— Какие у вас предложения? Почему я не вижу их здесь?

— Я считаю, что в данном случае нельзя использовать никакие способы финансового давления. Через VS-045 или через каких-либо других партнёров. Вы в любом случае подставите Виктора.

— Совершенно необязательно. Это лишь вероятность.

— Сэр, я обладаю лишь косвенными данными, у вас они наверняка полнее, но даже они предполагают, что мексиканская группа и та, которой мы помешали закупить оружие в сентябре, могут быть связаны. Я понимаю, что это всего лишь вероятность, но она очень высока.

— Даже если предположить, что эти группы, и правда, обмениваются информацией, не факт, что они смогут проследить связь между событиями.

— Я бы не стал надеяться на глупость террористов. Простите, сэр, — опомнился Джейсон. — Я хотел сказать, что руководители групп достаточно умны, чтобы сопоставить факты: их планы срываются дважды за полтора месяца из-за проблем с деньгами. Оба раза деньги идут через посредников в Германии и Швейцарии. Сейчас вы предлагаете совершенно другую схему, но это не имеет значения. Если у них возникнут подозрения…

— Мы не предполагали связи этих групп, когда разрабатывали план, — признался Финлэй. — Но у нас нет других способов бескровно и без потерь помешать их планам.

— Но почему?.. У вас… Не лично у вас, у военных, у разведки должны быть другие способы.

— Я не могу раскрыть вам всю информацию, Коллинз. Но ситуация очень сложная, поверьте. В эту группу внедрили агента, который поставляет чрезвычайно ценные данные, и его нельзя ставить под удар.

— А разве можно ставить под удар Виктора? Вы не знаете его лично, но ведь это живой человек, возможно, у него есть семья, дети. Эти сумасшедшие фанатики вырежут их всех, если узнают.

— Вы правильно заметили: если узнают. А могут и не узнать. К тому же я думаю, что Виктор в состоянии позаботиться о собственной безопасности и на него не так просто выйти.

— Но…

— Сейчас не время и не место для сентиментальности, Коллинз. Я приложу ваши соображения к материалам операции, но решение принимаете не вы и даже не я.

Джейсон кивнул и опустил глаза.

— Я понимаю, сэр.

— Отлично. Вы свободны, — резко ответил Финлэй. — Вы свободны на ближайшую неделю. Я отстраняю вас от работы.

— Почему?

— Я не могу быть уверен, что вы не выкинете какую-нибудь глупость.

— Как прикажете, сэр.

Джейсон, ничего не видя вокруг себя, дошёл до своего закутка и начал одеваться. Сердце бешено колотилось.

Ничего еще не решено, но отстранение от работы указывало на то, что от плана, скорее всего, не откажутся.

Ему хотелось поехать сейчас на вокзал и проверить ячейку, но это было бы крайней глупостью. Вполне возможно, что за ним уже следят. Финлэй ничего не упускает из виду.

Джейсон предвидел, что после прочтения заключения его могут изолировать от Виктора, поэтому связался с ним заранее. Он не знал, в какой части света информатор сейчас находится и успеет ли он получить его сообщение, оставленное на лондонском вокзале. Оставалось лишь надеяться, что ему хватит ума не ввязываться в операцию Финлэя до того. А ещё он очень надеялся, что начальнику не придёт в голову просмотреть, с кем Джейсон разговаривал в последние дни и что говорил. Хотя даже если он и увидит запись того разговора, явных доказательств вины всё равно нет.

«Чёрт, записи видеокамер на вокзале!.. О них я не подумал, — Джейсон в очередной раз выругался про себя. — Если они меня поймают, это же… Нет, даже думать об этом не хочу! Интересно, сколько дней хранятся видеозаписи?»

Всю дорогу до дома Джейсон прокручивал в голове разные сценарии. Если так пойдёт дальше, то за семь дней вынужденного отпуска он просто свихнётся. Надо придумать, чем себя занять. Почаще ходить на занятия в школу Пирса? Уехать из города? Уехать на континент? Он никогда не был в Париже, или Брюсселе, или Амстердаме…

Как выбросить всё это из головы? И как можно семь дней отдыхать и путешествовать, зная, что в это время где-то совершаются события, от которых зависят человеческие жизни?

Возможно, он действительно слишком неопытен и наивен для этой работы, но он не мог смириться с необходимостью пожертвовать Виктором.

