— Возьми ее в зубы, тебе пойдет, — предложил он, входя и протягивая ей розу.

Кортни улыбнулась и, взяв цветок, осмотрела стебель.

— Надеюсь, ты не забыл обрезать шипы?

— Неужели сомневаешься! — возмущенно ответил он. — Для моей принцессы — только розы без шипов.

Он произнес эти слова так же, как всегда говорил ей комплименты, — шутливо, с веселой улыбкой, но так, что в голосе слышалось искреннее чувство.

— Ты сегодня… — он окинул ее восхищенным взглядом, — … потрясающе выглядишь.

— Спасибо. А так? — Кортни взяла розу в зубы и вопросительно взглянула на него.

— Так еще лучше. А главное, теперь ты не сможешь беспрерывно болтать.

Кортни возмущенно фыркнула.

— Вот это мне нравится! В прошлый раз, когда мы беседовали по телефону, ты мне не давал и слова вставить.

— Потому что мы говорили по междугородному, и я давал понять телефонистке, что это чисто деловой звонок. Помнишь, я говорил преимущественно о зарезервированных билетах?

— Не помню, но верю. — Кортни пошла к дверям. — Хочешь выпить перед уходом?

— Хочу, и не только выпить. — Он склонил голову, и в глазах его зажегся знакомый Кортни огонь.

Кортни почувствовала, как ответный жар разливается по телу, но она не собиралась идти на поводу у своих чувств.

— Ты все об одном! — шутливо ответила она. — Подожди, я принесу скотч.

— Спасибо, — ответил он, кажется, нимало не смущенный неудачей.

Когда Кортни с двумя бокалами в руках вновь появилась в гостиной, Эрик сидел на диване, закинув ногу на ногу, и любовался стоящей на каминной полке акварелью Элизабет Осборн. Акварель была подлинной: Кортни не признавала копий.

Эрик поднялся, взял свой бокал и, чокнувшись с Кортни, произнес:

— За прекрасный вечер!

— За прекрасный вечер, — повторила она, смело встречая его смеющийся взгляд. — Я обещала Уолтерсам встретиться с ними на коктейле в половине седьмого.

— Отлично, у нас еще есть время. — Эрик сел, и Кортни устроилась на диване рядом с ним. Бриллиантовое ожерелье сверкнуло в ярком свете люстры.

— Кортни, ответь мне на один вопрос, — тихо и серьезно попросил Эрик. — Тебя смущает, что ты богаче меня?

— Нет, — честно ответила Кортни. — Кое-что и вправду смущает, но только не это.

— А что же? — нахмурился он.

— Я по-прежнему ничего не знаю о тебе.

— Ты знаешь все, что нужно знать, — возразил Эрик.

Кортни поставила бокал на стеклянный кофейный столик и встала.

— Нам пора, — сухо сказала она. Эрик поднялся и опустил ей на плечо тяжелую руку.

— Кортни, я ничего от тебя не скрываю, — заговорил он. — Я не сидел в тюрьме, меня не разыскивает полиция. Посмотри на меня. Вот он я, такой, какой есть. Что тебе еще нужно?

— Твоя внешность меня не интересует, — фыркнула Кортни.

— Правда? А я-то думал…

— Ты знаешь, о чем я говорю, — настаивала она. — Я хочу знать, чем ты живешь… Что тебя интересует, кроме расписания самолетов и цен в гостиницах.

— Ты! Неужели это не ясно?

Его глаза снова засветились улыбкой, и Кортни поняла, что ничего больше от него не добьется.

— Пойду возьму накидку, — сказала она и вышла, а Эрик остался посреди комнаты, улыбаясь каким-то своим мыслям.


Черно-Белый бал по традиции начинался с коктейля в холле консерватории, где подавали шампанское и икру. Едва войдя, Кортни поняла, что радостное волнение ее не обмануло: вечер обещал быть особенным. Друзья, приятели, даже случайные знакомые — все дружно приветствовали ее. В зале царила приподнятая атмосфера праздника. Эрик, элегантный и остроумный, был пленителен, как никогда. У Кортни кружилась голова — не от вина, а от счастья.

— По тебе не догадаешься, что ты из Индианы, — прошептала она, озорно подмигнув.

— А ты полагаешь, светские львы встречаются только в Сан-Франциско?

— Конечно, ты прожил здесь почти всю взрослую жизнь, — возразила Кортни. — Нет, Эрик, говори что хочешь, но я уверена, что светского лоска ты набрался уже здесь!

— Дорогая, цветы не растут на асфальте! Они рассмеялись и, взявшись за руки, вышли на улицу, чтобы немного освежиться. Там, в ранних сумерках апрельского вечера, рвались с привязи связки черно-белых воздушных шаров, и какая-то женщина вела на поводке огромного ньюфаундленда в смокинге.

