— Хорошо, — сухо произнес Эш. — Ты прав. Я потерял Хоуп. И тебя.

По лицу Марка скользнуло недоумение.

— Как вы можете говорить такое?

— Каждый раз, видя тебя, я вспоминаю о том, что оставил тебя. Там. Я признаю свою вину, Марк. Ты доволен?

— Довольны, что видите во мне неудачника? — В голосе Марка появилось презрение, губы скривились. — Едва ли.

Господи. Опять все сначала.

— Почему неудачник? Это не так. Ты был лучшим в Оксфорде.

— Я был даже лучше. Если вы не заметили, — с жаром добавил Марк. — Гранвиль сказал, что я лучший ученик среди всех, кто учился у него за тридцать пять лет, что он преподает философию. И это, — он указал на листок, лежащий перед ним на столе, — это всем продемонстрирует, на что я способен. Даже вам, Эш. Даже вам. Чтобы вы не смотрели на меня как на пустое место. Я еще многое смогу.

Все пошло как-то совсем не так.

— Не стоит так расстраиваться, Марк. Я не спрашиваю о твоих знаниях и способностях.

— А о чем тогда? Вы не можете интересоваться моими принципами, в то время как не имеете своих собственных.

— О, значит, ты против моих принципов? — Эш ощутил всю горечь от бесполезности взятой некогда на себя ответственности. Он сделал для брата все — абсолютно все. Его принципами был Марк. Если его руки и были немного испачканы, то все ради того, чтобы Марк оставался чистым. — Они куда более нравственные, чем твои, — фыркнул Эш.

Едва сказав это, он мгновенно пожелал взять слова обратно, поскольку Марк даже вскрикнул от удивления.

— Что это значит?

Эш не хотел отвечать. Он не хотел, чтобы Марк узнал, что между ними стоит еще одна преграда, еще одна ошибка Эша. Но Марк жестом дал понять, что сказанного не воротишь.

— Возможно, ты слишком молод, чтобы помнить события перед самой смертью отца, как и то, что происходило в последующие годы. Скорее всего, ты не вспомнишь тот день, когда мама решила последовать заповеди из Библии, где говорится о том, что человек должен продать все свое имущество, а деньги раздать бедным. Благой поступок — теоретически, на деле же ты обрекаешь собственных детей на голодную жизнь с крысами в полной нищете. Мы лишились всего, что могли иметь, — комфорта, образования. Она не колеблясь лишила нас безмятежной, сытой жизни, повинуясь словам, смысл которых даже не поняла.

— Вы никогда не понимали маму, — сказал Марк.

— Это было невозможно. Она была сумасшедшей, Марк. Другого объяснения нет и быть не может.

Марк скривился.

— В ее поведении не было ничего безумного.

— Возможно, тебе так кажется. Но я был обязан вас защитить — вас всех. Ее принципы убили Хоуп. Едва не погубили тебя и Смайта. Всю жизнь мама цеплялась за мертвые слова из мертвой книги, не обращая внимания на тех, кто рядом. Может, теперь ты поймешь, почему я против того, чтобы мой младший брат пытался ухватиться за еще более мертвые слова. Поймешь, отчего мне так больно осознавать, что мой младший брат провел все детство с женщиной, которую свели с ума собственные принципы, а теперь растрачивает свою молодость на воздержание с тем же безумием, в котором вырос. Хочешь знать, почему я оставил тебя? Потому что не мог спасти тебя от женщины, что мертва последние десять лет. Я не мог ни от чего тебя уберечь.

Марк неотрывно смотрел на Эша, его пальцы сжались в кулаки.

— Вы ничего не знаете, — выпалил он. — Ни обо мне. Ни о маме. Иногда вы кажетесь мне таким… болваном.

— Болваном? И это слова лучшего студента за тридцать пять лет? Еще назови меня бастардом. Прокляни меня. Ты ведь можешь позволить себе немного богохульства, Марк. Мне будет чертовски приятно знать, что ты способен хоть на какой-то грех.

— Не в моих правилах отказывать людям. Убирайтесь ко всем чертям, Эш. Верх лицемерия диктовать мне, как распоряжаться моим собственным временем, когда я отлично знаю, что вы даже не удосужились прочитать мои работы. Ни слова ни из одной из них.

Несмотря на громкое утверждение, Марк посмотрел на брата с надеждой. Эш знал, чего ждет от него Марк. Тот надеется, что он опровергнет его слова, скажет, что внимательно изучил все, что брат с такой гордостью отправлял ему все эти годы.