А что, если он своими действиями спас информатора, но погубил десятки других людей?..


***

На стол лёг запечатанный жёлтый конверт.

— В ячейке был только сложенный лист бумаги, — сказал Эдер. — Больше ничего.

Мужчина надел тонкие перчатки, открыл конверт, развернул записку и прочитал. Прошло около минуты, прежде чем он нажал кнопку на телефоне и попросил секретаря пригласить к нему ван Бредероде и Дюруа. Эдер терпеливо ждал.

— Снимите отпечатки пальцев. Хотя, скорее всего, мы ничего не найдём.

— Я тоже так думаю, — согласился Эдер. Он осторожно придвинул напечатанное на принтере сообщение к себе и прочитал.

— Признаться, я не совсем понимаю, что это значит, — заметил он.

— Это значит, что если наши друзья террористы в состоянии сложить два и два, они сообразят, что при переводе денег происходит утечка информации. И поэтому в этот раз мы не должны вставлять им палки в колёса, как раз наоборот, мы должны им помочь, если кто-то другой будет им мешать. Американцам придётся поискать другие способы их остановить.

— Если мы на этот раз не будем вмешиваться, меня это только обрадует.

— Мы будем вмешиваться, но по-другому.

— Он написал в конце «Постарайтесь не подставить меня».

— Да, мы должны разработать план, как отказаться от участия в этой провальной операции и при этом не возбудить у американцев подозрений. Как думаешь, если разразится скандал с махинациями де Сарта, это будет достаточным поводом?

— Ты собираешься натравить на нас немецкий финансовый надзор, только чтобы не подставить этого своего агента?

— Не только немецкий, но и швейцарский. Возможно, даже Европейский комитет по банковскому надзору.

— Это переходит всякие границы!

— Нам ничего не грозит, сильная нервотрёпка — и всё. Де Сарту придётся гораздо хуже. Год назад он причинил мне много проблем, и я пообещал, что он за это поплатится. Время пришло.


***

Начало ноября — не самое приятное время для отпуска в Великобритании. Джейсон так никуда и не уехал из Лондона. Он каждый день ходил заниматься в школу, читал книги и журналы, слушал музыку, а почти все вечера проводил или с Эмили, или в кафе в компании друзей.

Они сближались с Эмили всё больше и больше, и если раньше обсуждали в основном музыку и игру на фортепьяно, то теперь их беседы перетекали в личную плоскость. Они разговаривали о своих семьях, о планах на будущее, о различиях между Великобританией и Америкой. Джейсону было не всегда легко — Эмили с удовольствием вспоминала яркие события детства, поездки на море с семьей, забавные происшествия в школе, а ему хватило бы пальцев на руках, чтобы перечислить все случаи, когда они с отцом занимались чем-то ещё, кроме учёбы.

Каждый раз, когда Эмили спрашивала его о семье, Джейсону приходилось изобретать как можно более общие и абстрактные ответы, чтобы не казалось, что он провёл всю жизнь в обществе классического сумасшедшего учёного. Нет, Эмили не была бестактна или чрезмерно любопытна, просто время от времени вопросы возникали как будто бы сами собой. Тяжелее всего Джейсону пришлось, когда у них как-то зашёл разговор о разводах.

— Твои родители развелись? — спросила Эмили.

— Нет, — ответил Джейсон, не давая никаких пояснений.

Они сидели на полу в его комнате, вокруг были разбросаны ноты.

— Я просто подумала, что раз тебя воспитывал отец, то… — Эмили слегка покраснела, смутившись. — Извини.

Теперь смутился Джейсон, подумав, что его резкий ответ мог задеть девушку:

— Они не разводились, они никогда не были женаты. По крайней мере, друг на друге… А вообще — не знаю.

— Как это ты не знаешь? — удивилась Эмили.

— Ну, отец не был женат. Это точно. А про мать мне практически ничего не известно…

— Как такое может быть? Прости, я опять болтаю лишнего…

— Мой отец был непростым человеком, я уже говорил… Он не поддерживал с моей матерью отношений. Я её никогда не видел.

— Ты тоже непростой парень, Джейсон Коллинз. Ты нигде не учился, но работаешь в финансовой фирме. Ты не знал свою мать и не любишь говорить об отце. Ты вырос в состоятельной семье, но начал всё в другой стране с чистого листа. От полиции не скрываешься?

— И такое бывало. Но меня быстро нашли.