— Такое можно увидеть только в Сан-Франциско, — заметил Эрик, с улыбкой наклоняясь к Кортни.

— Да, наверно, — прошептала она. После коктейля начались танцы: пять оркестров в пяти разных залах ночь напролет играли классические танцевальные мелодии. Кортни и Эрик отправились туда, откуда доносились звуки вальса. Под бесконечные вариации на одну старинную тему они кружились по освещенному свечами залу, и Кортни была счастлива, как никогда. Впервые после Талсы она танцевала с Эриком; но теперь настороженность и отчужденность не мешали ей наслаждаться его близостью. Губы его касались ее волос: щекой она чувствовала биение его сердца. Мимо проносились улыбающиеся молодые пары в экстравагантных нарядах, но Кортни никого не замечала. Случилось то, чего она так боялась: чувства одержали верх над рассудком.

Наконец Эрик с поклоном проводил ее к столу и пригласил на вальс какую-то немолодую даму. С бокалом шампанского в руке, Кортни наблюдала за танцующими, как вдруг на плечо ей фамильярно легла чья-то рука. Кортни обернулась — и увидела самодовольно ухмыляющуюся физиономию Питера.

— Прекрасно выглядишь, Кортни, — заметил он.

— Спасибо, ты тоже, — машинально ответила Кортни. Она, казалось, рухнула с небес на землю. — Кто это с тобой?

— Джулия Бейли. Ты должна ее помнить. — Он проследил глазами за кружащимся в танце Эриком. — А ты, говорят, теперь встречаешься с этим парнем?

Кортни промычала что-то неопределенное.

— Ты, кажется, уже несколько месяцев появляешься на людях только с ним.

— А ты что, следишь за мной? — подняла брови Кортни.

— Да нет, просто находятся доброхоты, считающие, что мне интересно это знать.

— И они, конечно, ошибаются? — улыбнулась Кортни.

Питер попытался привлечь ее к себе, но она решительно отстранилась.

— Не понимаю, почему ты ушла. Честное слово, вдвоем нам было неплохо.

— А поодиночке — еще лучше, — ответила Кортни.

Несколько мгновений Питер пристально вглядывался в ее лицо.

— Что ж, тебе виднее, — сказал он наконец.

Музыка умолкла.

— Всего хорошего, Питер, — вежливо кивнула Кортни.

— Тебе тоже, Кортни, — ответил он и растворился в толпе.

Эрик снова подхватил Кортни и повел ее в танце по залу. Он не произнес ни слова, и молчание это неприятно задевало Кортни. Он же видел, что она разговаривает с мужчиной, — почему бы не спросить, кто это? В другое время она была бы ему благодарна; но сейчас его замкнутость смущала, даже пугала ее.

— Это Питер Меррил, — начала она.

— Я знаю.

— Я, кажется, тебе о нем рассказывала.

— Да.

— Я надеялась, что в ответ ты расскажешь мне о своей жене или о других женщинах, кого ты когда-то любил. Но я ошибалась. — Кортни попыталась произнести эти слова легким, беззаботным тоном, но Эрик оставался серьезен.

— Не все люди так открыты, как ты. Мне нравится, что ты столько рассказываешь о себе. Я всегда слушаю с интересом, — отрывисто ответил он.

— Спасибо. Но и мне интересно что-то узнать о своем собеседнике. Что-нибудь личное, кроме сухих паспортных данных. — Кортни махнула рукой. — Ладно, извини. Не буду портить тебе настроение. Сам все расскажешь, когда захочешь. Забудь об этом и наслаждайся вечером.

Долгое, невыносимо долгое мгновение Эрик вглядывался в ее лицо.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Взгляни, какая красота!

Кортни подняла голову к потолку, откуда, медленно кружась в воздухе, падали на плечи танцующим бумажные снежинки. Приглядевшись, она поняла, что конфетти вырезаны в виде нотных знаков.

Эрик обнял Кортни и снова повел ее в танце. Она кружилась в вальсе, склонив голову ему на плечо: но на сердце у нее было тревожно. Мужчины, как говорят, предпочитают физическую близость эмоциональной, женщины же — наоборот. Но для Кортни эти вещи были неразделимы, как пища и питье, — без обеих немыслима жизнь. Если Эрик не впустит ее в свой внутренний мир, им придется расстаться. Будет больно — но еще больнее жить рядом с чужим тебе человеком.