Но даже наиболее деликатное объяснение Эша — «Я успевал лишь просмотреть оглавление, и руки опускались от отчаяния» — вряд ли устроило бы Марка. Правда была бы для него губительна, и, даже если бы он оправился от удара, Эш навсегда бы потерял надежду, что их свяжет пусть даже самая тонкая нить.

Он хранил молчание.

— Представления не имею, зачем я трачу на это время, — заговорил Марк, покачав головой. — Иногда мне кажется, Смайт был прав.

Он поставил точку, и Эш не знал, что сказать. Марк оглядел полки с книгами, выбрал две и бесшумно удалился.

Эш даже не услышал шагов.

Глава 5

Маргарет вошла в комнату отца и прислушалась к его неровному, прерывистому дыханию. Отец лежал на кровати закрыв глаза, кожа на лице казалась полупрозрачной и тонкой, как китайский фарфор, и такой же хрупкой. Он был таким беззащитным, что она и сама почувствовала себя легкоуязвимой. Маргарет тихо затворила дверь, и занавески на окне шевельнулись.

В кармане ее накидки лежало письмо, переданное сегодня утром женой викария. Ричард наконец написал сестре, но до сего момента Маргарет так и не удалось остаться одной и заглянуть в конверт. Не сказать чтобы он спешил связаться с ней; брату потребовалось больше недели, чтобы отправить весточку.

Маргарет боролась с желанием сломать сургучную печать прямо в холле. Ее мог увидеть Эш Тернер и просто вырвать страницы из рук и таким образом узнать, что она состоит в переписке с Далримплами, которых тот люто ненавидит.

А потом…

Размышления неожиданно увлекли ее. Прошло девять дней с того момента, как она резко потребовала оставить ее в покое. Тогда он почти покорил ее пылкостью фраз, жестами, способными поколебать даже самую стойкую волю, азартом, и далее… ничего. Никаких попыток поцеловать. Ни разговоров. Ни милых комплиментов, направленных на то, чтобы пробудить в ней желание противостоять. Этого оказалось почти достаточно, чтобы начать испытывать к мистеру Тернеру своего рода уважение.

Маргарет видела его ежедневно. Но это ничего не меняло; Эш каждый день, миновав анфиладу комнат, поднимался на второй этаж в галерею, а она проходила мимо его двери несколько раз в день, направляясь в покои отца. Почти постоянно он был окружен людьми, прибывшими из Лондона. Замок буквально кишел ими; Маргарет полагала, что такое усердие необходимо для человека, занимающегося торговлей.

В результате она была вынуждена признать, как бы ее это ни расстраивало, что мистер Тернер четко исполняет обещанное.

Маргарет тряхнула головой, чтобы прогнать назойливые мысли, и обратилась к письму брата. Послание состояло из двух листков. Один, исписанный с двух сторон мелким убористым почерком, предназначался отцу. Маргарет отложила его в сторону.

Второй был адресован ей. Она почувствовала нервную дрожь оттого, что о ней помнят. Ричард был несколькими годами старше и всегда относился к ней по-доброму. Вне всякого сомнения, он понимал, как тяжело ей дается роль прислуги в доме, где совсем недавно она была хозяйкой. Он знал, каким раздражительным и вспыльчивым стал их отец. Возможно, Ричард так долго не писал, чтобы она получила от него весточку именно сегодня, он не может не помнить, что завтра день ее рождения.

Неожиданно Маргарет стало одиноко. В этом году она не услышит поздравительных речей от друзей. От этого еще приятнее осознавать, что в мире есть человек и помимо Эша Тернера, готовый принимать ее такой, какая она есть.

Маргарет развернула сложенный листок. Он выглядел совершенно чистым, если не считать нескольких строчек вверху.

«М.

Получил ваше письмо. Присутствие Э. Тернера отвратительно. С удивлением узнал, что с ним и М. Тернер. Будьте осторожны. Он опасная тварь. Не оставайтесь с ним наедине».


Вспыхнув было от счастья, Маргарет скривилась, прочитав последнюю фразу.

Это все, что он хотел ей сообщить? Ни слова ободрения или благодарности? И это при том, что она ему столько раз писала? Будь брат рядом, она бы прочитала ему нотацию. Однако что можно возразить человеку, находящемуся на расстоянии многих миль от дома. Ричард очень занят, но не меньше ее озабочен происходящим. Он обеспокоен самым важным, на его взгляд, вопросом: ее материальным благополучием. И нельзя винить его за это.

