась недавно, в доме, ты сам говорил, никто не жил много лет. Ты приезжаешь сюда ко мне. А где ты сам живёшь?

Ламберг прожевал кусочек омлета, выдержав долгую паузу.

— Скорее, в Париже… Правда, сейчас я стал бывать там реже, чем раньше.

— Ты почти никогда не упоминал про Париж.

— Нельзя сказать, что там мой родной дом, — пожал плечами Дэниел. — Я с детства нигде не жил подолгу. Париж, честно говоря, не слишком для меня удобен, у меня мало дел во Франции. Но это своего рода привычка, традиция. Я родился в Лондоне, но проводил тут не больше двух месяцев в год и столько же примерно в Нью-Йорке и Женеве. Моя мать предпочитала Париж и французскую Ривьеру, так что большую часть времени мы метались между ними.