— Правда? А зачем они тебя искали?

— Это тайна. Практически военная, — подмигнул Джейсон.

Эмили рассмеялась, но не стала продолжать расспросы.

— Ты уже решил, — спросила она, — пойдёшь завтра к Джейку или нет? Алек и Дженнифер точно будут.

— Наверное, нет. Мне послезавтра на работу, а у Джейка почему-то всегда засиживаемся допоздна, и добираться домой потом долго.

— Знаешь, Джейк не будет возражать, если ты останешься на ночь, — сказала Эмили, бросив на Джейсона испытующий взгляд.

Тот спокойно, без капли эмоций взглянул в ответ и пожал плечами:

— Мне это неинтересно.

В его словах и выражении лица не было ничего: ни раздражения или обиды (как если бы он был оскорблён несправедливым предположением), ни смущения (как если бы Эмили угадала).

— Я думаю, Эмили, — продолжил он тем же механическим тоном, поднимаясь с пола и отходя к окну, — что я действительно поступаю нечестно по отношению к тебе. Ты очень открытый человек. Я устроен иначе. Тебе не дают покоя те вещи, которые ты обо мне не знаешь? Хорошо. Я расскажу. Там нет ничего интересного, поверь. Просто неприятные события, которые не очень-то хочется вспоминать.

— Джейсон, не надо… — извиняющимся тоном проговорила Эмили.

— Ты первый человек, которого я могу назвать своим другом, и это будет, как минимум, справедливо по отношению к тебе. Я вырос в состоятельной семье, ты права, если можно назвать семьёй то, что у меня было. Я не знал ни одного своего родственника, кроме отца. Он много лет назад рассорился с моим дедом, бабушка давно умерла, с сестрой и братом он тоже не поддерживал отношения. Бабушка происходила из очень старого и богатого семейства, среди её предков и отцы-основатели, и основатели «Standard Oil». У неё в доме порядки были строже, чем при английском дворе. Она требовала от мужа и детей неукоснительного соблюдения этикета. Был такой сорт американцев… До сих пор есть. Мой отец не был столь фанатичен, но, тем не менее, в нашем доме тоже придерживались строгих правил. Отец… он нуждался в них, я так думаю. Это готовые образцы поведения, так ему было проще. Он вообще воспитывал меня довольно необычным образом. Если бы я ходил в школу или играл с детьми соседей, надо мной смеялись бы. Но этого не было — я ни с кем не общался, кроме отца, нескольких его друзей и учителей. Когда отец умер, мне по завещанию не досталось ничего. Вот и всё. Поэтому мне пришлось многое поменять в жизни.

— Почему он так поступил с тобой?

— У него было строго определенное мнение, что я должен делать дальше, как строить свою жизнь. Практически, по его образцу. Я думал иначе. Мы ссорились из-за этого. Отец был болен, знал, что умрёт через несколько месяцев, и знал, что я практически не приспособлен к самостоятельной жизни. Мне было семнадцать, но я был, по сути дела, ребёнком. Он завещал всё трём учебным заведениям. Он думал, что не оставляет мне выбора и что я вынужден буду учиться дальше. В завещании даже было перечислено несколько университетов и специальности — если бы я поступил туда, то мог бы получать финансовую поддержку от вузов, которым достались его деньги.

— И ты отказался? — поражённо воскликнула Эмили. — Бросил всё и приехал в Лондон?

— Не сразу сюда. Но да, я отказался. Я подумал, что лучше буду мести улицы и голодать, чем превращусь в его копию. Я мог… Я очень на него похож. Это вроде фамильного безумия…

— Что за ерунда! — воскликнула Эмили. — Нет у тебя никакого безумия!

Джейсон ничего не ответил.

У его отца, скорее всего, были какие-то психические отклонения, лёгкое подобие аутизма, которое не замечали ни коллеги, ни родители. Для него не имели значения отношения между людьми, и он не ощущал эмоциональной связи с ними. Если он и заводил отношения, то лишь из-за того, что так было принято, и он не желал, чтобы его считали сумасшедшим отшельником. Линдхельм, безусловно, сознавал свою ущербность, но считал её, скорее, преимуществом: оно давало ему независимость от других, ничто не отвлекало его от работы, он всегда мог объективно оценивать ситуацию. Он искренне считал сочетание выдающегося ума и отсутствие привязанностей идеальным для карьеры учёного.