И все же… Марк Тернер опасен? Маргарет подобное заявление казалось смешным. Ричард не знает того Марка, с которым знакома она, — автора философских трудов о целомудрии. Он не слышал, как интересно он умеет рассказывать. Марк уже несколько дней занимался с ней, чтобы она могла противостоять слишком навязчивым кавалерам. Он последний человек в мире, которого она могла бы считать опасным.

Что ж. Посмотрим.

Вспомним, какими были эти уроки. У Маргарет была возможность наблюдать, как братья изредка боксировали. Существовали строгие правила, позволяющие наносить удары лишь определенным образом — только кулаками и только в торс, ни в коем случае не ниже. Она очень сомневалась, что в свободное время джентльмены ведут дискуссии на тему угла удара, позволяющего быстро сломать противнику нос.

Откуда же, ради всего святого, такой мягкий, тихий человек, как Марк, мог знать такие неджентльменские вещи?

Маргарет задумалась, пораженная своим открытием. В этот момент отец громко захрапел; его дыхание изменилось вместе с переменой состояния, переходящего от беспокойного сна к не менее тревожному пробуждению. Он несколько раз кашлянул.

Маргарет подошла ближе к кровати. Через несколько минут она уже приготовила все, что ему понадобится, — немного супа и ячменной воды — больше он ни на что не согласится. Отец ел, зажмурив один глаз, и с интересом изучал ее лицо.

Затем несколько раз моргнул, покачал головой и снова заморгал.

— Что-то случилось?

— Нет. Чувствую себя превосходно. Будто мне десять лет и лежу в постели только потому, что решил насладиться возможностью побездельничать. — Он тяжело выдохнул. — Разумеется, что-то случилось, глупая девчонка. Я умираю, это утомительно, а вовсе не занимательно.

Из вежливости Маргарет воздержалась от ответа. Все же он ее отец. Сейчас, проснувшись и убедившись, что ничего не может сделать без посторонней помощи, он разозлился. Стал грубым и безжалостным. Отец остался прежним и в то же время изменился до неузнаваемости. Он всегда был человеком, предпочитавшим все контролировать лично, и, даже будучи прикованным к постели, не пожелал смириться со своим положением.

— Ничего, — проворчал герцог, — через пару минут все пройдет. Всегда проходит.

— Это сигнал неких нарушений в организме. Может, мне лучше привезти доктора?

— Зачем доставлять самим себе проблемы? Доктор может сказать лишь две вещи: или я буду продолжать чахнуть еще какое-то время, или мне уже пора уходить. Ни одно, ни другое не облегчит мое состояние. Не желаю, чтобы меня подталкивали по дороге в мир иной.

За переменой настроения отца было невозможно уследить, и Маргарет ничего не могла с этим поделать.

— Что ж, хорошо, — вздохнула она. — У меня для вас письмо от Ричарда. Прочитать вам вслух или вы справитесь сами?

— От кого?

— От Ричарда.

Он посмотрел на нее и моргнул.

— Вспомните, вашего старшего сына Ричарда.

— Вздор, — фыркнул он и махнул рукой. — У меня нет сыновей.

Листок бумаги задрожал в руках Маргарет. Последний год отец был придирчивым, как многие пожилые люди, но провалы в памяти, также свойственные старикам, она заметила впервые.

— Сыновья, — продолжал отец, — безусловно, имеют право на наследование. Если Ричард не может быть моим наследником, я считаю его дочерью. — Их взгляды скрестились. — А это значит, он совершенно бесполезное существо и никому не нужен.

Ох. Сегодня отец особенно обозлен. Это вовсе не старческая забывчивость. Маргарет поспешила взять себя в руки. Он болен. Несчастен. Поэтому особенно жесток. Но если она сейчас встанет и уйдет, об отце некому будет заботиться.

— Что ж, — наконец произнесла Маргарет, — откройте рот, отец, и позвольте мне влить в вас еще одну ложку этого никому не нужного супа. А потом я займусь ответом Ричарду и постараюсь все представить так, будто письмо написано от вашего имени. Надеюсь, смогу передать ему вашу любовь и привязанность. Возможно, мне стоит добавить от себя — когда вы вспоминали о нем, слезы катились по вашим щекам.

— Надеешься вызвать угрызения совести? — проворчал отец. — И это все, на что ты способна? Лишь на столь жалкое чувство? Ни у кого из вас нет и унции силы духа. Можешь писать все, что заблагорассудится, но я не желаю слушать бесконечные послания Ричарда.