Кортни говорила себе это много раз. Но сейчас уже не верила собственным мыслям. Разве эти сильные руки, обнимающие ее, глубокий голос, шепчущий ей на ухо нежные слова, синие глаза, светящиеся восхищением, — разве все это принадлежит чужому ей человеку? Кортни чувствовала, как тело ее пробуждается от спячки, расцветает в лучах обаяния Эрика, тянется к нему… Не все ли равно, что скрывается за этим обаянием? Кортни не могла поверить, что Эрик таит от нее что-то дурное. Да, он суховат и замкнут — но только потому, что ни одна женщина еще не попыталась проникнуть в сложный и таинственный мир его души…

Уткнувшись Эрику в грудь, Кортни тихо рассмеялась над собственной наивностью.

— Что тебя так рассмешило? — спросил он шепотом.

— Я сама, — ответила она. — И ты. Пойдем послушаем оркестр Стэнфорда!

— Пойдем, — с готовностью согласился он, беря ее под руку. — И не забудь, в нашей программе еще три оркестра! Когда мы только все успеем?

Однако Эрик и Кортни успели все. Они танцевали всю ночь без передышки. Наконец, когда небо за окнами начало бледнеть, Кортни почувствовала, что ноги у нее горят, глаза слипаются, и она готова упасть от усталости.

— По-моему, мне пора в постель, — сказала она со вздохом и зевнула, прикрыв рот ладонью.

— Вижу, — ответил Эрик. — Ты восхитительна, даже когда засыпаешь на ходу. Идемте, принцесса, карета ждет.

Эрик распахнул дверцу «БМВ», и Кортни, усевшись на переднее сиденье, откинула голову на спинку и закрыла глаза. Из полудремы ее вывел голос Эрика.

— Мы с Бетти оба из Индианаполиса, но познакомились в Бостоне, в колледже. Может быть, это нас и сблизило — два провинциала в большом городе… Бетти была очень милой девушкой. Тихая, застенчивая, ласковая, домашняя… Слишком домашняя. Она поехала учиться только потому, что так хотели ее родители. И была уверена, что, поженившись, мы немедленно вернемся домой.

Кортни протерла глаза. Она не сразу сообразила, о чем это он.

— Это твоя жена?

— Да, бывшая жена. Ты ведь хотела узнать о ней побольше?

— А… да-да, конечно, — отозвалась Кортни, стряхивая остатки сна. — Бетти хотела вернуться домой, — повторила она, желая показать, что внимательно слушает.

— Да, а мне этого совершенно не хотелось. Уже в те годы я мечтал о Сан-Франциско. К тому же в Индианаполисе нет ни одного приличного колледжа. В конце концов мы остановили свой выбор на Чикаго. Я надеялся, что со временем Бетти привыкнет к большому городу — но не тут-то было. Она все сильней и сильней скучала по дому. Без конца вспоминала родных, соседей, одноклассников. Вбила себе в голову, что мы рано или поздно вернемся, и считала дни до отъезда. Не хотела ни учиться, ни работать — зачем, если все равно уезжать? Стоило мне заговорить о переезде на Западное побережье, как она начинала лить слезы. Мне казалось, что мужу и жене для счастья достаточно друг друга, и все ясней я понимал, что в нашем браке что-то не так.

— Тебе не нравится Индианаполис? — спросила Кортни.

— Нравится, но не настолько, чтобы там жить. Я не понимал, что происходит. Ведь еще до свадьбы я делился с Бетти всеми своими мечтами и планами, и она ни словом не возражала!

Кортни бросила на него изучающий взгляд. В бледном предутреннем свете лицо его казалось темным и загадочным, как маска.

— Эрик, а ты уверен, что достаточно хорошо обсудил все с ней? — осторожно спросила она. — Знаешь, когда долго и напряженно о чем-то думаешь, начинает казаться, что все вокруг знают…

— Я все с ней обговорил! — веско повторил Эрик. — Бетти, видимо, надеялась переубедить меня после свадьбы. — Он устало потер лоб. — Однажды она отправилась погостить к родителям. Я надеялся, что эта поездка поможет ей избавиться от иллюзий. Но через неделю Бетти позвонила и сказала, что остается в Индианаполисе.

Эрик по-прежнему смотрел на дорогу; голос его был спокоен. Кортни положила руку ему на колено.

— А ты? — тихо спросила она.

— Поехал за ней. Черт возьми, она была моей женой! Я еще надеялся все уладить.

Хорошо, говорил я ей, мы не поедем в Сан-Франциско, я закончу колледж, найду работу в Чикаго… Но она и слушать не хотела. Переезд в Индианаполис — или развод. Я надеялся на ее родителей, но они… — Эрик пожал плечами. — Они, похоже, не хотели расставаться с дочкой, как и она с ними. Втроем они загнали меня в угол. Я не знал, что делать.