— Он приехал сюда из Бостона, чтобы посплетничать?

— Нет, это я съездила в Вашингтон. У него там сейчас конференция.

— Ну, и что за история?

Джудит рассказала, как, дозвонившись до университетской кафедры, попала на новую сотрудницу, которая не могла с ходу ответить на все вопросы и пообещала найти информацию в течение дня, а ещё посоветовала обратиться к профессору Ванштейну, близкому другу Линдхельма.

— Финансовые рынки? — удивился он, услышав вопрос. — Линдхельм никогда этим не занимался… Хотя постойте, года два назад, действительно, была статья…

— Да, — подтвердила Джудит, — именно она. В журнале лишь общий обзор результатов исследования, а нас интересует конкретика. Сейчас для нас ищут информацию в архивах Линдхельма, но, возможно, вы могли бы помочь. Что это за Дж. М. Коллинз, который не числится ни среди сотрудников университета, ни среди аспирантов, ни среди студентов? Могут ли быть данные по работе Линдхельма у него?

— Знаете, — кашлянул Ванштейн, — я бы не стал называть то исследование работой Линдхельма, его вклад в него составил процентов десять-пятнадцать. Он сформулировал тему и задачи и немного помогал с матмоделями.

— Вы хотите сказать, что исследование было проведено Коллинзом?

— Именно.

— Кто он? Где он работает?

— Вы не знаете? — насмешливо спросил профессор Ванштейн. — Я подозревал, ваша организация должна быть лучше осведомлена о подобных вещах.

— Я отправила запрос недавно, и теперь у меня несколько десятков файлов на самых разнообразных Дж. М. Коллинзов. Облегчите мне участь, профессор.

— Это его сын.

— Чей сын? — не сразу сообразила Джудит.

— Линдхельма, кого же еще…

— Его сын?.. Я даже не знала, что Линдхельм был женат.

— Он не был женат. Это долгая история.

— Хорошо, тогда мы, полагаю, сможем договориться с ним. Вы мне очень помогли, профессор Ванштейн.

— Если вы сможете его найти, будьте так добры, сообщите мне, я хотел бы поговорить с мальчиком.

— Он куда-то исчез?

— Да, после смерти отца. Я знаю Джейсона с детства и очень беспокоюсь о нём. Я не уверен, что он в состоянии сам о себе позаботиться.

— А что с ним не так? — поинтересовалась Джудит.

— С ним всё в порядке, просто Дэвид… профессор Линдхельм, я хотел сказать, воспитывал его несколько спорным образом. К тому же, ему едва исполнилось восемнадцать, а вы знаете, что у них творится в голове в таком возрасте…

— Господи, я понятия не имела…

— Знаете, я бы не хотел обсуждать такие вопросы по телефону. Я ведь даже не знаю, на самом ли деле вы из АНБ, только не обижайтесь.

— Я понимаю.

— Если вас этот вопрос интересует — а меня он очень интересует, — мы могли бы встретиться лично. Вы, наверное, работаете в Форт Миде[2]?

— Да.

— Я прилетаю в Вашингтон в четверг. Мы могли бы встретиться.

— Хорошо. Я обязательно захвачу своё удостоверение, — пообещала Джудит.

Перед встречей с Ванштейном Джудит Эванс успела узнать многое о Джейсоне Коллинзе — гораздо больше, чем того требовало задание шефа. Даже те сухие факты, что она смогла собрать, выглядели более чем любопытно.

Она догадывалась, что Линдхельм сам занимался образованием сына — мальчик посещал школу на протяжении всего лишь одного года, всё остальное время он, по-видимому, учился дома. И Джудит могла себе представить, как именно он занимался, хотя бы по тому, что в одиннадцать лет он сдал SAT[3], a в шестнадцать провёл исследование финансовых потоков, которое вызвало интерес у аналитиков в АНБ.

— Даже если вы найдёте Джейсона и он согласится сотрудничать, не ждите, что он легко впишется в вашу организацию, — предупредил профессор Ванштейн. — Он не из тех, кто легко вливается куда бы то ни было. Одаренность сама по себе — тяжелое испытание для ребенка; да и Дэвид не стремился облегчить сыну жизнь. Он был очень требовательным, я бы даже сказал, авторитарным родителем. Понимаете, у него самого были плохие отношения с отцом. Тот хотел, чтобы Дэвид продолжил его дело, занялся семейным бизнесом, а Дэвид к этому был абсолютно равнодушен. Всё, что его интересовало, — это математика и физика. Иметь такой ум, как у него, и заниматься поставками кирпича… Невозможно представить… Если вы посмотрите на достижения Джейсона и Дэвида в одном возрасте, например, в двенадцать лет, вам покажется, что Джейсон превосходит отца, но это не так. Дэвид дал Джейсону всё, способствовал его развитию, как только мог, тогда как ему самому отец препятствовал всеми доступными способами. Я не был знаком с Дэвидом тогда, но могу предположить, что он очень страдал, чувствовал себя запертым в клетке. Возможно, он так и не прекратил оглядываться назад и думал, что многое упустил в юности из-за упрямства отца. Потерял целые годы. Он не хотел, чтобы Джейсон упустил свой шанс, и поэтому постоянно подгонял его, заставлял заниматься. Нет, он не запирал его в комнате без еды за невыполненное задание. Джейсону самому было интересно. Но Линдхельм не понимал, что детям нужны игры, дурачества, просто безделье. Нет, он все это понимал — в отношении других детей, но не в отношении своего сына. Как только в мальчике проявились признаки одаренности, он перестал считать его обыкновенным ребенком. Если он и давил на него, то только потому, что хотел лучшего.

— Даже самые ужасные вещи родители всегда оправдывают благими намерениями, — возразила Джудит.

— Не было никаких ужасных вещей… Всё было хорошо. Проблемы начались пару лет назад. Возможно, это какие-то проявления подросткового возраста…

— Линдхельм с сыном не ладили друг с другом?

— Я бы не сказал, что не ладили. У них иногда возникали разногласия, вот и всё.

— Тем не менее, за четыре месяца до смерти Линдхельм изменил завещание.

— Это самая безумная часть всей истории, — вздохнул Ванштейн, качая головой.

— Вы знаете, что произошло?

— Я могу только догадываться. Джейсон сдал SAT и другие экзамены уже давно, но никуда не отсылал заявления о зачислении. Тем не менее, несколько факультетов из разных университетов были готовы его принять, когда он подрос. Знаете, у многих вузов есть правило не брать студентов до шестнадцати или семнадцати лет, какими бы умными они ни были, из-за проблем с совместимостью… Линдхельм был известной фигурой, и о математической одаренности Джейсона тоже многие были наслышаны. В наших кругах, конечно же… Проблема была в том, что Джейсон отказался поступать в университет.

— Почему?

— Я точно не знаю. Я не разговаривал с ним об этом. От Дэвида я слышал разные варианты, но не знаю, были ли это идеи Джейсона или предположения его отца. Там были отдых от занятий и поездка в Европу, было поступление в музыкальную школу.

— Неожиданно, — заметила Джудит.

— Джейсон неплохо играет на фортепьяно. Инструмент был в доме, когда они туда переехали, и как-то так сложилось… Музыка — это практически единственное, чем Джейсон занимался для себя. Надо сказать, он мог бы добиться хороших результатов, если бы Дэвид не ограничивал его. Он считал музыку пустой тратой времени и не позволял много играть. Даже грозился вывезти фортепьяно из дома, — Ванштейн тяжело выдохнул и задумчиво пожевал нижнюю губу. — Вы должны понять… Для Линдхельма всё это было бредовыми идеями, недостойным приложением сил. Он считал непростительным так растрачивать свои способности, поэтому и переписал завещание, когда ему поставили диагноз: чтобы оставить Джейсона без денег и вынудить учиться дальше. Джейсон мог оспорить завещание в суде, тем более что он на тот момент был несовершеннолетним… Я думаю, есть организации, которые могли бы оказать юридическую помощь в таком случае. Но он просто сбежал.

— Может быть, у вас есть идеи насчет того, куда он уехал?

— Абсолютно никаких.


***

Информации по Джейсону Коллинзу было собрано уже достаточно, но Робертсон всё равно испытывал сомнения. Им не так уж часто представлялась возможность привлечь к себе на работу лучшие умы — те предпочитали либо более высокооплачиваемую работу на крупные корпорации, либо научную работу в университетах. Патриотизм был не так популярен, как раньше… Джейсон был как раз из тех, кто мог бы работать на правительство, но его блестящий ум, к сожалению, поставлялся в комплекте с непредсказуемым поведением.

Робертсон допускал, что всё может с возрастом измениться, но с Джейсоном работать нужно было сейчас. Неизвестно, что станет с ним через два или три года, если позволить ему и дальше творить всё, что вздумается. Природа дала ему потрясающий ум, и его надо было сохранить и использовать во благо.

Утром Робертсон снова отправился в медицинский центр, рассчитывая, что разговор на этот раз будет более продуктивным.

— Джейсон, мы не можем и не имеем права держать тебя тут вечно. Я хочу, чтобы ты принял решение или хотя бы согласился никуда не убегать и не исчезать, пока не примешь его.

— Сначала я хотел бы услышать, что конкретно вы мне предлагаете.

— Я предлагаю тебе работать на правительство Соединенных Штатов. Не с завтрашнего дня, разумеется, сначала надо будет пройти курс обучения. Я бы хотел, чтобы в будущем ты стал одним из наших аналитиков, но вполне вероятно, что ты выберешь для себя какую-то другую сферу. Я предлагаю тебе понятную и стабильную жизнь и работу, которая действительно приносит пользу и спасает жизни.

— Вы серьёзно думаете, что я смогу у вас работать?

— У меня есть свои сомнения, но они возникают насчет каждого нового сотрудника.

— Вам не дадут меня нанять: мне всего восемнадцать, у меня нет образования, кроме школьного, и я несколько месяцев бродяжничал.

— Я постараюсь донести до руководства мысль о том, что мы имеем дело с исключительным случаем. И ты рано или поздно повзрослеешь. Но тебе, разумеется, придется пройти кое-какие тесты…

— Зачем вам все эти сложности?

Робертсон подошёл ближе:

— Потому что нам нужен твой ум. Потому что, — Робертсон протянул руку и коснулся пальцами лба Джейсона, — я не могу допустить, чтобы вот это пропадало зря.

Робертсон почувствовал, как Джейсон вздрогнул от неожиданного физического контакта, но всё же не попытался его прервать, лишь опустил глаза.

— Да, я в чём-то похож на твоего отца, — продолжил Робертсон. — Мне больно видеть, что человек, чьи мозги стоят миллионы долларов, живёт на улице и ни к чему не стремится.

— Вы понятия не имеете, каким был мой отец, — проговорил Джейсон, так и не поднимая глаз.

— Он был сложным человеком, и он несправедливо поступил с тобой.

Джейсон дёрнул головой и ответил резко, почти враждебно, словно защищая отца:

— Вам не понять его и того, почему… — он замолчал и пробормотал: — Это вас не касается.

— Наоборот, это меня касается, если ты все же решишь принять моё предложение. Ты ведь думал о нём?

— Думал, но я… Звучит глупо, но я никогда не знал, кем я хочу быть, чем заниматься… Я позволял отцу принимать за себя решения, и когда решил, что дальше так продолжаться не может, то оказался в растерянности. И если я соглашусь на ваше предложение, то не потому, что хочу работать на АНБ, а просто потому, что это готовый путь.

Робертсон не знал, что ответить. Ему хотелось бы просто обнять Джейсона и дать понять, что люди — обыкновенные люди — могут дать тепло и поддержку. Но он не смел.

В этот момент он почти ненавидел Линдхельма, который не растил, а дрессировал собственного ребенка в надежде получить гениального ученого, подобного себе. Он построил вокруг сына стены, чтобы не дать ему убежать в настоящий мир. Он не давал появиться привязанностям, которые могли бы отвлечь Джейсона от науки и дать ему опору помимо неё. Как садовник, подстригающий в парке дерево, он отсекал всё то, что не укладывалось в его представления о прекрасной и совершенной форме. Он год за годом делал из живого мальчика исключительно умный автомат. Но имел ли он хоть каплю сострадания к фарфоровой кукле, которую столько лет оберегал, учил и воспитывал, а когда она отказалась повиноваться, просто выбросил?

Глава 3


Из дневника Джейсона Коллинза


20 мая 2005


Решил завести дневник. Вообще-то я не верю, что буду аккуратно записывать сюда события каждого прошедшего дня, но сейчас в моей жизни начинается новый этап, и хочется чем-нибудь его отметить. Всё равно мне сейчас нечего делать. До Лондона осталось лететь больше трех часов, а спать я не могу.